Кромешная тьма без единого проблеска света окружала юношу. Тишина никогда не была настолько невыносимой. Казалось, что темнота поглощала все возможные звуки, что она была плотной, и сжимала в своих болезненных объятиях всё тело. Хибари на ощупь стал искать выход, но не нашёл в стенах ни единой щели. Несмотря на ситуацию, глава дисциплинарного комитета средней школы Намимори считал, что повода для паники нет, хотя в сердце больно закололо. Через секунды Кёя понял, что болит вовсе не от волнения. Казалось, что в груди открытая рана, но крови юноша не ощутил. За всё время пребывания в странном месте хранитель Облака Вонголы удивился. Только сейчас задумался, где он, и как здесь оказался. Как долго он уже находился здесь? Боль в груди усилилась, дышать стало тяжело, поэтому Хибари сел на пол у стенки, пытаясь успокоиться и перетерпеть неизвестно откуда взявшееся чувство.
Боль исчезла так же внезапно, как и появилась. Кёя думал, что, возможно, заснул на какое-то время, но в таком мраке и такой тишине сложно было что-либо сказать: всё равно, что жив, что мёртв. Хранитель Облака продолжил исследовать, как оказалось, небольшое помещение. Он ещё раз обошёл стены, пытаясь найти там хоть что-то — должен же он был как-то сюда попасть. Ничего. Стены пустые и гладкие. Гордость не позволяла пасть духом, но игнорировать страх было уже невозможно. Память всё ещё отказывалась предоставлять воспоминания о последнем, что происходило до того, как глава дисциплинарного комитета оказался в этом богом забытом месте. Стараясь ни о чём не думать, ибо мысли были не радужными, юноша сконцентрировался на поиске выхода. В полу вряд ли что-то можно было найти, а до потолка Хибари не дотягивался. Ползая на коленях, он искал щели. Кёя с ужасом понимал, что отсутствие сквозняка говорит о том, что выхода нет. Закончить поиск помешал новый приступ боли. На этот раз она была настолько сильной, что юноша потерял сознание.
«Нет, нет, нет — ни единой живой души.
И здесь не о чем говорить,
В темноте я лежу совсем один, сам по себе,
Сплю в основном, чтобы вытерпеть боль».
В полудрёме Кёе показалось, что он слышал незнакомую ранее песню. Она играла тихо-тихо, еле слышно. Не сказать, что её слова обнадёживали, но это был первый звук, услышанный во мраке. Вот только юношу беспокоило, что это могла быть просто галлюцинация. Он посмотрел по сторонам, но всё ещё не обнаружил ни одного намёка на даже малюсенький лучик света. Ориентироваться в темноте было очень сложно. Ползая по полу, продолжая поиски, Хибари стукнулся головой о стену. Собственный голос прозвучал в тишине слишком странно и даже пугающе.
На полу ничего найдено не было, что не удивляло. Вновь сев у стены, юноша стал думать о том, как можно добраться до потолка. Каким бы сильным он не был, Кёя готов был от отчаяния с криком броситься на стену, пробивая выход верными тонфа. Но оружия нигде не было. Тишина угнетала, поэтому Хибари запел гимн любимой школы. Голос неприятно дрожал. Хибари казалось, что его похоронили заживо, отчего ужас холодом проходился по телу. В какой-то момент глава дисциплинарного комитета сбился, забыв слово из текста. Несколько раз повторяя одну и ту же строку, Кёя безнадежно пытался вспомнить продолжение, но не мог. Стало настолько горько, что слёзы невольно потекли из глаз. Ком застрял в горле, поэтому невозможно было больше петь даже те строки, что ещё оставались в памяти. Прижав колени к груди, крепко обняв их, Хибари пытался унять боль и страх, но в итоге просто провалился в сон.
