Джим почти привычным жестом смахнул пот с лица, вглядываясь в терминал в каюте Спока. Его собственный сломался, и хоть его должны были вот-вот починить, сиюминутно воспользоваться им было невозможно. Так что, стараясь не шуметь и не мешать своему т'хайла, Кирк устроился за его терминалом и торопился поскорее закончить, потому что сидеть в этом адовом пекле становилось всё труднее, а мысли густели, превращаясь в пудинг.
Вскоре капитан не мог больше сносить льющийся в глаза пот и стащил с себя верхнюю форменку, небрежно бросив её на кресло рядом. Во время медитаций вулканец уходил в свою каюту, где переключал температуру на более высокую, комфортную ему и близкую к климату родной планеты. Свет тоже подвергался изменениями, из домашнего жёлтого становясь красноватым. Сам Спок, после того, как они переместили его кровать в каюту Джима, сделав её таким образом двухместной, использовал оставшееся пространство как участок для медитаций.
Забывшись, Джим от всей души зевнул, попутно выключая терминал. Отчет был безотлагательным и неприлично длинным, но ныне с ним было покончено, а в конце листа красовалась его замечательная цифровая подпись. Встревоженный звуком или просто закончивший медитацию, Спок зашевелился. Капитан, услышав шорохи, поспешил обернуться, с улыбкой разглядывая, как тот отряхивает пальцы, ранее зарывшиеся в песок. Вулканец тоже его заметил, и взгляд его потеплел, а губы сложились в "не-улыбку".
— Ты такой очаровательный, когда сидишь там. Готов смотреть вечность.
Спок чуть дёрнул бровями и вдруг отодвинулся в сторону, протянув руку к Джиму.
— Хочешь ко мне? Тут действительно благоприятная обстановка.
— Хочу, — Кирк соскользнул со своего места. — Только я сниму верх, если ты не против. Тут довольно жарко, но мне бы не хотелось, чтобы ты понижал температуру, — и ловко стянул нижнюю чёрную форменку, под неодобрительный взгляд бросая её к верхней. Обувь и носки отправились туда же, а Джим мягко опустился в песок на колени лицом к возлюбленному, перехватывая его руку, касаясь пальцами пальцев, переплетая их.
Теплый, на ощупь жидкий, песок коснулся обнажённых ступней и сразу проник между пальцев. Кирк знал, как нравится его т'хайла. И, сидя лицом к его боку, сначала только ласкался руками, глядя в тёмные глаза напротив. Будто вливаясь в кончики пальцев, в Джима проникали нежные чувства вулканца: ему было комфортно, уютно, на душе штиль, мысли после медитации были в порядке, рядом его т'хайла, целый и невредимый (с недавних пор Спок был несколько напряжён в этом вопросе). Человек глубоко вдохнул, будто не только пальцы, но и лёгкие его наполнялись этими чувствами. Вулканцу нравилось, что капитан здесь, именно в этой части каюты, и с ним. С тех пор, как они убрали из спальной зоны кровать, коммандер отвёл её исключительно для своей культуры, усыпал песком и перенёс все возможные атрибуты. Стены, как и прежде, были обиты красным, на них, как украшения, висели различные виды оружия, в углу покоилась ка'атира, рядом с каменной статуей древнего бога, чье имя Джим никак не мог запомнить. С виду место получилось очень уютным, огражденное переборкой и узорчатой сеткой от всего общего пространства. По мнению Кирка, вулканец, сидящий там на коленях в черном ритуальном балахоне, смотрелся как нельзя прекрасно и уместно.
Кирк всегда ощущал некий трепет, взирая в этот уголок их уютного мирка. Это было удивительно, образы в голове смешивались, а восприятие мира двоилось. Пустыня, красный, огонь — что это для людей? Опасность. Для вулканца это был уют, покой, самое домашнее место, за исключением объятий любимого, то место, где он мог позволить себе быть собой и расслабиться.
Давным-давно, ещё до начала их отношений, Спок пояснил принципы и культурно-эмоциональное значение медитаций. Чуть позже, когда их быт и разумы слились плотнее, рассказал детальнее, дал сравнить и "потрогать" свои мысли. Джим почерпнул из этого ещё кое-что: у каждого есть право на личное пространство. Когда вы на корабле, в закрытом железном мирке, работаете и проводите много времени вместе, нужно научиться давать друг другу немного воздуха. Не стоит мешать Споку во время медитаций, желательно, даже не находиться в одной комнате. Не стоит испытывать недовольства, если до глубокой ночи Джим торчит у Боунса или у Скотти, или же с абсолютно непроницаемым лицом (на зависть всем вулканцам) клеит модельки звездолётов, игнорируя всё на свете. Тогда его лучше вообще не трогать. Даже не дышать на расстоянии пяти футов. У всех есть право на хобби и личную свободу. И именно поэтому не нужно лезть к Споку, когда он занят сборкой какой-то техники, насколько бы сексуально он не выглядел с отвёрткой, наклонившийся над столом, — можно схлопотать нервный захват, а потом очнуться, когда о тебя, совершенно позабытого, спотыкаются.
Но сейчас Спок не был против вторжения, напротив. Казалось, он разделяет с Джимом что-то трепетное, интимное, слишком личное, чтобы охарактеризовать это словами. Они сравнительно часто бывают на Вулкане во снах инопланетника. Как бы коммандер не смущался того, что не может контролировать свое спящее сознание, Кирк находил это очаровательным. Он всегда был лишь сторонним наблюдателем, не участником, но видел и чувствовал всё то же самое.
