— Боги милостивые! Волк!

Я напряженно оглянулась на голос, замерев с вытянутыми над головой руками. Кричала деревенская девица, вышедшая из моего домика пару мгновений назад, и кричала совсем близко; значит, и волк был неподалеку. Кажется, я могу слышать его тяжелое дыхание и мягкую поступь серых лап...

— Помогите!

Привязав пучок трав к потолку, я спустилась с табуретки, ногой задвинула ее под стол, тихо пошла к дверям. Волк едва ли решит напасть на девицу у моего порога, но раз пришел, значит, был повод.

В лицо ударил прохладный весенний ветер, Бойко зашевелился под рукой, зарычал тихонько, но я покачала головой, говоря, что опасности нет. Испуганная деревенская девица вскрикнула, едва заслышав меня, и почти взлетела на крыльцо, упала мне на грудь:

— Волк! Волк!

Я ответила тихо и спокойно, надеясь передать свое спокойствие и ей:

— Я вижу.

Что сказать! Это и правда был волк. Огромный, серебристо-серый, словно сотканный из лунного света, с пронзительно-мудрыми желтыми глазами, он стоял недалеко от моего дома, переминался с лапы на лапу, глядел, не мигая. Обычно он подходил без страха и сомнения, ложился у порога и подзывал к себе, просил вылечить рану или укрыть от зимней стужи волчат, но сегодня был по другой причине. Я видела это по тому, как напряженно горели огни его глаз: он был напуган. Он принес дурную весть.

— Не бойся, — спокойно и мягко обратилась я к девице, понимая, что в ее присутствии разговора не выйдет. — Пройди в дом, сядь на лавку. Я его прогоню.

— В самом деле? Прогонишь?

— А что ты так удивлена? — засмеялась я, польщенная тем уважением, с каким она на меня посмотрела. — Невеста я или нет?

Девица кивнула, хотя и чувствовался в ней, помимо уважения, еще и страх, и прошла в дом, вернее, пробежала испуганно, отбивая такт каблучками. Я спустилась на траву, закрыла на мгновение глаза, чувствуя, как прохладная еще земля проникает длинными ледяными пальцами до самых колен босых ног, прошла к волку. Бойко заурчал и фыркнул: не знал, идти ли ему за мной, или оставаться у дома, следить за гостьей. Я кивнула ему через плечо: пусть следит, в разговоре со старым другом мне компания не нужна.

Присела перед волком, заглянула в его глаза.

— Здравствуй, Грыздан.

Грыздан тряхнул серой мордой и деловито ткнулся носом в мое плечо. Я растерянно почесала его пушистый загривок: мило, конечно, когда волк ведет себя, как песик, но ведь он не просто так сюда пришел?

Глубокий голос волка прозвучал прямо в моей голове:

— Здравствуй, дочка... я несу дурные вести.

— Это уж я поняла. Не томи...

— Быляне, Белена, — ответил он исчерпывающе, и фыркнул, увидев, как я на него посмотрела. — Охотники. Гнали добычу вдоль границы рощи, тогда я был спокоен, и даже надеялся, что найду, чем поживиться; но теперь они здесь, и мчатся все глубже, глубже... еще немного, и кровь прольется на священной земле.

Я выпрямилась так резко, что Грыздан даже отпрыгнул, попятился испуганно. Как ни велики волк и сила волчья, но перед Медвежьей Невестой и они трусят.

— Кровь на священной земле! — воскликнула я негодующе. — Бойко! Этого нельзя допустить!

Любимый Бойко, позабыв о приказе, с воем бросился из дома, ко мне, закружился у ног, заиграл подолом рубахи, потерся о ладонь, довольно урча: его сердце всегда жаждало приключений, любое беспокойство вызывало в нем эйфорию. Я же была настроена иначе: у меня на сердце упал тяжелый камень.

Деревенская девица выглянула из дома и уставилась на меня. До того было бледно ее личико, что я даже испугалась, не упадет ли она без чувств прямо перед моим порогом.

— Ты кричала?

— Я? Я разговаривала с другом, — ответила я уклончиво, проводя рукой по густой белой шерсти Бойко. Девица вытаращила глаза: она не могла видеть духов, и для нее я была сумасшедшей отшельницей, что гладила воздух.

— Грыздан, — обратилась я к волку, — пожалуйста, сослужи мне службу: созови своих, и постарайтесь оттянуть кровопролитие настолько, насколько сумеете. Я буду там сразу, как только смогу.

Волк кивнул и послушно потрусил прочь, скрылся за деревьями рощи, а деревенская воскликнула еще более удивленно:

— Ты говорила с волком? Ты говорила?!

— Не до того, — отрезала я. — Ты должна пойти домой. У меня появилась работа поважнее, чем с тобой возиться.

— Не пойду! Там волки, я боюсь! Я заночую в твоем доме, Невеста.

Этого мне еще не хватало!

