***

Доктор Джон Ватсон находится в комнате для допросов. В который раз инспектор Грегори Лестрейд задает ему практически один и тот же вопрос и каждый раз получает практически одинаковый ответ.

– Вы знали это?

– Конечно, нет, откуда?

Почему-то очень хочется напиться. Когда это было с ним в последний раз? Да, после той импровизированной смерти, фальшивого суицида, который потом два года снился ему в кошмарах. Тогда, в один из дней, Джон проснулся на полу, в кухне квартиры по Бейкер-стрит, и был, кажется, единственный раз рад тому, что остался один. В том состоянии, в котором он был все то утро, ему не хотелось бы показываться кому-нибудь на глаза.

На костяшках рук алые пятна. Кровь преследует его всю жизнь. Кровь, которую он не смог остановить. Его собственная кровь и старый шрам от пойманной пули. Чужая кровь на его руках.

– Что ты творишь?! Очнись!

Шерлок виноват. Шерлок не сдержал слова, обещал охранять Мэри и убил ее, снова начав игру. Шерлок сам признал это, и кто обвинит Джона в том, что он не смог найти в себе силы для прощения? Кто знает предел боли, которую чувствуешь, держа на своих руках тело той, кому готов был отдать всю жизнь? Когда вместо крика и слез из груди вырывается лишь сдавленный звериный рык.Смерть всегда приходит внезапно, но есть ли возможность услышать ее шаги?

– Даже не смей. Ты же обещал… Дал слово…

Все так, и все совершенно не так. Кому, как не Джону Ватсону знать это. Он, а не Шерлок, должен был предвидеть будущую трагедию. Он, а не Шерлок, должен был спасти Мэри от саморазрушения, от мысли о том, что она недостойна своего мужа, недостойна быть женой и матерью. Он, а не Шерлок, убил ее. А затем, из-за осознания своей вины,выместил зло на единственном, оставшемся поблизости человеке. Собственными руками разорвал то, что называлось дружбой, чтобы доказать всем, что человеком он себя уже не считает.

Мэри дала ему шанс все исправить. Она была лучше него, она знала, о чем он будет думать после ее смерти, поэтому оставила Шерлоку послание. Да, она отлично знала своего мужа, просто потому что любила его. Потому что хотела видеть в нем свое спасение. А он? Что же он сделал?

– Все не так и никогда уже не будет так. Все так, как оно есть, и все… хреново.

Что-то еще тяжелое, неимоверно сильное держит Джона при себе, по-прежнему не давая шанса вернуться назад. Мэри знает это. Она хочет, чтобы Джон сказал то, что необходимо.

– Ты не убивал Мэри. Это был ее выбор. Она всегда делала то, что считала нужным.

Да, это то, что нужно, и все же… боль не отпускает.Чувство вины не отпускает, и может показаться странным, что именно звонок от Ирен Адлер останавливает Джона у самой двери. Но почему нет? Ему ведь так хочется найти повод, чтобы вернуться.

– Позвони ей. Не успеешь оглянуться, как будет уже поздно.

Он знает, о чем говорит. Ему теперь нужно сказать все. Иначе может ли он считать себя человеком? Мэри думала, что он идеален, но знала ли она о том, что скрывалось от нее. Он говорит, он видит перед собой ее глаза. Ему нужно видеть их, нужно знать, что Мэри слышит и, быть может, – простит. Но Мэри здесь нет. Ее нет уже давно – она умерла. Она простила его, вернее, простила бы, если бы узнала обо всем при жизни. Но ведь он так и не успел ничего рассказать, а то, что сознался во всем теперь… Последняя попытка покаяться перед самим собой.

И Джон Ватсон плачет. Плачет от того, что опоздал, не нашел в себе силы сделать то, что было необходимо. Плачет от того, что оказался не тем, кем хотел стать, и кем видели его другие. Плачет, наконец, потому, что не знает, как теперь жить дальше.

– Я не тот, кем ты меня считала, я не такой. Но в этом все и дело. В этом все и дело… Я стал таким, каким ты хотела меня видеть.

– Ну что же, доктор Ватсон. С этим тебе и жить.

Осторожные руки ложатся ему на плечи. Широкая ладонь с длинными, тонкими пальцами обнимает за шею и прижимает голову к груди. Шерлок Холмс никогда не был щедр на широкие жесты, но теперь он делает именно то, что может разрушить воздвигнутую между ними высокую стену. Медленно соединяются осколки изорванного сердца, кровь засыхает на ранах, а боль уходит вместе с невыплаканными еще до конца слезами.

– Все хорошо…

– Нет, все нехорошо.

– Знаю… Но от судьбы не уйдешь…