А теперь он здесь, с одной стороны, сквозь проём приоткрытых дверей душевой, на него падает слабый свет второй каюты, а с другой щёку облизывают блики огня от каменного бога. Спок чуть в тени, не слишком глубоко зарывшийся в недра своего убежища. Он первый тянет Джима на себя, вовлекая в человеческий поцелуй. Глубокий, неспешный и богатый на ощущения. Капитан млеет, вторая рука старпома касается его плеча, притягивая, и он подается вперёд, поднимаясь на коленях.
Спок разрывает поцелуй и двигается назад, к углу. Он никак не обозначает своё предложение, но т'хайла всё понимает каким-то другим органом восприятия. Он двигается следом и позволяет уложить себя головой на грудь, так близко лицом к лицу, как это возможно. Места хватает, чтобы они могли вытянуться неровным перпендикуляром. Песок прилипает к влажной от пота коже, но не причиняет существенного дискомфорта. Они просто смотрят друг на друга и мягко тянутся, соприкасаясь губами. Они так много говорили сегодня, но так мало касались. День был напряжённым, их взяли в плен на дикой планетке аборигены. Первая директива утверждает, что нельзя вмешиваться в развитие других рас, так что им пришлось изрядно потрудиться, чтобы спастись и не выдать себя. Споку едва не оторвало кусочек уха пролетевшей стрелой. По заверениям капитана — это была бы одна из самых больших потерь. Уши вулканца безумно чувствительные и, по мнению Джима, являлись его "пультом управления". Звонкий поцелуй туда собьет с ног и озадачит, влажное посасывание — прямая провокация и соблазнение, мягкое касание по контуру — нежность. А однажды Спок рассказал ему о технике массажа ушей...
<i>— Осторожнее... — Спок вздрогнул всем телом, когда Джим зацепил мочку ногтем.
— Извини, — тихо выдохнул он.
Вулканец опять затих. Капитан сидел на кровати, раздвинув ноги, меж которых на спине умостился коммандер, уложив голову Кирку на живот. Джим продолжил массировать острые ушки, наблюдая за реакцией: Спок покрылся зеленцой, особенно на щеках. Лицо, все такое же невозмутимое, иногда позволяло себе крупицы эмоций — движение бровями, подрагивающие веки или приоткрывающийся в беззвучном стоне рот. Кирк думал, его это возбуждает, но на деле с вулканцем происходило что-то иное. От нехитрой ласки по его телу то и дело шла ощутимая дрожь.
Джим давно знал, что у его помощника есть довольно сильные комплексы относительно собственной излишней человечности. Особо это усугублялось тем, что он предпочёл людей вулканцам, выбрав Флот вместо Академии, или даже т'хайла — человека вместо вулканки. Однако, в обоих случаях, Спок не жалел, хотя, улавливающий отголоски его разума, Джим узнал, как часто он корит себя за человеческие проявления эмоций. Открывшееся ему знание было логичным, но от этого не менее удивительным. С тех пор Кирк свёл дразнилки по этому поводу к нулю. Конечно, они об этом не говорили — гордый вулканец был выше того, чтобы признавать собственные слабости.
Поэтому Джим вполне по-человечески не представлял, что чувствует Спок, когда касаются его ушей, но точно знал, что его вулканская половина это одобряет.
Чуть раньше Джим узнал, что уши — довольно интимная часть тела для их вида. Когда человеческие поэты описывали в своих произведениях прекрасные голубые глаза землянок, вулканцы в свою очередь воспевали изгиб ушной раковины. Говорить об этой части тела в их обществе — проявление влечения к кому-то, скрытая, но эмоция, как и все — неодобряемая.
С людьми так же, думал Кирк. Представьте, что вы обсуждаете с кем-то цвет глаз другого человека, их структуру. Что о вас подумают? Что вы безмерно влюблены. Так же и у них.
Но в случае с глазами, касаться их как-то не очень возможно из-за травмоопасности такого действия. А вот ушей вполне можно коснуться, так что тут имеет место древнее табу. Только близкие: родственники с целью помощи или супруг... с любой целью.
Поэтому, когда Боунс в очередной раз начал поддёргивать Спока по поводу его ушей, Джим не выдержал и расхохотался. Теперь это выглядело не как издёвка, а как откровенное домогательство.
И как же забыть тот день, когда вулканец (к счастью, не в роли жертвы) наблюдал в столовой земную традицию поздравлять человека с днём рождения, дёргая того за уши. У пристально смотрящего на это Спока, в такт с движением рук нервно дёргалась бровь. Его тогда хватило только, чтобы приглушённым голосом обратиться к сидящему рядом Джиму: "Мне не верится, что это не больно даже для людей. Я бы рекомендовал ему после обратиться к доктору Маккою".
И, глядя на то, как от каждого лёгкого касания коммандер подрагивает у него на руках, капитан понимал причину его реакции. Спок походил на большого кота, не урчал только, но уже вполне ощутимо ёрзал, двигая лопатками.
Массаж действовал на него как лучшее успокоительное, как самая долгая медитация, не только помогая мыслям осесть на своих местах, а попросту вышвыривая лишнее из головы, оставляя звенящую пустоту. Джим сравнил это с сексом на другом уровне восприятия, при этом не имеющем ничего общего с привычными чувствами во время полового акта. Чуть позднее, когда смог говорить, Спок подтвердил это.
Не удивительно, что Джим смутился, когда в палате за этим занятием их застал доктор Маккой.</i>
Кирк только и успел прикрыть рот, перед тем как широко зевнул. Черты лица вулканца чуть разгладились, будто в улыбке, а рука огладила русые волосы.
— Нам нужно отдохнуть, — почти шепотом произнес коммандер.
— Думаешь, завтра будет такой же день?
— Думаю, Джим, что с тобой может быть все, что угодно. Никогда нельзя знать наверняка.
