592 год Нового Времени.
Святая империя Хаор.
В десятом часу вечера состав наконец-то выехал на Пиритовые пустоши. Лимхард окружали настоящие первобытные северные леса, непроходимые и непривычные для уроженца южных земель. После Иллемара, последнего большого города до самой границы, поезд шел в темноте, сквозь густую непроглядную чащу, которая обрывалась очень резко, словно бы расступаясь, открывая обзор на каменоломни. За ними начинались двухэтажные деревянные бараки, а где-то за ними — настоящий город, крошечный, по меркам Томаса, пустой и дикий. С запада Лимхард упирался в Борозеро, на берегу которого когда-то и появились первые рыбацкие поселения. Чуть менее ста лет назад, с открытием каменоломен, сюда пришла цивилизация, превращая убогие рыбацкие лачужки в каменные здания, разбивая на берегу настоящий порт. Неся с собою Веру. Впрочем, с Верой здесь до сих дела обстояли плачевно.
Поезд приходил на центральный вокзал Лимхарда. Солнце практически село, подсвечивая изнутри пыльные облака. Небо на западе горело рубином, уходя к порту, откуда ветер нес запахи рыбы и водорослей. Томас поморщился и прикрыл окно. Поезд шел практически пустым: в это время года никто не ездил в Лимхард, все старались попасть поближе к Келлистору или, на худой конец, к Иллемару. Из небольших, затянутых смогом теплостанций и запахом сырости городов все бежали. Кроме таких, как Том, разумеется. Омега поправил шляпу и попытался углубиться в чтение, но то и дело отвлекался, созерцая унылые пейзажи, мелькающие за окнами. Весь день Харма провел в дороге: из столицы поезд отправился рано утром, в половине пятого. Не считая короткого и нервного сна, практически все это время Том провел в ресторанном вагоне, потому как только он был освещен как следует. Когда состав проехал через городские ворота, минуя выжженное черное пепелище, оставшееся после пожара на пиритовых складах, парень отложил книгу и в пару глотков допил остывший черный кофе. Лимхард лежал у самой северной границы, из достопримечательностей имел старую каменную часовню, практически разрушенную и закрытую для посещений, небольшую библиотеку и каменоломни на юго-восточных окраинах. Обыкновенный портовый город, если не сказать, городишко. Отправить его сюда было довольно жестоко, но это, хотя бы, была не тюрьма.
Поезд проехал рабочие кварталы невысоких деревянных домов-общежитий и принялся тормозить. Томас расплатился с официантом, оглядел свои скромные пожитки и закурил. Ноги и спина затекли, а голова гудела от запаха чьего-то сладкого парфюма, который сопровождал омегу всю дорогу. Хотелось размяться, пройтись, но он знал, что на вокзале будет ждать экипаж. Они поедут в управление, потому что необходимо незамедлительно принять дела, оставшиеся от предшественника.
Лимхардский вокзал представлял собою довольно жалкое, сплошь провинциальное зрелище: одноэтажное здание с двускатной зеленой крышей, по обе стороны которого тянулись низкие, выщербленные платформы с рядом посеревших, давно не беленых колонн. Широкие окна в облупившихся рамах смотрелись закопченными, грязными, кое-где виднелась паутинка трещин. Над плохонькими, настежь открытыми дверями висела покосившаяся вывеска «Буфет». Там горел свет, громко играла музыка. Слышны отзвуки пьяных, веселых разговоров. Томас непроизвольно поморщился, с облегчением отметив, что состав продолжает неторопливо ползти вдоль перрона, оставляя буфет позади. Окна закрыты, но в вагон все равно проникают запахи угля и спирта. У вокзальной стены, привалившись спиной, на старой шинели спит бездомный.
Проводник деловито прохаживается по вагону, позванивая в небольшой карманный колокольчик, оповещая немногих пассажиров о прибытии.
— Лимхард, городской вокзал! — бодро сообщает он. — Конечная станция, господа!
Он ненадолго останавливается у столика Томаса, рассматривая латунный крест, пристегнутый к лацкану кителя.
— Викарий? Как вас занесло в наше захолустье?
Том думает, что предпочел бы не отвечать на этот вопрос, но правила этикета не позволяют отмалчиваться.
