Иногда события просто случаются. Что-то происходит. И ты не можешь ничего сделать. Например, ты не можешь ничего сделать, когда вы лежите на узком диване в студии. Его длинные руки обвивают тебя, как лианы в детских мультиках, и воротник твоей рубашки трепещет от его дыхания. В холодной студии становится жарко. Ты не можешь заставить себя сказать ему, чтобы убирался к черту. Что тебе хочется курить. Вы оба слишком устали, чтобы встать. Диван очень тесный.
Правда, иногда все-таки ты можешь взять ситуацию в свои руки. Не забыть улыбнуться его новой девушке. Не сказать лишнего при посторонних.
— У вас, японцев, по лицу никогда не поймешь, о чем вы думаете.
<i>«Поцелуй меня, поцелуй меня сейчас же».</i>
— Вы всегда такие серьезные…
<i>«Если ты не дашь мне себя поцеловать, я тебя убью».</i>
— По вам, американцам, тоже ничего не понять. Все время улыбаетесь.
Оба смеетесь. У него — крепкие белые зубы, голливудская улыбка, шрам проступает явственней, и ямочки на щеках. До поцелуев тогда так и не дошло.
Поцелуи были потом — и только один раз. Даже не вспомнить уже, когда и где. Да и какая разница? Как он целует! Как перед смертью. Сердце ухает в пятки, подскакивает к горлу, дышать нечем. Даже страшно. И все. Первый и последний раз.
И это — тоже тот случай, когда ты ничего не можешь сделать.
Зато у вас была полутемная гримерка. Он обнимал тебя — как-то несмело, словно боялся, что ты его сейчас же пошлешь куда подальше — и напевал что-то. Ты куришь, следишь за клубами дыма. И молишься, чтобы никто никогда в эту гримерку не вошел.
Жаль не того, что все кончилась, да и не было почти ничего. Жаль упущенного времени. Столько лет быть рядом и никогда… Это — тот редкий случай, когда ты мог бы что-то сделать, но… Чего ты боялся? Огласки? Развала группы? А могло быть все очень просто. Сколько раз вы оставались наедине. <i>«Поцелуй меня. Поцелуй меня. Поцелуй меня».</i> Сколько раз он смотрел на тебя потемневшими глазами. Ты отводил глаза, ты держался за свое реноме трудоголика, женатого на работе.
Когда появилась Рина, все сразу стало понятно — достаточно было взглянуть на них обоих. Объявления о распаде группы и о помолвке совпали по времени — просто совпадение, но от него стало тоскливо и гадко.
— Она очень милая девушка. Надеюсь, вы будете счастливы.
— Об этом я позабочусь.
Улыбается по-кошачьи, щурится потемневшими глазами. Губы вдруг дергаются, словно хочет что-то еще сказать — и молчит. И ты молчишь. Иногда события просто происходят, и ты ничего не можешь поделать. Потому что раньше надо было что-то сделать. Например, хотя бы перестать врать самому себе.
<i>«Брось ее, пока не поздно».</i> Какая глупость. У нее уже живот видно…
— Как медовый месяц?
— Отлично! — улыбаясь, растягивая гласные, говорит он. — А ты как?
<i>«Я скучаю по тебе. Помнишь, как мы спали в студии? Я так скучаю по тебе».</i>
— Работаю.
Далее следует довольно скучный рассказ. Что записали, как сводили, как отмечали релиз. Он внимательно слушает и так смотрит на тебя, что становится понятно: имел он это все, не это хочется ему услышать, а еще ему очень хочется что-то сказать. И он, действительно, говорит:
— Мне пора. Увидимся!
<i>«Не уходи. Просто не уходи. Давай молчать. Давай говорить о другом. Давай просто пить. Только не уходи».</i> Взгляды на мгновение встречаются, и кажется, что еще можно все вернуть, надо только…
— У меня скоро родится сын.
И что? Разве ты не знал, что она носит его ребенка? Знал. Но сердце словно окаменело и ухнуло тяжелым комком куда-то вниз. В висках загудело. Он уже давно ушел, а ты все сидишь и пытаешься осмыслить услышанное.
<center>God, grant me the serenity to accept the things I cannot change…*</center>
Не видеться два года, чтобы теперь просто молча идти рядом. На минуту ты веришь, что все в прошлом. У тебя — музыка, новая группа, у него — жена и ребенок. Но его рука случайно задевает твою — и все возвращается. Ты невольно замираешь и останавливаешься. И целуешь его — второй и теперь уже точно последний раз в жизни. На улице темно и пусто, а даже если бы это было среди бела дня… Его глаза блестят, отражая свет фонарей, и ты смотришь на него — запоминаешь этот миг, этот блеск, сладкую тоску в груди. <i>«Я люблю тебя. Я всегда тебя любил».</i>
Вокруг так тихо, как никогда не бывает в Токио. Его руки комкают твою футболку, он смотрит тебе в глаза, и ты все-все понимаешь. И он тоже. Тишину нарушают какие-то звуки — кто-то идет по улице и разговаривает. Сказка кончается. Глупое и бессмысленное:
— Я на машине. Тебя подвезти?
<i>«Да. И, может, мы уже, наконец, сделаем это — прямо в машине?»</i>
— Нет. Мне отсюда пешком ближе. Но я тебя провожу.
Вы снова молча идете рядом. Он предусмотрительно прячет руки в карманах. Жена и ребенок — это весомый аргумент. Против этого не попрешь.
Машина припаркована у магазина. Он открывает дверцу и начинает прощаться. И ты вдруг очень хорошо понимаешь: он не поедет сейчас домой. Он будет сидеть в машине, положив руки на руль, ссутулившись и тупо глядя перед собой, снова и снова перебирая воспоминания, как драгоценные жемчужины. Будет сидеть так, пока не позвонит красавица-жена и не спросит, где он в такое время пропадает…
Сигарета дрожит между пальцами, в голове шум. Неловко прощаешься и поворачиваешься к нему спиной. Шагов через десять слышишь:
— Ты же знаешь, что всегда будешь важен для меня?
Оборачиваешься. Улыбаешься — улыбка выходит кривой и горькой.
— Знаю. Но это ничего не меняет.
________
Господи, дай мне душевный покой, чтобы принять то, что я не могу изменить… — английская молитва.