Капитан тихо засмеялся, потираясь щекой о грудь возлюбленного.
— Я тут ни при чём! — заявил он. — Просто Вселенная такая неожиданная.
Вулканец в ответ лишь дёрнул бровью, продолжая перебирать пальцами волоски.
— Как скоро это начнётся? Я пока не заметил за тобой каких-то изменений.
— Это не точно. Посол лишь предположил, что цикл может сбиться. По его словам, сейчас на Новом Вулкане распространены случаи внезапного начала пон фарр. Это связано с нашим коллективным восприятием. Нас стало меньше и тела стремятся восполнить недостающее количество соплеменников. А катализатором выступил пережитый стресс: организм стремится убедиться в том, что связь на месте. У посла в его реальности, когда произошла аналогичная ситуация, цикл сбился и вместо еще ожидаемых пяти лет сократился до двух. Он предполагает, что при наложении этих факторов, Время может наступить в течение года. Однако с такой же вероятностью оно может прийти и через пять лет.
— А за сколько времени ты заметишь, что он приближается?
Спок задумался.
— Поскольку организм начинает готовиться к этому процессу за полгода, то я смогу точно сказать за два-три месяца до момента. Иногда вулканцы не замечают этих признаков, пока до Времени не остаются считанные дни. Сначала они просто не считают изменения важными, а после первым делом страдает внимательность и возможность анализа собственного состояния. В конце концов, когда приходит Время мы даже не отдаем отчёта своим действиям. Все они кажутся логичными, не смотря на полное отсутствие контроля над эмоциями. Искаженное восприятие получаемой информации приводит к тому, что мы возвращаемся в первобытное, и даже хуже, состояние, не способные коммуницировать на должном уровне ни с одним живым существом. Чётко и понятно воспринимается только желание найти партнёра.
— Но у тебя есть партнёр. Я. И я рядом. Это ведь должно помочь, да?
— Несомненно. Мой контроль будет лучше.
— Ты сможешь справляться со своими обязанностями? — серьезно поинтересовался капитан. Работать со Споком, с его т'хайлой, было намного приятнее, чем с кем-либо, только вот в критических ситуациях это может сыграть с ними злую шутку. Каждое свое решение Джиму приходилось принимать, пользуясь и вулканской логикой, и холодным человеческим разумом, и горячим сердцем, и адреналином в крови. Всегда нужен был баланс. И, самое приятное было то, что Спок очень уважительно, одобрительно относился к такому подходу.
— А какие будут симптомы? Может быть я замечу?
— Я начну набирать вес. Около пятнадцати фунтов. У некоторых меньше, некоторые набирают до двадцати. Это понадобится для того, чтобы мой организм мог черпать энергию, когда пон фарр войдёт активную стадию. В связи с этим могут измениться мои вкусовые пристрастия. Несомненно, незадолго до Времени появится излишняя, неконтролируемая эмоциональность, возможно резкость и агрессия, перепады настроения. За три месяца прекращается регулярный выброс спермы. Также на некоторое время может исчезнуть влечение как явление для меня. Может быть желание уединения и одиночества. Апатия.
При упоминании секса, Джима будто рубильником перемкнуло и он ушёл в тёмные глубины себя. С недавних пор это слово стало их негласным табу.
У них не было ничего уже месяц, с тех пор как Джима выписали после того похищения. Произошедшее слишком глубоко затронуло их обоих.
<i>— Джим... — вулканец прижался к человеку сзади, огладил бёдра и скользнул под край форменки, оглаживая рельеф мышц.
Кирк упёрся одной рукой в стол, а вторую завёл назад, зарылся в темные волосы, притягивая его голову к своему лицу, чтобы получить мягкий поцелуй в уголок губ. Капитан улыбнулся, выгнулся и запустил в волосы вторую ладонь. Теперь прохладные руки коммандера без помех скользили по его телу до самых ключиц. Спок наклонился и выдохнул ему в шею, касаясь губами, целуя, направляясь к уху. Бедра самопроизвольно двинулись, потирая вставший член об ягодицы.
И Джим окаменел.
Спок мгновенно ощутил это изменение, напряжение в прижатых к его груди лопатках, и то, как хлынуло отторжением и страхом. Он и сам замер, не понимая, чем это вызвано. Т'хайла глубоко вдохнул.
— Продолжай... Я просто кое-что вспомнил. Не важно.
Спок стал более внимательно слушать ощущения своего партнёра. У того шла внутренняя борьба. Он понимал, что вулканец не причинит ему вреда, но не мог справиться с обуявшим его ужасом. После десятка различных психотестов Боунса он знал, что с этим аспектом его жизни могут быть проблемы, но был уверен, что сможет справиться со своей головой. В конце концов, кто как не он?
Спок втянул в рот его мочку и осторожно потянул его форменку вверх, предлагая снять. Джим поддался. Это всего лишь одежда и это совсем не страшно.
Коммандер бережно сложил его вещи на кресло и вернулся, теперь обнимая любимого спереди, обхватив рукой за поясницу, прижавшись грудью к груди. Кирк был непривычно неактивным, будто закрылся и забыл, что нужно делать. Вулканец осторожно огладил его щеку, взъерошил волосы и потянулся за поцелуем. Со стороны человека он вышел немного несуразным, нервным, испуганным. Спок постарался, насколько был способен, излучать заботу и любовь, передавая её через кожу партнёра, но, кажется, этого было недостаточно.
Оливковая ладонь скользнула вниз, огладила живот над кромкой брюк и накрыла мягкий пах.