«Порой я боюсь, когда кажется, что забываю,
Как звуки становятся словами или даже предложениями…
Нет, я больше не говорю, да и что могу я сказать,
С тех пор как здесь нет никого, и говорить нечего…»
Очнувшись, Кёя продолжил сидеть у стены. Ему вновь слышалась во сне та же песня. Если раньше она его порадовала, сейчас лишь усугубила негативные чувства, которые обуревали сердце. В мыслях неоднократно всплывала фраза: «Я умру». Но Хибари даже толком сказать не мог, жив ли он ещё. Тишина и темнота слишком сильно давили на сознание. Хранитель Облака готов был всё отдать, чтобы вновь услышать тоненький голосок своей канарейки, умиляющие звуки, издаваемые Роллом, выслушать отчёт от Кусакабе, наказать за очередное нарушение дисциплины шумную компанию Савады, сразиться с надоедливым Конём. От мысли о Мукуро охватывало сожаление. Он ведь так ему и не отомстил. Но мысль о «незаконченном деле» заставила подняться на ноги. Добравшись до угла, Хибари опёрся спиной, ногами и руками в стены. Почувствовав, что вполне способен удержаться, он пополз вверх, надеясь найти на потолке выход.
То ли Кёя так медленно продвигался, то ли потолок был необычайно высоким, но по прошествии довольно-таки долгого времени юноша так и не достиг цели. Усталость давала о себе знать. Ноги так и норовили соскользнуть со стены. Хибари не видел, как высоко забрался, поэтому спрыгивать не решался. Поставив на кон свои выносливость и гордость, он продолжил свой путь наверх. Но у жестокой судьбы были другие планы — уже забытая боль вновь возникла в груди. Не удержавшись, юноша упал на пол, сломав ноги.
«Нет, я больше не говорю, да и что могу я сказать,
С тех пор как здесь нет никого, и говорить нечего?
Всё угнетает, всё тяжело,
Здесь нет никого,
Никого здесь нет».
Теряя сознание, Кёя вновь услышал песню. На этот раз она играла громче, чем обычно. Сознание медленно ускользало с каждым предложением, каждым словом. В последний момент, прежде чем окунуться в небытие, Хибари подумал: «А ведь я больше не проснусь».
* * *
Медицинские приборы противно попискивали. Кто-то шелестел в стороне бумагой. Хибари был уверен, что это кто-то переворачивал страницы книги. За окном раздался шум мотора проезжающей машины. Даже не открывая глаза, Кёя понял, что в комнате светло. А открывать глаза не хотелось: казалось, сделай это, и всё развеется, словно иллюзия. Послышались шаги. Тот, кто читал книгу, подошёл к проигрывателю, и оттуда заиграла та самая песня, что мучила юношу во тьме. Момент покоя был мгновенно позабыт, а по телу словно разряд тока прошёлся. Открыв глаза в ту же секунду, Хибари сел на кровати, схватившись за перевязанную грудь. Боль не была столь невыносимой, какой юноша чувствовал её в той комнате.
— Оя, ты пришёл в себя? — Рокудо был несколько ошарашен внезапным пробуждением хранителя Облака.
— Выключи! — Кёя не мог понять, что сейчас испытывал: страх, гнев или облегчение.
— Не знал бы тебя, решил, что ты испугался песни.
— Я загрызу тебя до смерти, если тебе хотя бы ещё раз придёт в голову подобная нелепая мысль, — сказать, что иллюзионист не был далёк от истины — равносильно смерти. Кстати, о смерти. Весь пережитый ужас постепенно сходил на нет, забываясь неправдоподобно быстро. — Что ты здесь делаешь?
— Дежурю, — выключив проигрыватель, Мукуро вернулся на место. — Ты пробыл в коме несколько недель. Помнишь, что произошло? — получив в ответ одно лишь молчание, хранитель Тумана соизволил объяснить: — По жестокой иронии ты спас мне жизнь, едва не лишившись своей. Не бойся, ты сделал это не специально, — увидев на лице собеседника крайнюю степень удивления, успокоил того иллюзионист. — Может, у меня своё понятие о чести, но я, так же как и ты, не люблю оставаться у кого-либо в долгу, — пояснил свой мотив Рокудо. Положив книгу на прикроватную тумбу, он посмотрел на задумавшегося Хибари. Молчание затягивалось, но говорить было не о чем. — Я скажу медсёстрам, что ты очнулся, — встав, Мукуро пошёл к выходу. — Раз ты очнулся, мне больше нет необходимости оставаться здесь.
— Тебе изначально не следовало здесь находиться, — ответил Кёя, когда иллюзионист уже закрыл за собой дверь.
Убедившись, что Рокудо ушёл достаточно далеко, Хибари стал тихо напевать гимн средней школы Намимори. На этот раз он не сбился. Такая простая вещь сделала главу дисциплинарного комитета как никогда счастливым. Кошмар действительно закончился.