Бойко заурчал, предлагая доставить упрямицу в деревню, но я не могла отпустить ее одну с духом, ведь от такого страха простая девушка и помереть может, не говоря уже о том, что сорваться и разбиться будет проще простого, если не видишь своего скакуна; поэтому мне пришлось, минуя ее, пройти в дом, подхватить со своей постели платок, повязать его на плечи, взять в руки метлу.

— Я доставлю тебя домой, — заявила я спокойно, тщательно скрывая свой гнев. — Довезу по воздуху.

— Ужас какой! Ни за что!

— Странная! Летать на метле боишься, а провести целую ночь в ведьминой лачуге — нет?

И то ли глаза мои как-то по-особенному сверкнули, то ли ночь-матушка дыхнула ей в спину ледяным дыханием, но девица вся задрожала, вся перепугалась, бросилась ко мне и схватилась за метлу:

— Согласна! На все согласна! Только домой, умоляю, домой!

Я кивнула, с ней на буксире вышла на крыльцо, взглядом дала команду Бойко. Он раздулся, увеличился, заклубился, словно облачко, заржал, словно лошадь, и поднял нас в воздух с завидной легкостью. Деревенская схватилась за меня обеими руками, задрожала всем телом, зажмурилась, а я и рада была: не люблю я изображать, что летаю на метле, вечно чем-то выдаю, что метла тут ни при чем. Бойко понес нас ввысь, в небо, бесконечно-серое дождливое небо, и всего за пару минут мы добрались до деревенской окраины, где можно было приземлиться без свидетелей.

— Прибыли! Прыгай.

Она разжала веки, осмотрелась, открыла от удивления рот, но совершенно онемела от ужаса; я помогла ей спешиться, убедилась, что девица цела, подмигнула на прощание и добавила тихо:

— А если кто-то узнает о нашем полете — порчу наведу!

Девица яростно закивала, поджала губки; я повернулась к ней спиной и позволила Бойко поднять меня в воздух.

— А как же метла?! — пискнула испуганно девица, и я только теперь поняла, что держу метлу в руке, а не сижу на ней, как полагается ведьме. Ну я же говорю, вечно меня что-то выдает! Я плохая лгунья.

— А метла — это...

Договорить не успела. Все тело проняла дрожь, Бойко взвыл и сбросил меня на землю, чудом ноги не переломала; пуще прежнего нахмурилось небо, закачали осуждающе головами деревья. С ужасом взглянув на свои руки, я увидела красные письмена, побежавшие по ним от кончиков пальцев по локти, и каждый символ этих письмен высасывал из меня силу. Случилось самое страшное. На священную землю пролилась кровь.

Многие знают, что Медвежьи Невесты летают на метле, но не каждому известно, что куда важнее для любой из нас связь с местом, где ей пришлось обитать. Сила, дарованная нам природой, это не безвозмездный дар, за него приходится платить: мы обязаны всю жизнь жить на одном месте и защищать избранную землю. Невесты лесов запрещают лесорубам рубить свои рощи, Невесты рек воспрещают ставить на их водах плотины, Невесты гор не позволяют рубить в своих скалах шахты; но все до единой, все до одной обязаны не допускать самого страшного: нельзя, чтобы на их вотчину лилась невинная кровь. Даже волку нельзя загрызть зайца на священной земле, и зайцы прячутся под порогом Невест, зная, что там им ничто не угрожает; но охота, охота ведь куда страшнее! Природа может простить кровь, пролитую ради пропитания, но никогда не простит кровавое развлечение, и жестоко накажет провинившуюся Невесту. И я была наказана, наказана по всей строгости: моя сила утекала в землю вместе с пролитой кровью.

Бойко взволнованно уркнул и потерся головой о мой бок, но и он был ослаблен кровопролитием, не мог мне помочь. Красные письмена потянулись еще дальше, охватили шею, покрыли грудь под простой рубахой, побежали вниз; я чувствовала, как слабость кружит голову. Я была бессильна.

Из леса выглянула толстая морда Грыздана; ему было опасно так близко подходить к территории былян, но, видимо, опасения за мою безопасность пересилили даже инстинкт самосохранения. Я испуганно на него взглянула, ведь деревенская все еще была здесь, и, словно услыхав мои мысли, она взвизгнула во весь голос. Пройдет пара мгновений, и здесь окажется толпа крестьян с вилами!

— Белена, — молвил Грыздан, пригнувшись к земле. — Кровь пролилась на священную землю! Тебе нужно туда.

Я молча показала ему свои руки; не было сил даже встать.

— Я отвезу тебя.

Добрый друг Грыздан! Он вышел из леса, хотя даже по походке его было видно, что он до смерти боится деревенских. Я покосилась на девицу, но не отважилась ей что-то сказать; Грыздан ткнулся носом в плечо, не изменяя привычкам даже в такой ситуации, попытался подсадить меня на себя, но я едва шевелилась. Бойко тоже хотел подсобить, но в нем совсем не осталось сил; и я сама пыталась подвигаться, но каждый жест вызывал боль.

