Я сорвал, довольный, ветку сливы,

Будто бы спасая от невзгод,

И пристроил в вазе торопливо

Символом весны под Новый год.

Все готово, гости в полном сборе,

В чайниках горячее вино;

Мы поем стихи, друг другу вторя,

Только сливе грустно и темно.

Снег весной растаял как-то сразу

Под цветущей сливой я стою.

В дом войдя, я вдруг увидел вазу

И сухую ветку на краю.

© Сяо Сань

Когда А-Яо был совсем ребёнком, его матери ещё иногда дарили цветы её немногочисленные старые клиенты. Народная молва нагло врёт, что рожавшая женщина становится только прекрасней: А-Яо с младенчества знал, что матушка пожертвовала ради него своей красотой, популярностью и беззаботной жизнью искуснейшей и успешнейшей дамы в провинции.

Однажды, когда ему было четыре или пять, один из клиентов подарил матушке три белых пиона.

— Смотри, А-Яо, — сказала ему матушка, подводя ближе к сладко благоухающим белым цветам. — Видишь? Такой же цветок носил на груди твой отец. Хорошенько запомни, как они выглядит, по нему ты узнаешь своего отца, когда придёт время.

Через несколько дней цветы завяли. Через несколько лет к матушке почти перестали приходить. Через десятилетие, катясь по ступеням бесконечной раззолоченной лестницы Башни Кои, утопающей в белых пионах, Мен Яо возненавидел этот цветок до глубины души.

Лань Сичень, Лань эргэ тоже был похож на цветок. Но не на пион. Увидев окровавленного мужчину в белом впервые, Мэн Яо в первый момент просто остолбенел, забывая, как дышать. Никогда до того ему не доводилось видеть такой красоты: словно дикая слива, выросшая на скалистом утёсе, чьи лепестки едва проглядывают из-под снежного облачения, обещая скорую весну вслед за зимней стужей. Одиночество и возвышенность. Холодная красота в снежное утро. Недоступная красота.

А когда выяснилось, что столь прекрасный телом мужчина был не менее прекрасен и душой, Мен Яо понял, что окончательно и бесповоротно пропал.

Вэни сожгли твой дом, убили отца и ранили брата? Я принесу тебе голову их главы, обещаю. И плевать, что Вэнь Жохань был первым, кто разглядел в сыне шлюхи не только милое личико, но и огромный заклинательский потенциал и острый ум. Вэнь Жохань обидел Лань Сиченя. Вэнь Жохань умрёт.

Повзрослев и войдя в заклинательское сообщество, теперь уже Цзинь Гуаньяо смог несколько притушить свои чувства медитациями и долгими самоувещеваниями. Матушка тоже когда-то поставила всё на кон, погнавшись за любовью к прекрасному господину, и что она получила взамен? Тем более, что эргэ кажется не разделял его чувств, видя лишь близкого друга или ещё одного брата. Не такого проблемного, как его собственный.

Стоило строить своё будущее с холодной головой, исходя только из трезвого расчета. Дева Цинь Су для этого прекрасно подходила.

***

Цинь Су для этого ничуть не подходила. Она была последней в этом мире, кто подходил. Проклятье на голову его отца, их отца! И этой, чертовой госпожи Цинь, которая молчала до последнего, а потом решила излить ему душу, когда уже было слишком поздно отыгрывать назад!

Что теперь он мог сделать? Что вообще здесь можно было сделать?!

Приехавший поздравить с приближающейся свадьбой Сичень застал отголоски его истерики.

— Что случилось, А-Яо? — спросил он своим мягким тоном с неизменной, но всегда искренней улыбкой. — Я могу чем-то помочь тебе?

Цзинь Гуаньяо смотрел на его прекрасное, как у небожителя лицо, на эти светящиеся теплотой и лаской светлые глаза, и понимал, что скорее отрежет себе язык, чем скажет хотя бы полслова. Проверять, будет ли эргэ смотреть на него так же или же лицо его исказит отвращение, он не собирался.

— Просто побудь со мной, эргэ, — попросил он измученно, и Сичень понятливо притянул его в свои сильные объятия, будто способные отгородить от всех страхов этого прогнившего насквозь мира.

— Это связано с твоим отцом? — спросил он участливо.

— Да, в некотором роде, — может, ложь и запрещена, но полуправда — ещё не ложь.

— А-Яо, ты не должен принимать всё это близко к сердцу. Если твои соклановцы и похожи на пионы, то сам ты словно белый лотос.

