Холодно. Такое простое слово, способное описать куда больше, чем кажется. Киру холодно даже с учётом пледа на плечах и горячего чая в руках — окно открыто нараспашку, а он сидит на кровати, любуясь падающим снегом и вдыхая морозный воздух, позволяя тому осесть в горле чем-то острым и ледяным. Скоро должен вернуться Герман. Значит, всё будет как обычно, а потому до тех пор хотелось бы почувствовать хоть что-то кроме разъедающей изнутри пустоты. Хотя бы попытаться.
В углу комнаты стоит наряженная ёлка — это он постарался. Герману всё это казалось нелепым, он бы и вовсе не стал проводить эту ночь дома, если бы Кир не упросил. И упрашивать пришлось долго. В комнате темно, только тёплый жёлтый свет гирлянды мягко озаряет помещение, отражаясь зайчиками от стеклянных шаров. Красиво. Вот бы остановить время.. Чтобы всё вокруг замерло в одном-единственном мгновении, чудесном и таком.. уютном. Однако, не суждено. Кир слышит, как его возлюбленный с грохотом заваливается в квартиру, что-то раздражённо бурчит и захлопывает дверь. Кружку приходится отставить на стол — слишком уж хорошо он знает, что будет дальше, так что от греха подальше..
— Надеюсь, ты хотя бы купил что-то? — Герман заходит в комнату, попутно бросая вещи на стул, — Ну, знаешь.. Новогодняя ночь, все дела..
— Если ты про алкоголь, то.. Нет, прости. Ничего. Я.. Не подумал как-то.. Думал, мы просто.. Проведём время вместе.. — Кир опускает взгляд и нервно переплетает пальцы. Точно разозлится..
— Ну и идиот.. — парень злобно щурится, подходит ближе, наконец соизволив посмотреть на собеседника, — Я итак остался по твоей просьбе, тебе этого недостаточно? Тебе разве нужно что-то ещё? Или ты правда думаешь, что с тобой интересно? Да как бы не так!
Он ничего не отвечает на это. Всё как и всегда. Разве что отводит взгляд, тихо вздыхая. Он устал. Уже даже не сопротивляется, когда его валят на кровать, когда слышит такой до боли знакомый голос, говорящий что-то привычно зло, когда чувствует чужие руки на своей шее — они душат его, а ведь когда-то эти же руки были нежны и ласковы. Как же непостоянны люди, право слово. Поначалу клянутся в любви и преданности до гроба, а после, стоит лишь подождать, и они уже озлоблены по отношению к тебе, их сердце пропитано ненавистью до самых глубин, а то "прекрасное" и "бесценное", чем ты был для них, становится образом совершенно отвратительным и мерзким в их глазах. Впрочем, иногда Киру кажется, что для Германа он всегда был этим "отвратительным и мерзким", а всё то, что было — одна сплошная ложь. Но он никогда особо и не был против. Ведь.. Несмотря на всё это, Герман любит его и это взаимно, как бы плохи ни были их отношения сейчас.
Герман небрежен, наспех разбирается с одеждой и, тратя непозволительно мало времени на растяжку, входит грубо, сразу начиная двигаться — благо, Кир уже привык. Чужие руки по-прежнему сдавливают шею, и он цепляется за них так слабо, словно делает это лишь для вида — отчасти так и есть. Он слышит злобный рык и только едва заметно улыбается, жмурясь. Уже даже не так страшно, как раньше.
Всё проходит как в тумане: он стонет, выгибается, пока Герман грубо вбивается, кажется, даже не заботясь о чужом комфорте и уж тем более удовольствии. Кир сказал бы, что хочет плакать, но.. внутри лишь разъедающая пустота. Где-то на столе ещё стоит подостывший чай. Надо будет не забыть вылить его — когда они закончат, он станет совсем уж холодным.
Кажется, в три Герман уходит, оставив после себя лишь горечь — в полночь они чокнулись энергетиками, да и в принципе всё. В комнате по-прежнему темно, лишь тусклый свет гирлянды. На кухне одиноко стоит кружка. Без чая. В квартире тихо. Только едва слышно капает вода из крана. В ванной лежит тело, где-то в алой воде — нож.