Раны

Лицо Скирк слишком близко, она смотрит прямо ему в глаза, как почти никогда не делает; Аякс вдруг чувствует себя провинившимся. Момент тянется вязко во времени, всё остальное будто исчезает — всё, кроме её лица, её взгляда и его сердца, больно колотящегося в груди; наваждение спадает, когда она выпрямляется, не разрывая взгляда, и сипло говорит:

— Выносливость — хорошо. Благоразумие важнее. Раны — опыт, к ним относятся внимательно.

Она наконец отводит глаза, будто отпуская его, и он роняет взгляд в пол, переводит дыхание, крепче сжимая мокрое пульсирующее тепло под рубашкой.

Скирк ничего больше не говорит; она разворачивается и продолжает идти вперёд, как и шла до заминки; Аякс чувствует, как по телу раскатывается паника: как будто он мог набраться смелости окликнуть её, если бы у него оставались силы продолжать идти.

Аякс делает судорожный вздох, чтобы позвать её, но вместо этого только выдыхает через нос, закусывая губу, и делает шаг. Боль снова накатывает волной, вызывая тошноту, и в этом приступе теряется боль от второго шага. Значит, он ещё может; значит, ему показалось, что нет.

Он цепляется за эту странно чарующую мысль и ковыляет за Скирк следом, уже не пытаясь скрыть боль — держась за рану двумя руками и тяжело дыша.

***

Он надеялся, что она просто заживёт сама, заживёт, как все царапины, полученные им до этого, не очень серьёзные, но и не совсем пустяковые: такие, которые не исчезают без следа, а россыпью линий и засечек светятся на коже. Надеялся, что, как обычно, боль невыносима только первые мгновенья, и ты закусываешь губу и считаешь пульсацию крови: раз. два. три. четыре. «Считай» — он помнит наставление отца, если вдруг голову захватывают эмоции, считай, прежде чем что-то сделать. Странно, но тут помогает тоже, даже лучше — он не успевал досчитать и до десяти, а пульсации сходили на нет, ощущались слабее, были реже, и он переводил дыхание...

С этой раной было так же, но только в начале: потом дыхание после битвы выровнялось, пот начал остывать, а боль — становиться всё сильнее. С каждым шагом, с каждым вдохом, рана будто бы росла, раскрывалась, становилась больше, поражая всё тело. От страха начинало трясти, и смотреть на рану не хотелось совсем. Он попытался окликнуть Скирк, сказать, что он ранен, но во рту пересохло, получился лишь жалобный всхлип.

Она поняла сама.

Сейчас сложно было сказать, стало лучше или хуже, в голове пульсировала кровь и он плохо слышал окружающие звуки; рана дальше расползалась по телу, отзываясь болью уже в конечностях. Он увидел, что Скирк остановилась, только когда чуть не врезался в неё. Они оказались в скрытой пещере с высоким потолком (хорошее место для пристанища). Своим клинком она безмолвно указала на стену, и Аякс медленно к стене поковылял.

Стоять больше не было сил, но и опуститься на пол оказалось задачей практически невыполнимой, болезненной до искр в глазах; снова пришлось считать. Он сидел, дрожащими руками сжимая рану и смотрел на Скирк через пелену тумана и слёз, периодически теряясь, выпадая из сознания на время; Скирк готовила место. Он плохо помнит, что она делала и когда разожгла огонь — просто вдруг вынырнул из забытья, почувствовав рядом тепло. Образы смазанные и не так важны; главное, что он слушает её — вцепляется всеми остатками сознания в каждое слово.

Пытается.

— Воин проигрывает. Победы без поражений — тупик; застрял там, где нет ничего сильнее. Воин готов к проигрышу. Воин готов к любому событию.

Тепло от огня размаривает, и он чувствует, как сознание уплывает, но её голос становится громче, и он возвращается обратно, фокусируясь на ней. Она опустилась перед ним, стоит на одном колене, выставив левую ногу вперёд; её клинок лежит в пламени, она смотрит неотрывно в пляску огня, накаляющую металл. Ловит его взгляд, будто чувствует, и опускает глаза на его руки, сжимающие рану.

Он понимает её без слов — одна из первых вещей, которой ему пришлось научиться в бездне; пытается оттянуть ладони, будто прилипшие к ране, присохшие; они слушаются с трудом, все мышцы рук отзываются болью после долгого пребывания в статичном напряжении, не слушаются; да и рана начинает снова пульсировать болью. Он закатывает рубашку негнущимися пальцами, отлепляя её от начинающей подсыхать вокруг крови.

И он видит её наконец, свою первую серьёзную рану, и чувствует, как волной накатывает разочарование. Рана совсем крошечная и будто неглубокая. Из неё медленно вытекает вязкая тёмная кровь — он больше не в состоянии удерживать её силой глаза бога, и он просто смотрит, не может отвести глаза.

— Раны — значит, воин не боится бросать вызов новому. Страшному. Сильному. Раны — противник, который должен быть встречен с уважением и умом. И быть побеждён.

Аякс слышит глухой лязг металла, и наконец отрывает от раны взгляд. Скирк достаёт из пламени клинок, подносит к нему; раскаленный металл рыжий, воздух вокруг него плавится тоже. Внезапно всё обретает смысл.

Он сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладони и готовится к худшему, прикрывая глаза, но ничего не происходит.

Он открывает их снова, переводя дух; Скирк всё также неподвижна, смотрит ему в глаза. Перехватывает клинок, отводя раскалённое лезвие, и рукояткой протягивает его Аяксу.

— Не готов к проигрышу — не готов к бою. И главный его враг — он сам. Его страх. Его колебания. И он, — пальцем левой руки она вдруг болезненно тычет его прямо в грудь, — не бежит от них.

Её слова полностью заглушает кровь в ушах; Аякс чувствует металлический вкус на языке, но зубов не разжимает. Не бежит от них, как эхом повторяется в голове.

И он забирает из её рук клинок.