Матушка не зря учила его, её науку о он запомнил накрепко.

Корни лотоса в грязи, стебель его — в мутной воде, но к листьям не пристаёт ничто, а цветы — прекрасней всех прочих.

Белый лотос — символ чистоты.

Лучший комплимент, о котором можно было только мечтать.

— Благодарю эргэ за теплые слова, — пробормотал он, уткнувшись в чужое плечо.

***

С того дня А-Яо поклялся, что Сичень-гэ ни о чем не узнает. Никогда.

Госпожа Цинь вскоре скончалась. А-Сун, дитя греха, умер. Кланы, обвиненные в его убийстве, сгинули целиком, и даже о душах их Сюэ Ян как следует позаботился. Бордель, в котором когда-то жили они с матерью, он сжег вместе со всеми обитателями, выстроив на его месте храм Гуаньинь, которой молилась когда-то матушка. Не Миндзюэ был наказан за свои слова и умолк навеки. Цзинь Гуаншань тоже. Госпожа Цзинь, Цзинь Цзисюань, Цзян Янли… смерти, смерти, смерти…

В борьбе за власть, развернувшейся в Башне Кои, стало совершенно очевидно, что клан Цзинь давно уже подобен гниющей свиной туше, заключенной в золотой короб и заваленный сверху белоснежными пионами. Но запах цветов давно не скрывает гниение плоти. А в грызне голодных крыс побеждает всегда самая хитрая, безжалостная и подлая.

Руки шлюшьего сына, презренного Мена Яо обагрились кровью по локоть, позволяя подняться по чужим черепам на самую вершину, позволяя окончательно отринуть прежнее имя, будто всегда был только сияющий Цзинь Гуаньяо, прекрасный Лянфан-цзюнь. Сичень по-прежнему продолжал смотреть на него, как на Белый лотос, разрешая взамен любоваться своей чистотой.

Всё было хорошо.

***

Мо Сюаньюй нежданно-негаданно стал угрозой.

Мелкий, зашуганный, но, как и все Цзини, жаждущий славы и признания, он был идеальной марионеткой для отца, позволяя ломать себя, как тому было угодно.

От природы практически неспособный усваивать энергию, необходимую для культивирования, он, начитавшись дневников Старейшинаы Илин, изобрел способ быстрой откачки ци из других людей. Лучше всего это было делать в моменты сексуальной близости. Единственным минусом было то, что после слишком быстрого отбирания энергии партнёры младшего братишки мерли как мухи, иногда чуть ли не прямо в процессе утех. Отец же, разглядев во всем этом неплохой способ тихого устранения врагов, принялся подкладывать едва вошедшего в приемлемый возраст мальчишку подо всех подряд. Неудивительно, что тот после этого слегка помутился рассудком, став в глазах Гуаньяо в один ряд с Сюэ Яном.

«Любая цена ради желаемой цели», — так он полюбил говорить, соблазняя очередную жертву.

Но вскоре отец «скончался», количество жертв юноши подобралось к сотне, а заклинательские успехи так и остались на уровне недоучки. Нормально ему удавались только печати.

Устраняя Мо Сюаньюя, Гуаньяо, как ему казалось, решил две проблемы разом: спрятал с его помощью разбушевавшуюся руку дэгэ и устранил конкурента. Потому что не стоило Сюаньюю даже думать о том, чтобы попробовать «выпить» Сиченя! Эргэ, к счастью, едва заметил крутящегося под боком юношу, но перестраховаться все-равно стоило.

Человека, очень надеющегося на что-то, так легко обмануть… нужно лишь пообещать ему чудо-средство, что решит все проблемы и подарит счастье, назначив взамен высокую цену.

— Я нашел в библиотеке Гусу мелодию, что способна исцелить твой недуг и помочь тебе достигнуть успеха на заклинательском поприще, дзи-дзи, — сказал ему Гуаньяо, успокаивая искренней улыбкой. — Но взамен попрошу тебя помочь мне. Тебе нужно будет в последний раз окунуть свою репутацию в грязь, так, чтобы никто не заподозрил иной причины в том, что я удаляю тебя из ордена. Ты уедешь на родину, где спрячешь запечатанный ящик, который я тебе дам. Потом сделаем вид, что ты одумался, взялся за ум и сумел достигнуть вершин, а в твоих прошлых неудачах и развязном поведении обвиним отца. Согласен?

— Что мне нужно делать? — засиял глазами Сюаньюй.