Джим, ощутив это, дернулся так сильно, что они столкнулись зубами. Шлепком он отбросил от себя ладонь и сильнее вжался в стол, вцепился в него руками, стараясь сократить контакт кожи. Голова его склонилась, скрывая от любимого до боли сжатые веки. Плечи сотрясала мелкая дрожь и все силы ушли на то, чтобы сдержать слезы. На привычные ласковые касания тело отзывалось, будто ему выжигали клеймо. Хотелось бежать от любых прикосновений, прятаться, защищаться.
Губы искривились от отвращения. Ему было противно от самого себя. Будто он какая-то девочка-подросток, которая всю жизнь страдает после одного изнасилования. Он мужчина, он капитан звездолёта, Джеймс Кирк. Он намного сильнее. Опасность ожидает его каждый день, его в любую секунду могут убить, могут пытать и покалечить, он должен легче, проще относиться к таким событиям. В космосе всякое бывает. А сейчас это непростительная слабость. Ещё неприятнее, что слабость перед Споком, логичным, сдержанным, пусть и очень любящем его. Что он подумает, если увидит, что его капитан разрыдался, как девчонка, от одного поцелуя?
Коммандер стоял несколько мгновений в полной растерянности, не знающий, что делать. Для логичного решения нужны факты, но здесь речь идёт об эмоциях и он... Что сделать, чтобы не навредить ещё больше?
И Спок придумал.
— Тише, все хорошо, — прошептал он и сделал шаг назад, давая любимому больше пространства, но осторожно взял его за руку и потянул в сторону кровати. — Просто сядь. Я приготовлю чай. Я не сделаю ничего, что тебе неприятно.
Джим осторожно опустился на край и спрятал лицо в ладонях. Его трясло всё больше, уже от собственных мыслей. Он интенсивно думал, уговаривал себя потерпеть, успокоиться, взять себя в руки, но становилось только хуже. В голову то и дело пробирались образы, обрывки воспоминаний, серый потолок, боль, электрическая белая лампа, ещё боль, искаженное похотью лицо, холод обезболивающего и ещё много-много боли, унижения и страха. Желудок сжался, его начало тошнить. Глубокий вдох. Медленный выдох. Ещё один вдох. Состояние остаётся прежним.
Что-то со стуком опустилось на прикроватную тумбочку. Шорох. Кирк снова вздрогнул, когда его руки коснулись пальцы Спока. Стыдно. Очень стыдно. Его любимый не виноват, не он причинил ему вред, так почему Джим вздрагивает от его прикосновений?
— Халат, чтобы ты не замерз, — предупредил Спок, прежде чем его накинуть. Джим склонился еще больше, будто ткань давила на него своим весом, а потом как-то затравленно в неё закутался.
Вулканец осторожно прижал к его руке чашку, настаивая взять. Пришлось разомкнуть глаза, чтобы сориентироваться со своими действиями. У чая резкий, терпкий запах, и это было бы неприятно, но один он снимает тошноту. Водная гладь чуть дребезжала и Кирк понял, что это из-за его трясущихся рук. Сделал глоток. Жидкость пряная, даже слегка острая, но со сладковатым оттенком. Какую-то часть его сознания отпустило нервное напряжение. Джим нашёл в себе силы повернуться и взглянуть на Спока. Он сидел рядом, полубоком, и внимательно наблюдал. В его руках — тоже чашка чая.
— Прости меня... — проговорил капитан.
— Тебе не за что извиняться. Я не буду делать ничего, пока ты не будешь готов.
— Извини, что я не могу справиться с этим и... и такой... слабый, — нервно выдохнул он, делая ещё глоток, будто пытаясь спрятаться в чашке. — Мне стыдно.
— В этом нет ничего постыдного, Джим. То, что с тобой произошло — не рядовая опасность, с которыми мы встречаемся. Мне жаль, что я нашел тебя так поздно.
— Это не поздно. Ты и так очень много сделал! Разоблачил целую сеть работорговли, работающую на разных планетах, узнал и записал имена каждого из преступников. Ты камня на камне там не оставил! — ужас с каждым глотком понемногу отпускал.
Спок вздохнул, явно не желая спорить.
— Я мог бы попытаться что-то сделать с этими воспоминаниями. Но завтра, когда ты успокоишься и отдохнёшь. Притупить эмоциональный отклик.
— Неужели ты думаешь, что я всё же настолько слаб, что сам не справлюсь? — Джим оскалился в нервной ухмылке.
— Это не проявление слабости. Люди придумали разного вида психологические терапии, чтобы справляться с этим. И не потому, что они слабы, а потому что в одиночку это сделать невозможно.
— Не люблю это слово. "Слабость".
— Но это и не безвыигрышный сценарий.
Джим издал непонятное хмыканье.
— Я люблю тебя, — он вновь повернулся у вулканцу лицом. — Очень. Правда.
— Я знаю, Джим. Я тоже тебя люблю.
Тогда ему было настолько плохо, что он даже не почувствовал боль своего т'хайла. В тот день не с одним Кирком случилось непоправимое. Но Спок, как всегда, скрыв переживания глубоко внутри, теперь даже ещё глубже, чем раньше, умолчал. Джим узнал об этом позже.</i>
Утром Спок так и не смог помочь ему. Чтобы заглушить боль и все остальные чувства, связанные с воспоминаниями в камере, ему нужно было поднять всё произошедшее на поверхность разума, буквально пережить вместе с Джимом, но как только они приступали, человека охватывала паника, ужас и он, не контролируя себя, самопроизвольно выталкивал вулканца из своего разума.