— По распределению, — отвлеченно сообщает он, — направлен на место прошлого коменданта.
— О, — неопределенно отвечает альфа, вглядываясь в лицо юноши. Пытаясь распознать, сколько же тому лет. С передних сидений к ним оборачивается омега — на вид ему около тридцати. Одет в шерстяное пальто, подбитое мехом на вороте. По запаху Томас понимает, что именно он был источником того самого удушающего парфюма.
— Комендант? — восклицает незнакомец. — Слава Единому Богу, наконец-то! Хотя бы кто-то должен навести здесь порядок!
Томас убирает книгу в чемодан. Проводник, поняв, что вряд ли теперь ему удастся вставить хоть слово, уходит, почтительно кивнув обоим омегам. Новый собеседник продолжает возбужденно вещать.
— Наконец-то Святой Престол обратил на нас свой взгляд! Вы бы знали, Преподобный, что же тут происходит! Несчастный городишко, погрязший в похоти, алкоголе и ненависти.
— А вы…
— Я родом из Доссардена, но мой муж — замечательный человек, не в пример местным прохиндеям — вот он хозяин здешних каменоломен. Я не могу жить здесь подолгу: местный климат, этот вечный холод и вонь от бухты… Я приезжаю сюда на время, обычно не больше полугода. И каждый раз мне рассказывают, что изменилось. А меняется, я вам скажу, всегда к худшему.
— Интересно, — без особой заинтересованности тянет Томас, поправляя загнутые поля котелка. Омега оживляется и пересаживается за его стол. Скрипят тормоза.
— Меня зовут Витольд, — губы омеги растягиваются в дружелюбной улыбке, он подает Тому руку, на которой поблескивает обручальное кольцо, — Витольд Мицкевич.
— Томас Эллиот Харма, — Том отвечает на рукопожатие. — Продолжайте. Что там с городом?
— О! — Витольд качает головой. — Если бы вы знали! Адлер — тот, что бывший комендант, — преставился около полугода назад. Никто особенно не скорбел по нему, кроме, разве что шлюх из порта — вот те лишились знатного дохода, ничего не скажешь! А до остального ему дела особенно и не было, так, показательно поприсутствует на собрании, раздаст указы и снова исчезает. Он, видите ли, был ветераном войны, контуженным на левое ухо. Все же, не в его годы по подворотням бегать и магиков вылавливать.
Харма кивает. Он, разумеется, был проинформирован относительно того, что творилось в городе за последние несколько лет. Но одно дело — сухие, лишенные всякой эмоциональности страницы рапортов, и совсем другое — свидетельства очевидцев. Еще и таких говорливых.
— Тогда, еще при Адлере, на должность комиссара был назначен этот, — Витольд скривил рот, пытаясь подобрать нужное слово. — Этот… Возвращенный он, в общем-то, но в городе его иначе как Бесом не зовут — это их формулировки, не мои, не подумайте. Как поставили его, так он сразу террор здесь устроил. Слышали про ноябрьские погромы?
Томас помотал головой. Витольд обиженно поджал губы.
— А это все он, он один. Сам придумал и сам же исполнял с бандой своих головорезов. Он…
— Господа, — вежливо проговорил проводник, указывая на часы, — не хотелось бы вас перебивать, но мы приехали. Вынужден попросить окончить разговор на перроне. Покорнейше прошу прощения.
Состав действительно давно уже стоял на станции. Оба омеги поднялись, проводник вызвался донести их чемоданы. На улице Витольд протянул Тому небольшой листочек с наскоро нацарапанным адресом.
— Я должен спешить, — с искренним сожалением сообщил он, — меня уже заждался супруг. Буду счастлив закончить эту беседу позже. Приезжайте к нам завтра вечером, устроим небольшой местечковый прием по случаю назначения нового коменданта! Не бойтесь, никаких скучных речей! Всего лишь несколько уважаемых семей, которые будут рады познакомиться с вами и выразить почтение. После шести. Согласны?
