Леви скептически отнесся к идее отметить Рождество в Англии. Во-первых, какое Рождество, дорогой? Я еврей и атеист, если ты забыл. Во-вторых, ты точно уверен, что твоя сестра хочет видеть нас у себя, и под нами я имею в виду себя, свою мать и Кенни, которого мать, конечно, не оставит одного, даже если я очень попрошу? В-третьих, куда мы денем Сида? В-четвертых, они живут у черта на рогах.

— Ты точно уверен? — подвел итог Леви.

— Абсолютно. — Эрвин улыбнулся. Вид у него был уставший, и улыбка вышла не очень веселой. — Эди сказала, что это все не проблема. Они наконец-то купили большой дом, и раз мы теперь большая семья… Серьезно, Леви. Отпуск и смена обстановки мне не помешает. Год выдался бурный, я не помню, когда я последний раз просто гулял. Не с Сидом, а просто. Если ты категорически против и боишься, что загоришься синим пламенем при звуках рождественского гимна, то я просто уеду один…

Они обедали в кафетерии в издательстве Эрвина, и Леви не мог вспомнить, когда они обедали где-то еще за эти полгода семейной жизни. Свадьба и медовый месяц сильно ударили по бюджету, и обоим пришлось много работать… Пожалуй, Эрвин был прав. Отпуск ему нужен. Последние месяцы он торчал на работе до позднего вечера, приходил и ложился спать без ужина. По выходным дрых до обеда, и разбудить его не могли ни Сид, ни Леви. Да и у сестры Эрвин, по его словам, последний раз был, когда она только вышла замуж. Раньше они с мужем и детьми ютились в квартире, и пригласить гостей не могли, а теперь перебрались в большой дом в Девоншире, и Эдвина решила отметить Рождество с семейным размахом. Зачем ей понадобились Аккерманы в полном составе, он понять не мог.

— Щаз, отпустил я тебя одного к мужикам с британским акцентом, — проворчал Леви, деланно нахмурившись, и взял Эрвина за руку. — Хочешь, поехали. Мне только с Сидом не понятно…

Путешествие, однако, оказалось не таким сложным, как можно было ожидать. Сид стоически вынес полет в багажном отделении; Кенни вел себя прилично, Кушель лучилась спокойствием, хотя не покидала Соединенные Штаты ни разу за всю жизнь. В «Хитроу» их встретил Томас, муж Эдвины. Очень худой, очень высокий и очень рыжий.

— Как хорошо, что вы все-таки приехали! Дети будут рады. Эди говорит, что наконец-то семья в сборе, будет настоящее Рождество! — говорил он, выезжая с парковки. — Мы не наряжали елку, ждали вас. Вы, конечно, устали, но потерпите. Ехать всего часа четыре.

Леви сидел на заднем сидении, у него на коленях устроился Сид («Парень, да мы тебя перекормили»), Кушель спала, положив голову ему на плечо. Кенни дрых, прислонившись к окну. Светскую беседу пришлось взять на себя Эрвину. Леви чертовски хотел спать, но он был слишком напряжен, чтобы заснуть. В поток речи рыжего Томаса он не вслушивался, но кое-что долетало до него. Он услышал, что Эрвина тут называют Эви, и рассмеялся.

— Так ты у меня злой, оказывается, Эви? — спросил он.

Эрвин повернулся к нему.

— Ты там жив, дорогой?

— На мне тут тридцать кило мяса, а так все в порядке.

— Хочешь, поменяемся?

— Нет. Это мясо я никому не отдам.

— А что это за порода? — спросил Томас.

— Помесь лабрадора с крокодилом. Дворянин, в общем.

— А почему Сид?

— Потому что Сид Вишес, — ответил за Леви Эрвин.

— Не путать с Барреттом, — ляпнул Леви.

— Главное — не путайте Уотерса с Гилмором, — подытожил Томас. — Я могу включить что-нибудь, если хочешь.

— Нет, мать спит. Не надо.

