My Demons

Серёжа не хотел быть одиноким. Серёжа не хотел чувствовать, как эта всепоглощающая бездна окружает его, не хотел чувствовать пробирающий до костей холод. И тогда появился он. Он избавил Серёжу от тишины, он был на его стороне. Он всегда был рядом. Но тогда Серёжа не понимал, что происходит. Не понимал, к чему это может привести. Как и не понимал, почему тот, кто всегда рядом, так не похож на него самого. Чужие эмоции, мысли, мнения.. Всё это было искажено, переделано на совсем другой лад, пусть и было схоже с тем, что творилось в его собственной душе. И даже так, это были разные вещи, однако одно Серёжа знал точно — они оба терпеть не могли несправедливость этого мира. Каждый по-своему.

Это чуть ли не единственное сходство с тех пор так и не изменилось. Они всё ещё хотят что-то изменить. И всё ещё каждый по-своему.

Один хочет сделать мир лучше, другой — чище.

И по итогу всё равно окажется, что они оба — две стороны одной монеты. Монеты, которую медленно, но верно, пожирает коррозия. И где-то в глубине души Серёжа знает, что началась она далеко не с его "воображаемого друга".

Право слово, забавно вышло: он потерял всё по своей собственной вине. И как же он теперь поможет людям? Он снова будто бы вернулся в детство, вот только даже там он не был молчаливым наблюдателем, даже там он мог сделать хоть что-то, а теперь.. Теперь ему только и остаётся, что бездействовать. И это просто ужасно. Потому что нет ничего хуже бессилия, осознания собственной беспомощности. Он больше ничем не сможет помочь, ничего не сможет изменить.. И уже никак не сделает этот мир лучше.

Серёжа не исправит собственные ошибки, Серёжа не искупит свои-чужие грехи. Он уже ничего не сделает. Ведь всё, что ему теперь остаётся, так это сидеть здесь и винить себя, бояться, чувствовать, как липкий страх оплетает сердце, слышать свой искажённый голос — в голове, у самого уха, отовсюду и из ниоткуда. Ему плохо. Ему страшно. И ему очень хочется, чтобы его обняли такие до болезненного родные руки, или, может, чтобы его так по-привычному уверенно похлопали по плечу. Ему очень сильно этого хочется. И он бы отдал за это многое. Да хотя бы за то, чтобы увидеть этого человека, услышать его голос, даже если он будет с укором осуждать его за всё содеянное, не зная всей ситуации. Плевать. Лишь бы услышать, лишь бы знать, что он не один, что всё в порядке. Так глупо.. И всё же, он бы хотел увидеть родные черты. Даже если их будет кривить гримаса презрения. Даже так. Он бы хотел. И если ему выпадет такая возможность, он не променяет её ни на что на свете. Даже на собственную свободу.

Но он знает, что возможности не будет. Никогда уже. У мертвецов же не принято оживать, верно? Вот и он не думает, что принято, а значит мечты оправдали своё название — они ведь неосуществимы, в конце-то концов. И это самое страшное. Ведь это то, чего бы он хотел больше всего на свете. Наравне со справедливостью и лучшей жизнью, как бы глупо ни звучало. Потому что здесь ему уже просто невыносимо.

Иногда ему кажется, что боль в груди чересчур реальная, что его душа болит слишком, слишком по-настоящему. И тогда становится ещё страшнее. А слова издевательского утешения, звучащие в его голове, делают только хуже. И он прекрасно знает, почему всё так. Но это не делает ситуации лучше, отнюдь.

Порой в мыслях, как назло, мелькают слова Грома, напоминают о его ничтожности, ха.. Будто бы он сам не знает.

"Наш город справится и без тебя". Вот, что он помнит до сих пор. Помнит так чётко, словно услышал это буквально пару минут назад, настолько точно эта фраза звучит в его голове каждый раз. Но где-то в глубине души Серёжа понимает, что и вместе с ним город тоже не справится. На место одних ублюдков придут другие — это замкнутый круг. Люди грешны, их слишком легко искусить. И что ни делай, всегда появится кто-то новый. А ещё Серёжа знает, что того, что он делает, недостаточно. Он знает только, что это у Птицы получилось что-то изменить. Это Птица вызвал такой резонанс в обществе. Не он. И всё же.. Он не хочет даже думать о том, что он и сам этого хотел. Он не убийца. И он хотел бы не один так думать. Хотел бы услышать это от человека, чьё мнение ему важнее любого другого. Ему большего и не надо было бы — лишь бы услышать, как этот человек говорит ему, что всё в порядке. Что в этом всём нет его вины. И тогда.. Тогда он будет, наверное, счастлив. Но, ха.. Как глупо. Из уст умершего он уже ничего не услышит: ни упрёка, ни гнева, ни слов утешения. Мёртвые не разговаривают. Он знает это также прекрасно, как и всё остальное. И это осознание ледяными иглами впивается ему в сердце, зашивает его, так болезненно и неспешно, неторопливо проходит насквозь и вытягивает нитку лишь для того, чтобы затянуть покрепче и снова проткнуть там, где совсем не ждёшь. И так до бесконечности. Шов за швом, сознание пытается хоть как-то мириться со всем, что происходит, летает раны так неумело, но делает лишь хуже, какая ирония.. Впрочем, это и правда не помогает: всё снова и снова, раз за разом расходится к чёртовой матери и тогда, как по команде, начинает заново, не закончив старое. И так тоже, абсолютно аналогично до бесконечности.

Может быть, Серёжа однажды привыкнет. Привыкнет к тому, что делает недостаточно, привыкнет к тому, что не сможет спасти весь мир, привыкнет к тому, что сам делает себе хуже каждый чёртов раз.. Однажды. Но не сейчас. Сейчас Серёже больно и плохо, бессилие пожирает его изнутри, выжигает мыслями о собственной беспомощности. А ещё ему чертовски не хватает тепла. Ему бы хотелось, чтобы кто-то пообещал ему, что всё будет хорошо. Ему бы хотелось, чтобы кто-то вселил в него уверенность. И он знает, точно знает, кто мог бы ему это дать. Жаль только, что этого человека больше нет. И, боги, как бы он хотел забыть об этом снова.. Ему бы хватило и фальшивки, хватило бы и образа, что он сам себе придумал, правда. Ему бы этого хватило, ведь, как ни странно, он действительно поверил. И он бы многое отдал, лишь бы забыть и поверить в это снова. Но он не может. И не сможет уже никогда.

Ему снова мерещится тепло чужих объятий. Снова слышится чужой голос. Но стоит ему открыть глаза или обернуться, он уверен, что всё это исчезнет. Поэтому он не открывает их. Он не хочет знать, что реально, а что — нет. Он просто хочет в очередной раз поверить в то, что это тепло настоящее. Даже если это — всего лишь галлюцинация, бред, он.. Хочет верить. Ведь кроме этого ему ничего не осталось. И он снова цепляется за всё это, как за чёртов спасательный круг.

Но он и сам знает, что если посмотрит назад, там будет пусто. Или, того хуже, за спиной он увидит Птицу. Поэтому он не откроет глаза. И это то немногое, что Птица ему позволяет — мечтать. Даже если эти мечты про того, кого он ненавидит. Пожалуй, он может подыграть. А сам Серёжа готов и за такое тепло цепляться. Хотя оба знают, что никакого Олега здесь нет. Да и не было никогда.