Говорил он так, словно и не было никакой возможности отказаться. Харма кивнул и поблагодарил омегу. Витольд, без конца поправляя пальто, быстрым шагом направился к выходу. Омега думал, что его должны встретить, но платформа стремительно пустела, пока пассажиры и их встречающие не исчезли совсем, а он так и остался стоять, подпирая ногой чемодан. Томас огляделся: узкий пустой перрон, скудно освещенный парочкой газовых фонарей, тянулся вдоль здания покинутого вокзала. Живым казался лишь небольшой пятачок у входа в буфет, все еще звучала музыка, доносились раздраженные голоса — кто-то ругался. Рассказ Мицкевича звучал чересчур эмоционально, но интересно. Когда Тому только объявили о его вынужденном распределении, он не слишком заинтересовался историей города. Что интересного может твориться в местах, подобных этому? Коррупция, пререкания войта и Епархии, извечный конфликт бедных и богатых: обычный набор для забытых Богом городишек. Ему не суждено вернуться обратно в Келлистор в ближайшие десять лет, он помнил. Вот только, куда ему будет возвращаться после, даже если позволит Святой Престол? Его бывшие подчиненные уже построят карьеру, в то время как он — когда-то блестящий выпускник столичной семинарии — порастет мхом, решая здесь никому не важные вопросы.
Слышится треск ломающегося дерева и пьяный мат. Из дверей буфета вываливается альфа, спотыкается и снова выругивается. Ему за тридцать, и на нем форма старшего офицера Епархии. Томас хмурится, отступая в тень. Вслед за альфой летит отломанная ножка табуретки, он поднимает ее и кидает обратно.
— Я скажу, и тебя закроют, Рауд! — он сплевывает на перрон. — Слышишь?
— Оплати счета, для начала! — слышится строгий омежий голос. — Или не таскайся сюда!
Альфа потирает ушибленное колено и наконец-то замечает Томаса.
— Что смотришь? Пьяного филёра не видал?
Омега делает полшага вперед. Латунный крест поблескивает в свете фонаря.
— Томас Эллиот Харма, викарий Святого Престола. Прибыл по распределению.
Альфа склоняет голову чуть вбок, пытаясь понять, шутит ли омега. Тот не шутит.
— По распределению? Комендант, что ли? Сколько тебе лет, семнадцать?
— Двадцать четыре, — спокойно отвечает Том, привыкший к подобным расспросам. — А вы, наверное, тот самый офицер, что должен был меня встретить?
В подтверждение своих слов Харма достает из нагрудного кармана письмо с крупной престольной печатью. Альфа вытягивается по стойке «смирно», выдохнув куда-то в густую щетку собственных усов.
— Филер Лимхардской Епархии, старший офицер Тадеско Новак! Я…
— Новак! — кричит омега из буфета. — Ты документы свои забыл, дурной! Что тебе новый комендант скажет?!
Харма хмурится сильнее, но делает вид, что не слышал последней фразы. Новак разворачивается на каблуках, слегка покачиваясь, и спешит за документами. До экипажа они идут в молчании. Новак вышагивает чуть впереди, Томас разглядывает вокзальную площадь. Извозчик дремлет на козлах, уткнувшись носом в изъеденный молью шарф.
— Прикажете на квартиру ехать? — спрашивает Новак, толкая извозчика в бок. — Мы приготовили для вас хорошую, просторную. Ее раньше, значит, главный почтарь занимал. Ну, до чисток еще.
— А та, где жил прежний комендант? — удивляется Харма, ступая на подножку экипажа. — Что с ней?
— Эта, — альфа чешет затылок, — занята она. Бесом… комиссаром, то есть.
Томас поднимает брови, но молчит. Новак сконфуженно комкает грязный носовой платок.
— В управление, — командует омега. — Объявите собрание. Разыщите войта, аббата и комиссара. Рапорты подготовлены?
— Никак нет, — филер теряется. — Ночь на улице, все по домам…
— Это не займет много времени, — отвечает Томас и садится у окна. Он сам не то чтобы верит в собственные слова, но виду не подает. Новак предпочитает ехать снаружи, рядом с извозчиком. Омега прячет кисти рук в рукава кителя, и экипаж начинает движение, подпрыгивая на неровной мостовой.
