С момента убийства Волдеморта что-то в нём надломилось. Это не подавалось объяснению, что именно не так, почему Гарри остаётся на месте в то время, как все движутся дальше. Его пытались разшевелить, вывести из застоявшегося состояния, из этого затворничества, что распускало свои сети, но ему это было не нужно. Он задавался вопросом, что с его жизнью не так, и приходил к неутешительным выводам. Ему нравилось чувство опасности, этот адреналин в крови, Мерлин, ему нравилась эта борьба с Волдемортом. А с его смертью потерял всё это, потерял Мордредов смысл. Как там говорилось? «Ни один не сможет жить, пока жив другой»? А что делать, если ни один не сможет жить, пока мёртв другой? Что делать, если зияющая пустота в груди только разрастается? Поттер не может так продолжать, ему кажется, что он сходит с ума, потому что видит его в своих снах, слышит его голос наяву. Если кто-нибудь узнает о его помешательстве, то его отправят к Целителям Разума или того хуже, в Святой Мунго. С каждым разом туманный образ становится чётче, ярче, нашёптывает Гарри принять его, идти за ним. Сны становятся длинее, бодрствование — меньше, утекая сквозь пальцы. Его разрывает между явью и сном, между друзьями и иллюзиями... а иллюзия ли это? Реален ли он? Поттер хочет ответов, но не находит их — хоркруксы уничтожены, Волдеморта нет, он не может приходить к нему, говорить с ним так, целовать до крови. Фантомные прикосновения кажутся ядовитыми, как его улыбка, но он тонет, тонет, не в силах бороться со своими желаниями. И он принимает их, его с улыбкой на устах. И когда Гермиона и Рон с Джинни приходят к Гарри в гости на Гриммо, то увидят только его охладевший труп на постели, который выглядит так, будто заснул улыбаясь, но больше никогда не проснётся. — Ты приш-ш-шёл, — говорит ему порождение тьмы с ухмылкой на устах на змеином языке. — Ты — только мой, Гарр-р-ри Поттер-р-р.