Был ещё один способ, использование которого тут же потребовал Кирк, но Спок не согласился. Он просил просто стереть память и эти события. По словам телепата, это было невозможно, поскольку память нельзя "стереть", а только заблокировать, но это неминуемо оставит отголоски ощущений. Вероятно, Джим всё также будет бояться интимных касаний, или ощущать непонятную тревогу, или, того хуже, начнёт остерегаться телепатических контактов со своим т'хайла. Как выход коммандер предложил использовать проверенную человеческую технику — психологическую терапию.
Их отношения становились явными и это не удивительно, учитывая поведение Спока во время похищения Джима. Экипаж мог уже догадываться, так что скрывать эту тайну от врача не представлялось логичным. И капитан согласился. Хотя теперь он считал, что сеансы были не слишком эффективными, иначе заняли бы гораздо меньше времени и дали бы необходимый эффект. Даже в двадцать третьем веке остались такие люди, как Джим, которые скептически относились к психологии. Что до Спока, то к психологии он не относился в принципе, рассматривая разум с точки зрения буквального влияния, хотя и не отрицал эффективность этой науки.
Однако, некий прогресс, по всей видимости, имел место быть, ведь сейчас они вдвоем лежали в уединении "вулканской" зоны каюты, обнимали друг друга и поглаживали. И Кирк не боялся, ничуть. Ему было хорошо и спокойно. Людей пугает красный, он вызывает у них агрессию, но вулканский красный отдавал уютом.
— Через много лет, ты бы хотел вернуться со мной на Землю или полетел бы на Новый Вулкан? — осторожно поинтересовался Спок, зарываясь пальцами в русые волосы. Джим дёрнул уголком губ. Они, как всегда, были на одной волне.
— Не знаю, — честно ответил он. — Зависит от обстоятельств. Мне нравится культура твоего народа, как бы странно это не звучало. Меня к ней тянет, как и к тебе. Я понимаю, что эта планета — не совсем твой дом, но она ближе тебе, чем Земля. Но Земля — это мой дом, она мне привычнее, роднее и понятнее. Правда, возвращаться туда для меня то же самое, что на чужую планету. Я вырос в доме, который принадлежал отчиму и я не могу сказать, что скучаю. Айова — это пыльные поля и фермеры. Есть даже одно ущелье... Оно похоже на вулканскую землю. Хм, может меня потому и тянет так к тебе? Я любил это место. Там были прекрасные закаты. Но возвращаться ради этого клочка глупо, верно? Люди, с которыми я был знаком, давно заняты своей жизнью, нас ничего не связывает. Возможно, только с мамой и Сэмом, моим братом. Но Сэм живёт не на Земле, а с мамой я никогда не был особо близок. Так что всё зависит от тебя. Я привязан только к Звёздному флоту и к тебе. И я последую за тобой туда, куда ты захочешь.
Только две крохотные морщинки, выступившие возле глаз, сообщали о том, что Спок улыбается. Рука, перебираются волосы, плотно прижала т'хайла к себе.
— Я рад. Я не очень много времени из своей жизни провел на Земле, и наибольшую часть — работая во Флоте. Вулкан был моим домом, но эта новая планета... Она похожа, но она совсем другая. Там не будет дома, в котором я вырос, не будет мест, которые я знал. Впрочем... Даже на Старом Вулкане я не был на своем месте. Я был чужим для них. Полукровка, недостойный, неправильный в любом случае. Среди людей я ещё более чужой. Я чувствовал себя на своем месте только во Флоте, только на Энтерпрайз. Коммандер Спок, полувулканец, достойный своего звания, единственный в этой сфере. Меня не с кем сравнить. Нечем упрекнуть. Здесь я личность, а не безликое существо с видовой и половой принадлежностью.
— Ты, это ты, Спок, — Джим глубоко вдохнул. — Я люблю тебя всего, какой ты есть, со всеми отличиями и стандартами, со всеми желаниями и нормами поведения. Таким, каким ты будешь и захочешь быть. И я сделаю всё, чтобы рядом со мной ты ощущал себя на правильном месте, — капитан осторожно перехватил ладонь старпома и подтянул к своему лицу, нежно касаясь губами пальцев.
В голову закралась мысль, уверенная и увесистая. Здесь и сейчас он чувствовал себя уютно и безопасно как нигде в мире. Боунс бы зло проворчал, что летящую сквозь ледяное космическое пространство консерву, наполненную людьми, никак нельзя считать безопасной. Но это было лишь ворчание доктора, а на деле...
— Я так рад, что мы связаны. Не представляю, как я мог раньше этого бояться. Мне даже немного стыдно, — Кирк чуть улыбнулся, копируя не-улыбку супруга. — Мне так хорошо с тобой. Я счастлив. Стоит запомнить на будущее, когда мы застрянем в очередной раз где-то, где нас будут пытаться убить новым, изощрённым методом. Я буду вспоминать, как лежал с тобой здесь, на маленьком кусочке Вулкана посреди большой Энтерпрайз, и целовал твои прекрасные пальцы.
Вулканец мягко огладил его нижнюю губу, очертил линию пухлых уголков верхней. Одно касание вместо тысячи слов. Касание, преисполненное ласки, заботы, покоя и щемящей нежности.
— Спок, мы... Когда-нибудь потом, когда мы останемся на Вулкане, или на Земле, или где-угодно, и наша жизнь не будет столь рискованной... Мы заведем детей? Когда мне было четырнадцать, я мечтал, что у меня будет большая семья и что я... Я буду им прекрасным отцом. Мы живём в двадцать третьем веке, так что наше научное развитие позволяет нам иметь своих детей несмотря на то, что мы одного пола.
Вулканец замер. Джим почувствовал волну тоски, почти боли прежде, чем Спок попытался скрыть её. Бровь человека изогнулась на знакомый манер — как говорят, с кем поведешься, того наберёшься.
— Я сказал что-то...