От вокзальной площади они едут по центральной улице, мимо здания аббатства, запущенного, но все еще величественного, и покинутого на ночь рынка. Освещение скудное — вдоль дороги лишь несколько фонарей с закопченными стеклами отбрасывают слабые, масляные пятна. Лошадь идет не торопясь, осторожно перебирая ногами. Управление Инквизиции — небольшое, трехэтажное здание, выкрашенное к приезду Тома — стоит напротив заброшенной часовни, перед узким каналом, несущим воду из бухты в городской парк. Перед парадным входом караул: двое крепких альф из охранки в строго застегнутых на все пуговицы кителях. Они принимают парадную стойку и замирают, когда Харма соскакивает на мостовую, придерживая в руках чемодан. Омега отмечает недовольный взгляд Новака, брошенный на караул. Тот даже не пытается его скрыть. Ночной дежурный соскакивает со стула, чашка с чаем вздрагивает, пошатнувшись на столе.
— Преподобный? Мы не ждали вас сегодня…
— Я уже понял, — кивает Том и борется с желанием зевнуть. — Прикажите принести горячий кофейник в мой кабинет. Новак, вы послали за членами правления?
Вместо ответа альфа разворачивается и спешит на улицу. Дежурный провожает омегу на второй этаж. Табличку над дверью успели сменить — казалось, город старательно вымарывает любые упоминания о прошлом коменданте. Томас оставляет вещи у входа и осматривает комнату. Здесь душно и пусто — видимо, никто не использовал помещение по назначению со смерти Адлера. Пока омега оглядывает пустые полки и покрывшийся пылью секретер, дежурный успевает принести кофе и несколько тощих папок в твердых переплетах.
— Мы не успели, — оправдывается он неуверенно, — подготовили не все. Но здесь имеются кое-какие сведения о происходившем в городе.
— И о погромах? — Томас внимательно всматривается в лицо дежурного. Тот качает головой.
— Нет. Вернее… Они у комиссара. Под личным контролем.
Томас раздраженно хмыкает, но молчит. Дежурный, расценив это как конец беседы, уходит, оставляя омегу в одиночестве. Том обходит кабинет, не торопясь, понимая, что вытащить всех членов правления из собственных постелей точно потребует времени. Харма находит в шкафу стеклянную колбу на металлической подставке, засыпает внутрь несколько песчинок голубоватого порошка и вычерчивает поверх нее спираль двумя пальцами. Внутри колбы загорается небольшой огонек, разрастающийся постепенно. Комнату заполняет однородный и теплый магический свет. Теперь становится заметнее, как сильно кабинету необходима хорошая уборка: на полу отпечатки грязных подошв, пыльные полки шкафов, столешница с липкими следами от стаканов. Запах затхлости и застоялого воздуха. Том открывает нараспашку окна и наливает черный кофе. Оставалось лишь надеяться, что квартира подобранная ему, действительно подготовлена.
Аббат и войт приезжают практически одновременно. Оба выглядят сонными и несколько растерянными — их явно вырвали практически из собственных постелей. Аббату за шестьдесят, он худ, невысок, похож на большую птицу на тонких ногах с массивным носом и острым взглядом. Войт — в противовес ему — полный жизни, пышущий здоровьем альфа средних лет, с небольшой лысиной и щетинистым лицом. Крепко сложенный, среднего роста. Он говорит громко и четко, перебарывая сонливость.
— Доброй ночи, Преподобный! Прошу простить нас, мы думали, что вы захотите отдохнуть после дальней дороги.
— Я не устал, — отвечает Томас и кивает на стулья. — Прошу, присаживайтесь. Кофе?
— Спасибо, — качает головой аббат. — Не в моем возрасте.
— А вот я не откажусь, — улыбается войт. — Меня зовут Виктор Беднаж, а это отец Иоан, глава аббатства и настоятель нашего монастыря.
— Того, что осталось от монастыря, — поправляет его аббат. Войт кивает.
— Того, что осталось. Меня выбрали вскоре после того, как Адлер преставился. Прошлого войта из города погнали, и…
— Кто погнал? — удивляется Томас. — Горожане?
— Никак нет, — пожимает плечами мужчина, — Бес и погнал. Начались чистки, погромы… Войта он не просто снял, сказал, что, ежели тот из города не уберется, под суд отдаст. А суд ясно какой — чрезвычайного положения. Сам бы судить стал, и тогда недолго бы жить оставалось бедолаге. Так Юрек — предшественник мой, то есть — семью взял, вещи наскоро собрал, и сбежали куда-то на юг.
