Я бреду по выжженной пустыне. Ноги утопают в вязкой земле, каждый шаг сопровождается противным хлюпаньем. Солнце уже много месяцев скрывается в своём убежище за тёмно-серыми, медленно текущими по небу тучами, которые не делятся с высохшей, растрекавшейся почвой спасительной влагой.
Вокруг нет ничего, кроме руин. Искорёженные машины и покосившиеся остовы зданий, где навеки поселился ветер, воющий по ночам от одиночества. Дни теперь все бесцветные и холодные.
Я механически переставляю ноги, шаг за шагом. Вязкая почва сменилась каменной крошкой. Идти теперь легче, но по-прежнему некуда.
За спиной болтается пустой рюкзак. Хороший рюкзак, хоть и бесполезный. Жалко выкинуть.
Во рту пересохло. Остатки воды я допил вчера. Каждый вдох сжигает горло, разливает по лёгким ядовитый воздух. Респиратор я выбросил сегодня утром. От него всё равно не было никакой пользы.
В глаза набилась колючая пыль и песок. Плохо видно, но меня это не волнует. Всё равно смотреть практически не на что.
На мёртвой земле нет ни травинки. Ни одного зелёного пятнышка на сером полотне.
Зато есть чёрные, не всегда заметные пятна. Гниющие тела людей, собак, птиц. Над ними кружатся вороны, облезлые, покалеченные. Им нет нужды беспокоиться о пропитании.
Я спотыкаюсь о кусок арматуры и падаю. Сил хватает только на то, чтобы перевернуться на спину. Смотрю на свинцовое безжалостное небо. На его фоне кружатся размытые чёрные точки. Это вороны.
Птицы кричат в предвкушении пира, свежей, отравленной крови. Всё вокруг отравлено. Единственный живой звук среди плача ветра и металлических стонов разрушающихся останков зданий.
Мир полностью умрёт, когда замолчат птицы.