Палец мягко надавил на губы, вынуждая Кирка замолчать.
— Нет, ничего. Я бы... хотел того же. Во всяком случае, мне приятна мысль состариться рядом с тобой, воспитывая новое поколение. Я никогда не представлял себя в роли отца, потому что... — коммандер тяжело вздохнул. — Я стерилен. Я не могу иметь детей. Никогда не мог. Полагаю, я должен был сказать это раньше. Значительно раньше, — сквозь тихий голос прорвалась боль. Сквозь связь скользнула эмоция, настолько сильная, что даже выставленный барьер не мог ее сдержать — злость на самого себя за то, что обрёк здорового мужчину на существование с собой, не уточнив эту весьма важную деталь. Безусловно, когда речь заходит о существах одного пола говорить об их размножении нелогично, однако учитывая нынешние реалии... Это, по меньшей мере, неэтично, а в большей — жестокое предательство.
Теперь уже рука капитана скользнула вперёд и коснулась щеки старпома.
— Мне жаль. Действительно жаль. Но не думай, что это что-то меняет между нами. Я все ещё люблю тебя и ни на грамм меньше. Кроме того, вряд ли я доживу до того момента, когда у меня появится возможность осесть и заняться тихим бытом и детьми. Но знаешь, смерть меня не пугает. Меня пугает... Старость. И... Ты. Возможно, я доживу до семидесяти лет, но... Что будет с тобой? Ты проживёшь ещё лет сто. Ты будешь смотреть, как я меняюсь — быстрее тебя, как меняется и становится дряхлым мое тело, как слабеет мой разум. Ты будешь ещё достаточно молод, чтобы осознавать происходящее слишком хорошо. Мне невыносимо думать, что это произойдёт, если я не погибну где-то на миссии. Что ты будешь смотреть и понимать.
— Я полюбил твою душу, а не тело, т'хайла, — большой палец огладил скулу Кирка. — А душа не гаснет, не меркнет и не стареет. И я буду любить тебя вечно, покуда у меня будет моя душа и покуда она будет тянуться к твоей. Всегда. Даже когда мы станем всего лишь звёздной пылью.
<i>— Ты бы хотел лечь спать один? — коммандер опустился на край постели и взглянул на капитана.
— Один? Ты не ложишься? — не понял Кирк.
— Я спрашиваю, желаешь ли ты моего присутствия сейчас рядом. Если нет, то я пойму.
— Я не настолько зачах, чтобы не погреть тебя ночью, — губы Джима исказились в недовольно-нервном оскале.
— Тебе не стоит злиться на себя. То, что ты ощущаешь — только моя вина. Я понимаю, что тебе потребуется время, чтобы перестать меня бояться и подпустить ближе.
Джим нахмурился, потеряв нить понятного ему разговора.
— Ты о чем вообще? Я не боюсь тебя. То, что я ощущаю, это скорее отвратительные воспоминания...
— Значит, не боишься, но ощущаешь отвращение. Это более логичная эмоция, я согласен.
— Да ты тут вообще при чём?!
— При том, что ты знаешь — я поступил не лучше тех, кто над тобой издевался. Поступил с ними. Они способны на насилие, я способен. И ты это понимаешь. Это вызывает у тебя неприятные эмоции.
Джим тяжело выдохнул и закрыл лицо руками. Терапия, видимо, нужна не только ему. И это вина Кирка, что речь об этом зашла только сейчас. Раньше, вроде как, было не до этого... Но это всё отговорки. Едва ли для Спока, пацифиста, жестокое убийство прошло так просто. Стоило задуматься об этом раньше. Побеспокоиться. Спросить.
Спок ведь молчал, когда они с Боунсом подтирали отчёты и проводили беседы с членами десанта. Старательно пытались скрыть факты, спасти репутацию близкого им человека. Спока и так клевали всю его жизнь за несоответствие вулканским законам, а теперь, после уничтожения Вулкана, когда в их культуре любая жизнь стала священной и отношение к ней стало ещё более трепетным... Если кто-то узнает, дороги к своим ему уже может не быть.
Скрыть это оказалось не сложно. Совсем. Напряжение спало, вулканец начал снова вести себя как живое существо и нормально общаться с экипажем, Джим вернулся в строй, и все прошения о переводе офицеры забрали. И без особого труда пообещали никогда не раскрывать детали этой миссии. Всё шло как по маслу.
Снаружи.
Джим не спросил, не узнал, не заглянул вовнутрь, в душу т'хайла, чтобы узнать, что происходит там. А Спок молчал.
— Ты винишь себя в том, что сделал? Ты защищал меня. Я ведь даже не помню, что там произошло.
— Не хочешь помнить, —произнёс вдруг Спок и покачал головой. — Ты был в сознании, пока я не прикоснулся к тебе. Но ты был в таком состоянии, что уже не воспринимал происходящее здраво. Я не хотел говорить, чтобы ты не вспоминал.
Пауза. Снова. Что ни фраза, произнесенная вулканцем, вышибала дух.
— Значит, я уже не вспомню. Это и не важно. И мне не жаль их, знаешь ли. В этом неприятно признаваться, но мне доставляет удовольствие мысль, что их конец был таким.
— И тем не менее, я не имел права отбирать у них жизнь. Тем более — так. Насилие и насилие не дают в результате мир. Это не два минуса, которые дают плюс. Много насилия может породить только новое насилие.
— Не хочешь же ты сказать, что...
— Почему я, отобрав чью-то жизнь, продолжаю жить? Я не должен был так поступать. Есть четкий регламент. Мы должны были их арестовать, а потом отдать под суд. Это было бы тем, что прекратило бы цепочку бессмысленной боли. Каждый ребенок на Вулкане знает это.