— Есть что-то в этом городе, — недовольно цедит Том, — чем не занимается уважаемый комиссар?
— Монастырем, — отвечает аббат, — к вопросам Епархии он безразличен. Мальчишка считает, что это его город. И вертит нами, как вздумается.
— Мальчишка? — переспрашивает Харма. Войт опасливо оглядывается на аббата, но тот продолжает, совершенно спокойно.
— Мальчишка. Он, пожалуй, ваш ровесник.
Внизу, под окнами, слышится возня. В тишине засыпающего города каждый шаг становится похож на гулкие удары по мостовой. Томас подавляет желание выглянуть наружу, продолжает сидеть, выпрямив спину, пробегаясь глазами по сухим строчкам рапортов. Войт замирает, спрятав взгляд в фарфоровой чашке, весь его доброжелательный настрой и разговорчивость исчезают. Аббат равнодушно молчит. В кабинете повисает напряженная тишина, нагнетаемая все сильнее с каждым новым отзвуком тяжелых сапог, звучащим в коридоре. Так, наверное, бывает в камерах смертников, подумал Томас, когда кого-нибудь уводят на казнь. Все молятся, чтобы в этот раз пришли не за ним, хотя каждый понимает, что и ему, рано или поздно, будет уготована эта участь. Когда дверь с шумом распахивается, омега вздрагивает всем телом: не столько от неожиданности, сколько для того, чтобы снять нервное оцепенение. Комиссар действительно оказывается его ровесником. Высокий, в помятой повседневной форме охранки — его звание угадывается разве что по наличию погон вместо витых наплечных шнуров. Светлые соломенные волосы выбиваются из-под небрежно сдвинутой на затылок фуражки. Китель расстегнут, на темном войлоке кое-где виднеются влажные пятна от начавшегося дождя.
— Доброй ночи, — недобро говорит альфа, переводя взгляд с войта на аббата. — Какого черта это не могло подождать до утра?
Томас выжидающе молчит. Альфа зевает, поправляет пряжку ремня и по-хозяйски идет к столу, разглядев кофейник.
— Доброй, Шипка, — протягивает войт, — ты припозднился.
— Я? — усмехается альфа. — Какая жалость. Где новый комендант? — он смотрит на Томаса так, словно бы только что его заметив. — А ты кто? Его секретарь?
— Томас Эллиот Харма, — омега выпрямляется в полный рост, но даже так ему приходиться чуть задрать голову, — комендант. Я много о вас слышал.
— Вот как, — улыбка комиссара становится чуть искреннее, — Яннек Шипка, комиссар и начальник охранного отделения города. Мне сказали, что комендант довольно молод, но я не подумал, что настолько.
Томас хмурится. Они обмениваются рукопожатиями.
Беседа затягивается дольше, чем ожидал Харма. За полгода отсутствия коменданта и главного инквизитора город наработал собственные механизмы управления и контроля за магиками. Яннек определенно не нравился ни войту, ни аббату, но оба они отмечали общее: с его приходом уровень преступности заметно снизился. Пускай и при помощи исключительно метода силы и стращания. Томас, имевший классическое семинаристское образование, не мог согласиться с такими методами, но молчал, внимательно выслушивая каждого. Войт жаловался на постепенно ухудшающуюся экономическую ситуацию: отголоски недавно закончившейся местечковой войны между Нармой и Лиданией все еще доносятся до них, заставляя новых беженцев перебегать границы. Борозеро огромно, на другом берегу — нармские земли, а Лимхард не будет готов к массовому переселению. Вместе с простыми людьми может хлынуть волна незарегистрированных магиков, и для их контроля снова потребуются суммы и ресурсы, которыми казна не располагает. Не восстановившиеся после войны как следует ни Нарма, ни Лидания не готовы торговать в полную силу. Томас слушает внимательно, несмотря на то, что знает: все услышанное необходимо делить пополам. Беднаж чересчур превозносит значимость их городишка, он никогда не был крупным торговым сосредоточением севера (или просто крупным и заметным хоть в чем-то). Аббат говорил про стабильность Лимхардского прихода и тоже — пускай меньше — о деньгах. Горожане (в основном зажиточные) щедро жертвуют на восстановление монастыря, но этого все равно не хватает. Пару лет назад совет попечителей высказывал идею о восстановлении часовни, но сейчас стало понятно, что средств хватает только на то, чтобы держать ее, что называется, «на плаву», не давая развалиться окончательно. Вопрос веры в городе был стабилен: прихожане посещали службы, ходили на Исповедь и исправно присылали рапорты в аббатство. При этом существовала и другая сторона медали: город держался в страхе. Бесспорно, замечательно то, с каким благочестивым рвением люди заполняли скамьи по воскресеньям, но последние месяцы так сильно отразились на помыслах и чувствах горожан, что, казалось, еще немного, и они будут писать доносы на друзей и соседей, только бы те не написали на них.
