как же сильно Блэк любил Люпина. он сам, наверное, не до конца догадывался, насколько сильно. зато окружающие догадывались. а как же иначе? что тогда ещё могли значить их нетерпеливые поцелуи в безлюдных переулках Хогсмида, когда они думали, что никто их не видит и они совсем одни с целом мире? или, например, их постоянные попытки ухватить друг друга за руку на невыносимо долго длящихся уроках? успешные, к слову, попытки. ну и напоследок стоит упомянуть похождения в библиотеку Хогвартса, после которых они появлялись запыханные, но сияющие, в гостиной Гриффиндора и, торопясь, под предлогом «делать домашнее задание», удалялись в спальню, успев обронить лишь пару банальных фраз по типу:
— в библиотеке не было нужных книг для выполнения домашки по прорицаниям, представляете себе? — жаловаться на отсутствие информации было в духе Римуса.
— оно и к лучшему, я все равно не собирался её выполнять, — а вот это уже сказанул Сириус. неудивительно, правда?
а далее их и след простыл. Джеймс возвращался в спальню около полуночи, когда эти двое уже сбегали к озеру, так что, никто не мог застать их за.. делами.
***
полночь. лунный свет, отражаясь в глади озера, своим блеском создаёт меняющуюся дорожку, которая змеино ползёт по воде. парни уединились около древа, которое размещалось так близко к разнящейся воде. Сириус удобно умостился между ног Римуса, а тот, в свою очередь, перебирал его волосы и завороженно смотрел на лицо бродяги, пока тот наблюдал за луной.
— луна сегодня такая прекрасная, не правда ли, Лунатик? — шёпотом спросил Сириус.
— да, — отвлекаясь от задумчивости, ответил Римус, а затем, все-таки оторвавшись от лица любимого, взглянул на луну, которая стала предметом их разговора, добавил, — такая, что умереть можно.
Блэк поднял свои карие глаза на Римуса, который казался ещё восхитительнее в свете луны. «хотя, куда уж ещё более восхитительно», — подумал тот. в этот момент, Римус не успел отвести глаза от любимого. они встретились взглядами. парни смотрели друг другу в глаза, наблюдая там все и одновременно ничего. с одной стороны, эти взгляды значили так много, что невозможно было описать литературными словами. даже самые талантливые писатели и писательницы, как бы ни старались, не смогли бы это сделать. ах, какой же калейдоскоп различных чувств бушевал в этих взглядах! но, с другой стороны, они пытались ничего не видеть в этих глазах, так как оба периодически думали, что им стоит закрыть глаза на свои чувства. они считали, что нужно зарыть их как можно глубже, чтобы никто никогда их не смог там достать. «это ради нашего блага», — думал каждый из них. они привыкли убеждать себя в этом. но как же чертовски это было не так. как же чертовски понятно было что делалось это лишь ради общественного блага. чтобы их не смогли осудить за неправильность, неприродность их чувств.
— Лунатик, ты невероятный. если бы ты только знал, как я тебя люблю, — неожиданно прервал возникшее неловкое молчание кудрявый.
— ты пил?
— нет, ты что, я абсолютно трезвый. с чего ты вдруг спрашиваешь такое? разве ты не чувствуешь то же самое? - ошеломленно осёкся Блэк, который ожидал положительного ответа, и уж точно не этого.
— чувствую. к сожалению, или, к счастью, но чувствую, Бродяга. и, наверное, это самое сильное чувство, которое я ощущал на протяжении всей своей жизни и в котором могу быть до боли уверен, — с едва различимой горечью в голосе ответил Римус.
— ты невероятный.
— улыбаешься до ушей, словно чеширский кот.
— тебе что-то не нравится? — с саркастической полу-насмешкой ответил Сириус.
— вовсе нет. продолжай, Бродяга, — улыбнувшись, ответил Римус.
— как скажешь. что угодно для нашего Лунатика, — якобы завершил диалог Сириус фразой, которая так сильно нравилась Римусу. да и ему самому чертовски нравилось её говорить. иначе почему же он повторял её при почти что любой возможности?
и затем Римус, уставший сдерживать себя, поцеловал Блэка прямо в его самодовольную ухмылку, которая поплыла по лицу, а точнее, как бы сказал сам Люпин, мордочке того. и этот поцелуй казался обоим самым правильным из всех правильных вещей в этой вселенной.