— Всего лишь попытаться прилюдно приударить за мной, — тонко улыбнулся Гуаньяо, ловя шокированный взгляд.

Расчет был верен. Сюаньюй вылетел из Башни Кои со скандалом, а позже, как скажут местные, лишь увидев издали одежды ордена, к которому когда-то принадлежал, сойдёт с ума окончательно. И ни одной живой или мёртвой душе не нужно знать о том, что чуть отставший от охоты Гуаньяо четыре часа играл своему обреченному брату песни из Собрания Смятения, чтобы окончательно затянуть его разум пеленой, уничтожая любые опасные для себя воспоминания. Жизнь ему оставили, и за то пусть будет благодарен.

Однако, вместо того, чтобы тихо прозябать остаток своей жалкой жизни в глуши, Мо Сюаньюй сначала вступил в ряды последователей Яньло-вана — вернее, своего давнего кумира, Старейшины Илин, если верить информации от Сюэ Яна — потом подружился с наследником клана Цзинь, а после и вовсе сделался любовником Ханьгуан-цзюня.

Сюэ Ян отчего-то был уверен, что обретший божественные силы Вей Усянь мог вершить совершенно невозможные вещи, включая воскрешение мертвых и восстановление разрушенной души. Та мелодия, которая погубила и Не Миндзюэ, и Мо Сюаньюя как раз воздействовала на душу. Мог ли Вей Усянь восстановить повреждённую душу Сюаньюя? Если да, то становилась понятна и его собачья верность своему божеству, и внезапно появившийся острый ум… и гипотетические планы мести предателю брату, следы которых Гуаньяо замечал повсюду.

Зачем иначе ему было сближаться с Цзинь Лином, которого все бастарды Гуаньшаня едва терпели, как и когда-то его отца? Зачем вступать в отношения с Лань Ванцзы, которого до того Сюаньюй звал не иначе как дохлой белоглазой рыбиной? Зачем внезапно пытаться подлизываться к Не Хуайсану?

Рука дагэ, отданная когда-то Мо Сюаньюю на хранение, опять же пропала.

Первое время Гуаньяо даже предполагал, что в братца вселилась чужая душа — в конце концов, среди его последних работ как раз был подходящий ритуал. Не Старейшина Илин ли вернулся в мир? Но по словам Сиченя его брат был полностью уверен, что Мо Сюаньюй — не Вей Усянь, да и Цзян Ваньинь явно разделял то же мнение.

Но если ждать мести от Сюаньюя, то куда придётся удар? Какую часть воспоминаний он мог сохранить?

Цзинь Гуаньяо потёр виски, наклоняя потяжелевшую от безрадостных мыслей голову. Решение никак не находилось. Ему нужен был толчок, нужен был знак от судьбы.

— Ох, сангэ, я тебе помешал? — внезапно ввалился к нему в кабинет как всегда заплаканный и растерянный Хуайсан. Гуаньяо поднял на него взгляд, привычно натягивая на лицо улыбку.

— Конечно нет, А-Сан, — терпеливо сказал он, откладывая в сторону бумаги и временно выбрасывая из головы Сюаньюя с его туманной угрозой. — Что-то случилось?

У Хуайсана всегда что-то случалось, вызывая бурные потоки слёз и вынуждая мужчину искать поддержки у названных старших братьев. Вот и сейчас, стоило только спросить, глаза А-Сана вновь увлажнились, а поток жалоб и просьб хлынул изо рта как полноводная река.

К счастью, ничего действительно серьёзного среди них не было, о чём Гуаньяо и сказал своему непутёвому младшему братику, отпаивая его чаем с цветками шиповника.

— Ох, ты всегда так добр ко мне, сангэ, — заговорил успокоившийся Хуайсан. — Мне хочется хоть как-то подбодрить тебя, а то ты был таким печальным, когда я пришёл. Что-то случилось? Или это просто сердечная тоска? Ты же не поссорился с эргэ?

— С эргэ? — не сразу понял его витиеватый поток мысли Цзинь Гуаньяо. — Причём тут эргэ и моя тоска, тем более сердечная? — стараясь, чтобы голос не дрожал, спросил он.

— Ну а разве вы с эргэ не любите друг друга? — тоном ребёнка, вопрошающего: «Неужели мама не любит папу?», протянул Хуайсан. — Вместе вы, конечно, быть не можете, это все понимают. У тебя жена, а у эргэ — правила ордена, дядя и брат, но люди ведь не слепые, они всё видят.

