- У нас совершенно разное безумие, Эванс, ты когда-нибудь замечал?
Безумие одинаковым (даже похожим) в принципе быть не может, думает Штейн. Но знает: Соул его понял.
Что-то дребезжаще и скворчаще трещит - рвутся нитки, которыми Соула держит его прошлое. Соул не хочет быть марионеткой. Соул хочет быть живым.
А Штейну живым быть уже надоело: слишком рьяно впивались в живую душу острые осколки этой странно-болезненной жизни, выдирающей существо из колеи терпения и рассудка. Он вдруг оказался слишком чужим для всех, и некому было скраивать разваливающуюся душу мягкими, но прочными нитками. Ненадёжность собственной системы забавляла и позволяла прочувствовать всю остроту и ужас настоящей жизни. Не скрываясь, не прячась и не пытаясь это как-то исправить (пожирая людские души и грея иллюзии о силе). У Штейна всё с точностью до наоборот: он специально ходит по краю.
Впрочем, как и Эванс.
Соул скалится и шипит. Он всё понимает, но он хочет быть живым. Штейн видит это желание, бьющееся дикой и безумной агонией в его глазах. И сквозь спасающую плёнку безумия просачивается полный сожаления и разочарования взгляд. И надежды, конечно, надежды, расстроенно замечает Штейн.
Не свободен - не жив.
- Быть живым желанно и трудно, - голос профессора хрипло шелестит, словно наждачная бумага. - Кто-то устаёт, но остаётся. А кто-то в отчаянных попытках ожить сбивает в кровь даже душу. И проигрывает. Обидно, правда?..
Конечно, обидно. Соул хочет быть живым, и его рука-лезвие у самой глотки профессора. Нужно лишь сделать последний рывок и порвать артерию (он так хочет, так хочет!..)Но что-то мешает ему это сделать. Что-то в груди. Что-то...
Соул медленно, почти покорно опускает глаза и видит, как его полностью разочарованный, (но живой!) взгляд отражается в чёрной стали косы.
Жи-вой.
Неловкая улыбка кривит его рот за секунду до того, как лезвие разрывает грудную клетку.
Спирит с раздражённой усталостью стирает рукавом пиджака с лица кровь.
- В этом правда была необходимость?
Штейн не станет говорить ему "нет". В конце концов, это его безумие. Профессор смотрит куда-то вверх, и его рот сводит в искажённой улыбке.
Соул хотел быть живым, но не смог; в городе Смерти, в городе мёртвых, который по злой иронии населяли слишком живые. Слишком живые, мечтающие, чтобы кто-нибудь порвал им лезвием глотку.
Спирит вздрагивает, когда смех Штейна разрывает тишину. Странно, он до сих пор не привык.