шумные толпы верующих бродили между колонн храма, входили-выходили и ставили свечи у икон. за витражом лилось вечернее солнце — яркие лучи скакали по позолоченному убранству, светили в лики святых, развешанных по стенам храма, и один, ярко-зеленый, остановился на иконе пророка ильи, скучающе сидящему и подпершим рукой увенчанную свою золотым ореолом голову.
сам илья редко бывает в храмах — везде надушенно ладаном, побеленные своды и куча лиц отовсюду давят своим присутствием, весь человеческий шум как будто умножен раз в десять, а голос священника, отскакивающий от стен и стекол, словно погружает в неприятную пелену.
илья мотнул головой, как мух отгоняя дурман в голове.
но сейчас он с шурой — тот скучающе водит взглядом, выбиваясь из платочно-аляпистой массы, рукой за уши убирает свои цветные пряди, цепляя ногтем серьгу, поправляет воротник пиджака, крутит дешевое кольцо с али (илья весь светился, когда дарил его) и весь из себя такой — —
у ильи нет слов.
ладони потеют, стоит подумать только о шуре, и илья спрятал руки в карманах вчера стиранной куртки, чтобы никто не заметил. шура галатно взял его под локоть и мимолетно мазнул по виску — видно, тоже почувствовал все эти давящие взгляды пустых — сочувствующих — нарисованных глаз отовсюду, следящих и подмечающих каждый грех в своей видимости.
и илья хотел — назло этим взглядам, назло этой религии и вон тому красивому пастырю, который поглядывал на них, выбивающихся из общей массы платков-лысин верующих, и подмечал каждое их действие навстречу друг другу, сканируя и словно ища причину, за что бы сжечь колдунов на этот раз — хотел согрешить. прямо под боком у бога.
— пошли отсюда. — шура первый потащил их к выходу, горячо выдохнув на ухо илье и тот покрылся весь муражками, табуном скатившимся к пояснице. илья пошел.
и сам уже дернул шуру ко двору храма — подальше, в отцветшие кусты и меж уставленных на газоне машин, мимо кучи листьев, тщательно сметенных к углу, которую шура случайно задел ногами и раскидал по тротуару за ними. илья затянул их под витраж с иисусом, спрятав за куст шиповника и — —
губы у шуры холодные, а язык — горячий, обжигает слюной, словно магмой из-под мантии земли, и целуется он прямо так, чтобы у ильи подкашивались ноги, чтобы он падал коленями на траву, пачкая джинсы зеленым, руками цепляясь за кожаный ремень и утопая в чувстве, которому илья все еще не дал — не хочет — название.
шура обеспокоенно наклонился к илье — точно ли все в порядке? — взял своими мягкими руками его лицо, ласково провел по щекам пальцами, словно собирая все веснушки с кожи, и илья кивает с видом обреченного.
гореть ему еретиком.
илья непослушными пальцами расстегивает ремень, на ощупь выхватывает из кармана шуриных джинс презерватив — салфеток нет ни у кого, чтобы потом оттираться — и припадает губами к бугру на боксерах, ловя шурин вздох и дребезжание иисуса над своей головой. словно сам сын божий протестует против такого грехопадения под его ногами.
илья чувствует жар от такого сравнения.
шура со стуком откинулся головой на побелку, пачкая свой пиджак мелом, вцепился рукой в кудри ильи, а тот старательно — как умел, что уж тут — надевал на член перед собой презерватив, чмокнул ласково головку и, мурча по-кошачьи от руки в волосах, резко взял за щеку, пытаясь не задевать зубами.
в кустах позади зашуршали, вспорхнули вороны, закаркав на всю улицу, а илья, ни на сколько не отвлекшись, только слушал тихие вздохи-стоны над головой, ласкал губами и языком, да косил глазами то на шуру, прикрывающего свои глаза и — каккрасивотогосподибожемойблагословилменя — стонущего приоткрытым ртом, то на лик над ними, словно хмурый и озаренный лучами осеннего солнца, и захотелось свободной рукой потянуться к паху, зажать ноющий член в руке и чувственно застонать. что илья, впрочем, и сделал.
шура дернулся, рукой, что в волосах у ильи, случайно задел камнем на кольце висок, царапнув, а второй прикрыл лицо, смущенно наклонившись к забвенно отсасывающему ему илье. кажется, во дворе кто-то вышел в рясе, начал говорить с какой-то пожилой женщиной, и шура наклонился еще ниже, распуская пучок на чужой голове.
— там, — он захлебнулся приглушенно стоном, стоило илье погладить рукой яички и чуть глубже впустить член в горло, — кто-то ходит.
тот медленно выпустил член изо рта, почти-что целомудренно поцеловав подрагивающую головку, глянул на шуру — раскрасневшегося, с блестящими глазами-колодцами, такого влюбленного — и сипло:
— ну и пусть.
провел рукой вдоль и расстегнул у себя ширинку, зашипев от долгожданного прикосновения.
— насладятся зрелищем.
и неожиданно для шуры вобрал в горло почти полностью.
перед глазами звезды и — илья, так старательно ласкающий его и себя, стонущий и ластящийся к руке в волосах, ища ответной ласки. шура не отказывает в этом, громко дыша и забираясь пальцами в непослушные кудри, красиво раскрывая рот от наслаждения, чуть ли не падая перед ильей как в молитве перед идолом, но сейчас.
сейчас молится илья.
и он старательно впускает подрагивающий член в горло, почти утыкаясь носом в пах, сразу выпускает и целует-сосет головку, выглядя таким довольным от этого действия, что шура просто не может — для него это кажется невозможным в этот самый момент — не может не кончить от этого лица между своих ног.
илья отклоняется и рукой доводит до пика, одновременно надрачивая себе, поднимает взгляд — —
шура словно бог с этим витражом за спиной, с ореолом святого над головой, с этими красивыми-красивыми глазами и раскрытым в шумном стоне-вздохе ртом, с красными скулами и такими же пятнами на шее, что рука сама сжимает член в штанах почти до боли, и закрывает глаза, отпечатывая в голове образ — кончающий шура в лике святых.
шура сразу же тянется к разморенному илье, суетясь достает какой-то платок из сумки, сам же падает на колени и помогает привести в порядок, не особо заботясь о своих расстегнутых джинсах. илья, щурясь и бормоча что-то про христиан и их скучные иконы, тычется губами в лицо напротив, елозя коленями по измятой траве, позволяет себя вытереть и застегнуть, и смотрит так, словно к нему спустился сам иешуа, позволил себя взять и теперь ласково собирает волосы в хвост, растеряв половину шпилек по земле. шура же чуть не плакать готов окруженный любовью со всех сторон, и нежно целует в лоб, щеки, нос, прикрытые веки и шепчет неразборчиво, пальцами цепляется за потрепанную куртку.
за шиповником затрещало — кажется, их заметил тот священник, что разговаривал с женщиной у входа.
— бежим. — и шура хватает илью под руки, на ходу поправляя ремень, а тот смеется в голос, хрипло и счастливо.
а треск веток и дребезжание витража за их спинами.