Добрались только к вечеру. Эдвина обняла Леви, повисла на шее у брата, расцеловала Кушель, сдержанно пожала руку Кенни. Сида окружили дети, и Леви беспокоился, что тот с непривычки может повести себя грубо. Сид, однако, проявил неожиданную любовь к поцелуям в морду и человеческим детенышам в целом.

Ужин прошел шумно. Томас болтал без умолку и то и дело подливал всем вина, несмотря на протесты. Он был счастлив видеть старую родню (салют Эви), новую родню (салют в сторону Аккерманов, каждому персонально). Леви опасался, что Кенни ляпнет что-нибудь не то, но перебить хозяина дома было невозможно.

Перед сном Леви вышел с Сидом во двор. Вслед за ним с крыльца сошла Эдвина. Она махнула рукой в сторону нескольких фруктовых деревьев.

— Землю можно там удобрять, — сказала она.

— Как скажешь. Слыхал, Сид? Но мы всегда за собой убираем.

— Я же не к тому. — Она полезла в карман пальто за сигаретами. — Будешь?

— Нет. Слушай… Извини.

— За что?

— Да… Заранее. За все.

— Да не парься. Детей не обижать, на пол не ссать, мебель не драть, дом не спалить. Остальное я переживу.

— Ну, за Сида я поручиться могу, а вот за Кенни — нет.

Она рассмеялась. Взяла его под руку.

— Твой дядя — хороший человек, зря ты так.

— Да. Только с ним бывает сложно… Он одно время сильно пил, и все наши семейные праздники превращались в пиздец…

— И не материться.

— Прости.

— Ладно тебе, не переживай. Я очень рада, что вы все приехали.

— Спасибо, Эдвина.

— Эди. Ты же член семьи.

— Эди.

— Ты знаешь, что мне Эрвин писал, когда вы только начали встречаться?

— Нет…

— «Или мы разбежимся через неделю, или будем вместе всю жизнь».

Леви рассмеялся.

— Да, он мог такое сказать.

На другой день гости долго спали. Леви вставал только, чтобы погулять с Сидом, а потом заснул снова и проснулся после полудня. Эрвина рядом не было, снизу слышались голоса. В гостиной трое мужчин — Томас, Эрвин и Кенни — устанавливали ёлку. Томас тараторил что-то про законы физики, Кенни изо всех сил не матерился. Только Эрвин был спокоен. Леви сел на ступеньках и наблюдал за действом. Ему нравилось смотреть, как Эрвин, его Эрвин, его муж, двигается. Какое у него сильное тело, какие точные движения. И какое спокойное лицо. И хорошо, что он не рыжий. Леви ничего не имел против рыжих, но Эрвин и Томас были примерно одного роста, и он невольно сравнивал.

Елку победили, и она возвышалась над гостиной. Без украшений она выглядела несколько нелепо.

— Леви!

Он обернулся. Это была Элиза, старшая из детей.

— А я тебя нашла, — сказала она и как-то хитро прищурилась. Прищур показался знакомым.

— Я и не прятался, — растерянно сказал он.

— Нет. Тут.

Жестом фокусника она вынула из-за спины старый журнал и протянула ему. Он взял журнал и посмотрел на открытую страницу.

— О нет…

— Что там? — Эрвин подошёл к нему и наклонился, заглядывая в журнал. — Это ты?!

— Я был молод, мне нужны были деньги…

Он попытался спрятать журнал, но все, буквально все собрались у лестницы, где он сидел, и журнал пошел по рукам. Леви закрыл ладонями лицо.

— Леви? Ты что? — Эрвин сел на ступеньку ниже и погладил его по руке. — Это же просто реклама.

Нет, это была не просто реклама. Это был он. На десять лет моложе, но он. Смотрел через плечо на зрителя, выгнув шею и оттянув ворот белого свитера. Выглядело неприлично. Если бы он заранее знал, что фотография выйдет такой откровенной, ни за что бы не стал сниматься.