— Каждый ребенок на Земле знает, что добро должно быть с кулаками. Кроме того, разве у тебя не заклинил фазер?
— Не совсем так. Он был неисправен, это верно. Это моя вина — следствие моей эмоциональной реакции. Он… оказался деформирован в моей руке. И всё же, чтобы ты ни говорил, это не отменяет моего преступления. Было множество способов решить это, не отбирая жизни. Но я позволил себе подобную власть. Это непростительно.
И тогда Джим понял: в эту адову яму боли свалились они оба. Разом.</i>
Джим вдруг подумал, что терапия ему вряд ли поможет. Могла бы — помогла бы уже. Никто не справится с проблемой лучше, чем тот, в чьей голове она живёт.
Спок не обращался со своими мыслями ни к кому, хотя предложение и поступало. Он утверждал, что справится с ней сам. И, не смотря на некоторые жуткие слова, вырывающиеся будто из самой души вулканца, Джим ему верил. Он справится. Они справятся.
Кирк понимал, что, по всей видимости, срок до пон фарр остался небольшой. И если они хотят вернуться к нормальной сексуальной жизни — а это просто необходимо для выживания одного из них, то лучше это сделать до наступления Времени.
А сейчас ему было хорошо, как никогда. Более удачного момента может не быть.
И Кирк лизнул палец Спока, высказывая однозначное намерение. Лизнул ещё раз и втянул в рот, позволяя ощутить остроту зубов, которая своими щекотливым касаниями пустила разряды по телу вулканца. Коммандер резко вдохнул.
— Джим?..
— Да, — кивнул капитан. — Я хочу тебя. Я люблю тебя и знаю, что ты не причинишь мне вреда. Я думаю, что пора, — он перехватил пальцы у рта своими.
— Ты уверен? Я не имею знаний, как подступиться к этому вопросу, чтобы не сделать хуже.
— Все будет в порядке. Доверься мне. Просто будь собой.
— Здесь?
— Именно здесь. Я хочу, чтобы ты мы сделали это на песке. Мне нравится представлять, что мы оба на Вулкане... Старом Вулкане в древние времена, когда ещё не было правил поведения и цивилизованности. Мы бы любили друга где-то среди ваших бескрайних пустынь, не скрываясь ни от кого. Мы бы делали это когда хотели и где хотели, потому что союз двух душ — священный, и прерывать его нельзя.
Спок хотел было что-то сказать о древних вулканцах, и что правила приличия были изобретены ещё тогда, и если бы они всё же решили заняться любовью "где хотели" и оказались бы, скажем, в неположенном месте, вулканцы бы не постыдились и прервали их. А если речь идёт о досураковских племенах, так и вовсе отпинали бы туда, где положено этим заниматься. Но вслух он не сказал ничего. Портить атмосферу не хотелось.
— Только я буду сверху, ладно? — Джим потянулся вверх, прижимаясь губами к губам.
— Все, что хочешь, — вулканец ответил на поцелуй, пока руки огладили обнаженную вспотевшую спину, стряхивая прилипший песок. — Мне нравится, когда ты входишь в меня.
— Чувствуешь себя наполненным? — шепнул Джим, чуть отрываясь, чтобы приподняться и сесть удобнее.
— Завершённым, — Спок потянулся следом, вновь втягивая Кирка в поцелуй.
— Мне нравятся наши различия. Мне нравятся твои привычки, и ритуалы, и взгляды. Твоя вера, твоя идеология. Мне нравятся твое тело и твоя душа.
— Нам не обязательно идти сегодня до конца, — вулканец отвлекается и отводит глаза, чтобы взглянуть на их руки: его собственная интуитивно поднимается и скользит навстречу пальцам Джима, огладившим запястье. Кирк тоже смотрит. Это всегда завораживает его. Будто соединяются два огромных провода под напряжением. Они и есть под напряжением, не хуже электричества.
— Я хочу тебя всего. До конца.
По их венам течет чистая энергия. Она стремится объединить потоки.
— Ты понимаешь, о чем я, т'хайла. Я выполню все, что ты пожелаешь.
Чувственная волна входит в подушечки пальцев и тут же, коснувшись самого сердца, тянется обратно.
— Я знаю, — Джим вытягивается вдоль Спока, удерживаясь на руке и колене — второе раздвигает ноги вулканца, прижимает к полу ткань, натягивает ее в паху.
— Говори со мной.
Свободная рука Спока привычным жестом гладит бедро Кирка. Он вздрагивает, но тут же подавляет порыв отстраниться и тянется губами к зеленоватому лицу, прижимается к подбородку.
— Хочу видеть твое лицо. Я знаю, что тебе трудно держать глаза открытыми. Это не обязательно.
Он выдыхает. Втягивает в рот нежную кожу на шее. Кадык под его прикосновениями вздрагивает.
— Мои глаза тоже соскучились, — возражает вулканец.
Джим чуть приподнимает голову, с весело-скептической улыбкой заглядывая в два карих омута, но отвлекается на иную, не менее чудесную картину. Волосы Спока разметались по песку. Они были такими мягкими и в них так легко запутывался песок красной планеты. Челка рассыпалась, открывая лоб. Как заворожённый, капитан потянулся рукой, зарываясь в мягкость прядей и шершавость песка. Контраст ласкал его нервные окончания.
— Мне досталось самое великолепное существо во вселенной...
Спок, повернув голову чуть вбок, потерся об его запястье щекой. Джим наклонился, одаривая его ещё одной россыпью поцелуев, пока свободная рука скользнула на ворот и принялась неторопливо расстёгивать мелкие пуговки просторного одеяния. Мысль, посетившая его, заставила сбиться на третьей и оставить ворот как есть: чуть расстегнутым, чтобы стало видно острые ключицы.