— Хочешь сказать, — помертвевшим голосом прошептал Гуаньяо. — Эргэ… эргэ тоже любит меня?

— Безусловно, — ответил А-Сан, пряча улыбку за веером.

***

Проводив улыбающегося Хуайсана, Цзинь Гуаньяо, точно пьяный, подошёл к окну и принялся бездумно разглядывать колышущееся под стенами Башни пионовое море.

Сейчас было совсем не время рисковать: не с неведомой угрозой в лице Мо Сюаньюя и не с пропавшей куда-то рукой дагэ. Но…

«У тебя жена, у него — правила, брат и дядя»

Мен Ши когда-то тоже поставила всё на кон, погнавшись за любовью к прекрасному господину, и что она получила взамен?

«Разве вы с эргэ не любите друг друга?»

Он ведь уже однажды пытался строить своё будущее руководствуясь лишь холодным расчётом. Куда его это завело?

«Любая цена ради желаемой цели»

Замерев на секунду, Мен Яо, истинный сын своей матери принял решение. Оставалось только разработать план.

Стоило в первую очередь определиться с главными помехами, чьего осуждения могла бояться его прекрасная дикая слива.

Цинь Су… она, конечно, ни в чем не виновата и достойна жалости, но иного выхода нет. Можно попробовать убить её и свалить вину на кого-то из своих врагов. Или подстроить самоубийство. Так и не оправилась от смерти сына, бывает.

Лань Цижень стар и, как говорят, слаб сердцем. Если однажды он просто уснет и не проснётся никто особенно и не удивится.

Лань Ванцзы…

Гуаньяо задумался, потирая лоб.

С мужчиной у них всегда были нейтрально-холодные отношения, да и вряд ли безнадежно влюбленный в главное пугало Поднебесной заклинатель осудил бы их связь. К тому же, Сичень не перенесёт смерти брата. Но через него мог действовать Мо Сюаньюй.

Мо Сюаньюй. Мо Сюаньюй.

Точно!..

Быстро пройдя в свою потайную комнату, Гуаньяо практически подбежал к высокому стеллажу, на котором хранил в том числе рукописи Старейшины Илин и наработки Мо Сюаньюя и Сюэ Яна на их основе. В том числе и ритуал обмена телами.

Если его немного доработать…

Су Миньшань получит награду за добрую службу. В том, что он сумеет достойно сыграть роль Ханьгуан-цзюня, Гуаньяо даже не сомневался. Лань Ванцзы исцелился от любви к Старейшине Илин, полюбив Мо Сюаньюя. А потом Сюаньюй, скажем, окажется убийцей супруги Верховного Заклинателя — тупая и прямолинейная месть изгнанного из клана недоучки, мотив, понятный всем. И дважды ужаленный в сердце змеёй Ханьгуан-цзюнь как по волшебству исцеляется от любви вообще, легкие перемены в характере и привычках можно списать на то же самое.

Уязвимое место только одно — Цзидянь. Его владелец, как говорят, интуитивно чувствует чуждую телу душу. Может и лгут, но Ханьгуан-цзюня Цзян Ваньинь знает очень хорошо и может что-то заподозрить.

Хм. А ведь ещё он не приемлет обрезанных рукавов, Цзинь Лин как-то жаловался ему на это.

Цзинь Лин. Его ведь тоже рано или поздно придётся убить. В последние годы всё чаще появляются особо наглые старики из Цзиней, которые пытаются свергнуть Гуаньяо и посадить на его место легко управляемого мальчишку. Цзинь Лин самим своим существованием уже не просто бередит душу и мозолит глаза, он начинает серьёзно мешать. А убрать его не даёт Цзян Ваньинь. И влияние неизвестное Мо Сюаньюя на мальчишку, опять же.

Хм…

Гуаньяо внезапно чуть улыбнулся, той самой своей милой улыбкой с очаровательными ямочками.

Сюэ Ян, помнится, жаловался, что ему недостает ресурсов и что подопытных становится всё сложнее красть.

Если единственный племянник умрёт, разве же будет странно, что и без того известный своей неадекватностью глава ордена Юньмен Цзян, шисюн Старейшины Илин сильно изменится, начав проводить жутковатые эксперименты по воскрешению мёртвых и восстановлению разрушенных душ?

План вырисовывался всё чётче.

Говорят, дикая слива своим цветением символизирует перемены к лучшему. Цзинь Гуаньяо был к ним готов.