— Леви? — снова позвал Эрвин. — Что с тобой?

Леви вздохнул. Опустил руки.

— Все в порядке, — сказал он. — Просто не люблю эту фотографию. И не ожидал, что ее кто-то найдет. Давайте ёлку наряжать.

Он встал. Эрвин, однако, взял его за локоть и увлек в угол за лестницей. Томас уже вовсю руководил процессом, и на них никто не обратил внимания.

— Все в порядке? — спросил Эрвин.

— Да. — Леви нервно облизал губы. — Тс. Просто я не горжусь этой ерундой. И не люблю эту фотку.

— Ну, выглядишь ты отлично. И белое тебе идёт. — Эрвин улыбнулся и поцеловал его в висок. — Что не так?

— У меня там вид, будто я готов отдаться любому за склянку туалетной воды. Фу.

— Мне так не показалось.

— А мне кажется. Мне было двадцать, я только перебрался в Нью-Йорк… И… — Леви понизил голос. — Я трахался с одним французским фотографом, и он меня пропихнул в эту рекламу. Деньги были хорошие. «Лев<i>и</i>, давай сним<i>е</i>м реклам<i>у</i>». Все не так плохо, конечно, но реклама дурацкая, фотка похабная. И одеколон этот — моча какая-то. — Леви усмехнулся. — Я надеялся, что эти фотки сгинули.

Эрвин осторожно обнял его и поцеловал.

— Не вижу в рекламе ничего плохого, даже если товар так себе, — сказал он. — И ты очень красивый. И за десять лет почти не изменился.

Он зарылся пальцами в его волосы. Леви улыбнулся.

— Ладно. Я смогу это пережить, пожалуй. Пошли ёлку наряжать, что ли.

Элиза подлетела к Леви и по-хозяйски взяла его за руку.

— А говорил, что не умеешь ладить с детьми, — шепнул ему Эрвин.

— Я и не умею…

Леви чувствовал себя очень странно. Из взрослых ёлкой занимались только они с Эрвином и Томас. Дети роились вокруг, и ему казалось, что их не трое, а тридцать. Элиза на правах старшей в семье командовала.

— А у вас дома какая ёлка? — спросила Элиза.

— Мы не ставим ёлку, — ответил Леви.

— Почему?

Леви проглотил речь о ложных верованиях людей, сформировавшихся из страха смерти, и сказал:

— Потому что мы не отмечаем Рождество. Дай шарик… Нет, зеленый.

Элиза умолкла, переваривая информацию.

— Но Рождество отмечают все, — сказала она наконец.

— Вообще-то, нет, солнышко, — затараторил Томас. — В России, например, люди охотнее отмечают Новый год, а Рождество отмечают только верующие… Где-нибудь в Африке наверняка не отмечают вообще. Хотя тут я могу ошибаться… Многие люди не верят в Христа, и…

Леви не дослушал. Он услышал звук, которого опасался со вчерашнего вечера. Глухо рычал Сид. Леви метнулся к дивану, под которым Сид залег, и оттащил от него Патрика, второго по старшинству ребенка в доме, за секунду до того, как крепкая собачья челюсть сомкнулась на его пальцах. Патрик заревел. Леви рассматривал его руки.

— Что случилось? — Эдвина выбежала из кухни.

— Все в порядке, — сказал Леви, передавая ей ребенка. — Сиду надоело общаться…

— Укусил?!

На мгновение Леви показалось, что Эдвина сейчас укусит его.

— Нет. Не успел. — Он нервно улыбнулся. — Извини. Он так-то не кусается. Просто устал.

— Что ты оправдываешься, а? — подал голос Кенни. — Малец полез к псу под диван, пес зарычал, малец не понял. Вот и все. Пусть скажет спасибо, что без руки не остался.

— Я так и поняла, — спокойно сказала Эдвина. — Ну, и чего ты ревешь теперь? Не лезь к собачке, собачка устала…

Она унесла Патрика, и с кухни слышались только его всхлипы и ее ласково-укоризненное бормотание.