— Я хочу тебя в этой одежде. Можно?
— Нам нельзя возвращаться на Вулкан, — вместо ответа произносит Спок, и Джиму кажется, что он видит на губах коммандера подобие улыбки. — Там слишком много песка и таких нарядов. Нам придется всё время заниматься любовью, если это так на тебя действует.
— Когда-то люди говорили: "давайте заниматься любовью, а не войной". Вулкану бы подошёл этот вариант, не думаешь? — смеётся он и, привстав, освободив ткань, ныряет рукой под подол. Он справляется с бельем и мгновенно стягивает его до колен. Спок ловко помогает и позволяет отбросить его прочь с этого "кусочка Вулкана". Будто прочь из реальности.
Остались только они, полуобнажённые до самых простых форм, среди алой сыпучести, под надзором тяжёлых фигур богов. Джиму казалось, что боги смотрят очень строго, немного недовольно, но в целом одобрительно. Ведь то, что они делают, — это выверенный танец тысячелетий. Сама жизнь. Основа всех двигателей, в том числе и мироздания. Древние боги это знают, они одобряют эту простоту, открытость, несколько животную приближенность к природе.
И Спок с довольным ворчанием раздвигает ноги шире, когда чувствует скольжение руки по внутренней части своего бедра. Рука не торопится, но и не медлит: гладит мошонку, поднимается выше, обхватывает ствол. Он поддается бедрами вперёд, уже влажный.
На лице не отражается ничего. Только глаза. Они говорят о многом. Сейчас они говорят об удовольствии, о желании, сдерживаемом внутри. Вулканец не хочет его напугать, он добровольно отдает власть, но с каким трудом он это делает. Ему было бы естественнее проявить немного силы, перевернуть, накрыть своим телом, оставить свои метки на человеческой коже, наполнить собой до отказа. Он бы прятал рычание в изгибе шеи и двигался медленными, ритмичными, но сильными движениям. Спрятал бы своим телом т'хайла от всего мира.
Но сегодня он сдерживается. Боится навредить. Любит. И только пламя в глазах выдает его с головой. Внеземным огнем пылают его земные глаза. Жаждут.
И Джим даёт.
Щедро смочив пальцы, обласкав ствол и искупавшись в чужих выделениях, спускается ниже, к дырочке. Смазывает, нажимает двумя пальцами, но не толкается. А потом вдруг растерянно вздыхает:
— Черт, я совсем забыл.
— О чем?
— Нам необходима подготовка?
— Ты можешь продолжать, — вулканец прикрывает глаза и расслабляется ещё больше.
Джиму нравится ощущение его ещё не разработаной, но мягкой дырочки. Живая плоть, податливая. Нежная.
Скоро он будет внутри неё.
* * *
Устраиваясь между бедер, Джим вспоминает, что не стоит забрасывать ноги Спока к себе на плечи. Как ни странно, но данная поза была для них... Травмоопасной. В таком положении член попадал точно в простату, и хотя, учитывая её размеры, не попасть было невозможно, в этом и состояла проблема. Это было слишком интенсивно.
В первый раз, когда они это практиковали, Споку потребовалось дважды по две минуты. Джиму - чуть больше. Вероятно, в этом и была проблема. Пока Джим двигался, в поисках своего скорого финала, Спок кончил дважды. И хотя в их постели это было нормально, всё равно казалось слишком быстрым, даже для вулканской физиологии.
Спок вздрагивал, стонал, его пальцы на ногах непроизвольно поджимались. Его оргазм, неожиданно сильный, едва не смел за собой и Джима, но тот продержался дольше. На пару минут. Хвастаться было нечем. К счастью.
До самого пробуждения всё было отлично, пока не оказалось, что подобная чрезмерная стимуляция привела к воспалению и вынудила коммандера обратиться к врачу. Сидеть за своей консолью он не мог. Равно как и в полной мере совершать некоторые необходимые физиологические функции.
Поэтому Джим устраивает его ноги на своем поясе, придерживая руками, но и Спок сам помогает, скрещивая ступни на пояснице. Кирк склоняется ниже, мягко целует в уголок губ и направляет себя свободной рукой. Вулканец вздрагивает и перехватывает его поцелуй, втягивая в более глубокий. Джиму кажется, что он и утягивает его внутрь своего тела — дырочка сокращается, принимая его, влажная от текущей из члена Спока смазки.
Капитан, войдя наполовину, выходит и трётся членом об член, лаская и смачивая себя дополнительно. Спок чуть выгибается в пояснице ему навстречу. Джим возвращается на прежнее место и наполняет его до краёв.
В голове нет страха и печальных мыслей. Ещё недавно его тело противилось ласке, вздрагивало от прикосновений. Он стал более напряжённым, в какой-то степени более пугливым, и речь шла не о трусости — стоило кому-то сделать слишком резкий жест, он вздрагивал, напрягался, принимал защитную позицию. В этом терапия может и помогла, но он, кажется, скорее научился как ящерица замирать, чем по настоящему не волноваться.
Но в вопросах любви и касаний его вылечил Спок. Стоило ли сомневаться? Своей осторожностью, вниманием и бережностью. В вопросах душевного равновесия Джима он превращался в эластичный и мягкий силикон — казалось, давление было не в его природе, одна сплошная гибкость и неуязвимость. Не мягкий и не твердый. Обволакивающий.
— Иногда мне кажется, что если бы не было тебя, я бы не был собой, — шепчет Кирк.
— Джим. Вечно далёкий и вечно близкий... — на грани со стоном вторит т'хайла признанием в любви.