— Люди озлоблены, — заключил отец Иоан, — мы все находимся на вершине пиритовой кучи, дожидаясь, когда кто-то бросит спичку. А все знают, как хорошо горит пирит, правда, господин Шипка?
Комиссар меняется в лице. В его темных, почти черных глазах загорается и так же быстро гаснет нехороший огонек.
— Двум смертям не бывать, не так ли, Святой Отец? — альфа скалится. — Но вы, несомненно, правы. Пирит горит потрясающе. Советую как-нибудь оценить.
— Отлично, — прерывает их Томас, — когда-нибудь господин комиссар обязательно отведет нас посмотреть на это. Но сейчас — раз уж мы все еще тут — я бы хотел послушать отчет комиссара касательно безопасности и мер, предпринимаемых охранным отделением.
Альфа усмехается. За неимением еще одного стула он сидит на краю рабочего стола, опершись спиной о стену.
— Подробные отчеты по регистрации магиков я предоставлю вам завтра. С ноября, усилиями охранного отделения, удалось полностью ликвидировать практически все группировки, что осуществляли деятельность на территории Лимхарда. Во многом благодаря тем самым доносам, что так не понравились Святому Отцу. Мы остановили приток серы, провозимый морем на торговых судах. За период отсутствия коменданта смертная казнь была применена сорок шесть раз — отчеты по каждому делу я так же предоставлю завтра.
— По какой причине вы не принесли их мне сегодня? — с нажимом спрашивает Томас, и Шипка пожимает плечами.
— Меня, видите ли, вытащили не совсем из дома. Но я очень сюда спешил.
Они обмениваются тяжелыми, полными слов взглядами. Томас думает, что, будь он не так опытен и искусен в магии, шар света в стеклянной колбе давным-давно начал мерцать от его напряжения.
— По какой причине вы заняли квартиру предыдущего коменданта?
— По такой, — комиссар чуть подается вперед, улыбаясь одними губами, — что прошлый комендант помер, а Престол никак не мог прислать кого-то взамен. Если вас не устраивает ваше новое жилье — пожалуйста. Я без промедления обменяюсь.
«Гарь», — думает Том. От него пахнет гарью и цианидом. Не от одежды или волос — от самого альфы, как пахнет молоком от младенцев.
— Уже поздно, — с напускной легкостью говорит Томас, — я думаю, мы закончим на сегодня. Господа, — он поднимается из-за стола и протягивает руку членам правления. Те кивают. Войт и аббат выходят в спешке, опасаясь, что комендант может передумать. Шипка задерживается в дверях.
— Что нужно сделать, — говорит он с ядовитой усмешкой, — чтобы в ваши годы получить в управление целый город?
— Убить, — абсолютно искренне отвечает Том, не изменившись в лице. — Они зовут вас Бесом. Почему?
— Думаю, вы и сами знаете. Знаете, чем пахнет Тот мир?
«Знаю, — снова думает Томас, — Гарью и цианидом».
— Завтра, после шести, меня ждут на приеме у семьи Мицкевич, — вместо ответа говорит Харма. — Сопроводите меня? Я не имею ни малейшего представления о том, где это и чего ждать.
— С удовольствием, — соглашается альфа, и Томас не понимает, говорит он серьезно или ерничает. — Доброй ночи, комендант.
На прощание он салютует двумя пальцами и, выпрямившись, быстрым шагом покидает кабинет.