— Сид не кусается, просто он устал… — повторил Леви, ни к кому не обращаясь.

Он вернулся к елке. Элиза сунула ему в руки ангелочка. По лицу девчонки было видно, что она тоже испугалась за брата и сдерживает слезы из последних сил. Леви улыбнулся ей.

— Куда его?

— Повыше!

Леви на мгновение растерялся.

— Хочешь, я тебя подниму? — спросил Эрвин.

— Сам справлюсь, — огрызнулся Леви.

Он вернул Элизе ангелочка и притащил табуретку. Эрвин внимательно наблюдал за ним. Леви вдруг представил, что падает, а Эрвин ловит его. Как в ромкоме каком-то. Но табуретка надежно стояла на полу, и Леви поместил ангелочка почти под самой макушкой.

— Раз ты там, наверху, — спросил Томас, — может, поставишь звезду?

— Давай.

Он осторожно взял звезду и дотянулся до макушки. Ему пришлось вытянуться во весь невеликий рост, и вот тут он стал опасаться, что упадет. Но Эрвин стоял рядом, разведя руки, готовый в любой момент поймать мужа. Футболка на животе Леви задралась, зацепилась за ветку.

— А откуда у тебя шрам? — тут же спросила любопытная Элиза.

Леви вздрогнул от неожиданного вопроса и уронил злополучную звезду на пол. Звезда разлетелась на куски.

— Ё… Ё… Вот ёжики, — выдавил он, вспомнив, что Эдвина просила не материться.

— О, это пустяки! Элиза, принеси веник, солнышко. — Томас улыбнулся. — У нас есть еще одна. В прошлом году мы разбили пять. Не беспокойся. Это все ерунда. Осторожно, тут стекло. О, я совсем забыл! Надо распутать гирлянду!

— Давай я помогу, — сказала Кушель, подходя к ним.

Леви почувствовал, что у него голова идет кругом от всего. В гостиной было душно. Все разговаривали, возились с елкой. Кенни по просьбе Эдвины сидел у стола и точил ножи. Сид залег под диваном, дети — Патрик проревелся и успокоился — крутились у коробки с игрушками. Леви сел на табуретку и вытер лоб. Ему было жарко. На плечо легла тяжелая ладонь Эрвина, и Леви инстинктивно прижался к ней щекой.

— Что с тобой сегодня? Ты как будто не проснулся еще, — негромко сказал Эрвин.

— Не знаю, жарко…

Эрвин наклонился и прижался губами к его лбу.

— У тебя лоб горячий.

— Ерунда. — Леви отмахнулся от него. — Пойду погуляю, подышу.

Он свистом подозвал Сида, накинул куртку и вышел во двор. Утром выпал снег. Сид, никогда не видевший снега в таком количестве и таком чистом виде, радостно носился по двору, ловил ртом снежинки, валялся, ерзая от удовольствия, рыл носом траншеи. Эрвин тоже вышел из дома и притянул Леви к себе.

— Из окна увидят, — сказал Леви, уворачиваясь от поцелуя.

— Не думаю, что кто-то будет возражать…

— Я буду.

— Да что с тобой? — Эрвин взял его за руку. — Все же хорошо?

Леви вздохнул.

— Да сам не знаю. — Он обнял Эрвина за пояс, пробравшись под пальто, и на несколько секунд прижался к нему. — Глупо, но я все эти полгода думаю, что мне все снится. Я вот-вот проснусь, и ничего нет. Тебя нет… Вообще ничего. Херня, конечно.

Эрвин вдруг рассмеялся.

— Я думал, я один такой.

— Что? — Леви взглянул ему в лицо.

— Ну, я иногда просыпаюсь среди ночи, и боюсь, что протяну руку, а тебя не будет.

Леви покосился на окно, но позволил в этот раз себя поцеловать. В окно было видно уже полностью наряженную елку.