Неожиданно чьи-то теплые руки легли на талию, потянули вверх; я оглянулась испуганно, но увидела перед собой только лицо деревенской девицы, близкое, бледное...

Она затащила меня на спину Грыздана и попятилась, словно сама не веря, что сделала. Я не могла оторвать от нее взгляда.

— Беги, — выдохнула девица. — Кажется, что-то случилось... да благословят тебя боги, Белена!

Я улыбнулась на прощание, и даже сумела найти силы на взмах рукой; так редко в устах былян звучало в мой адрес благословение, а не проклятие!

Грыздан нес меня вперед со всех сил, не жалея лап, так что даже Бойко, легкий дух ветра, едва-едва за нами поспевал. Лес хлестал по лицу и плечам, ворчал, темнел: злился за то, что Невеста допустила кровопролитие. Долго же мне теперь замаливать проступок, выпрашивать прощение, ой долго!

Наконец, я почувствовала тонкий запах крови, заприметила изломанные ветви и даже почувствовала вонь пороха; мы были близко. Бедный старый Грыздан уже еле дышал от усталости, еле перебирал лапами, но если бы я избавила его от ноши, то уже не сумела бы доползти до цели.

Один поворот, один прыжок, и вот мы на поляне, на месте которой еще утром была лишь просека. Повалены могучие древние деревья, истоптана трава, изрыта каблуками земля; я вижу перед собой лишь три широкие мужские спины, одетые в сияющие шелковым пламенем бордовые камзолы, и вижу меч в руке одного из них, с лезвия которого стекает на лесную землю кровь. Они смотрят. Они обсуждают. Они переговариваются.

Грыздан падает без сил, и на шум падения все трое мужчин оборачиваются. Видят меня. Видят женщину в одной рубахе и платке на плечах, простоволосую, обездвиженную. Они разгорячены удачной охотой, опьянены запахом невинной крови; они мои господа, а я — их рабыня.

Как бы не так!

Из последних сил я поднимаю руки к небесам и громко, неожиданно громко кричу:

— Сестрицы, братцы, матушки, на помощь! Не забудьте Белену, не бросьте пропадать!

На мой крик отзывается даже Грыздан, рычит угрожающе, пусть и едва может дышать. Мужчины растерянно переглядываются, один из них поднимает ружье, намереваясь выстрелить в меня, другой заносит меч, но в этот момент с неба падает сокол, крупный сильный сокол, и его острый клюв нацелен прямо на глаза мужчины с ружьем. Я помню этого сокола: несколько лет назад птицы донесли, что королевский егерь отловил двух соколов в роще, а осталось гнездо, и это гнездо я забрала домой и у себя выходила, а после соколят выпустила на волю; теперь один из них вернул мне долг.

А на второго мужчину, что был с мечом, набросились молодые волки из стаи Грыздана; это были те щенята, которых я прятала у себя под одеялом особенно суровой зимой, только теперь они были уже мощными и статными хищниками, а не теми забавными собачатами, что суетились у меня под бочком.

И третий охотник не остался в стороне, хотя при виде соколенка и волчат поспешил удрать: навстречу ему из леса вышел высокий, статный олень, и его я тоже узнала: я лечила его ногу, раненную в бою с более сильным оленем, когда этот был еще сущим детенышем и не рассчитал силы. Он тоже помнил добро и был готов помочь; хотя охотник попытался помчаться в другую сторону, олень нагнал его без проблем и поднял на свои ветвистые рога. Мужчина орал со всей силы, но мне не было его жаль. Все знают, что на священной земле запрещена охота. Он сам виноват.

Бойко подсунул голову мне под руку и ободряюще заурчал. В самом деле, и я теперь чувствовала себя лучше, когда кровь была отмщена, но все же не вернулась полностью в изначальное состояние. Не так быстро, не так просто. Раненное животное все еще лежало там, на траве, и мне нужно было помочь ему, либо добить, но не оставлять на медленную смерть. С охотниками разберутся мои друзья, тут не нужно сомневаться. Но и я должна действовать.

Не без помощи верного Бойко мне удалось подняться на ноги и пройти до кучи шерсти, что валялась неподалеку. Что это было? На редкость большой кабан? Короткошерстный медведь? Какой-то незнакомый мне зверь, большой, бледно-золотого цвета, на вид мягкий и пушистый, но под толстой кожей заметны были выдающиеся квадраты мощных мышц, и что еще страннее, из широкой спины тянулись в стороны два огромных кожистых крыла, темных, почти черных, с четко заметным узором тоненьких косточек. Нет уж, крылатых кабанов и медведей я точно не встречала! С сомнением, с опаской протянула руки, коснулась его, повернула на спину, выдохнула испуганно: не ошиблась! С крупной головы, увенчанной двумя вздернутыми кверху, как у тельца, рогами, на меня смотрело почти былянское лицо. Два глаза, едва заметные под шерстью губы, выдающийся, но тонкий нос, сведенные от боли брови, заметные из-за другого направления роста шерсти... не хотелось верить своим глазам, но пришлось: передо мной был житель Варзанских пустошей!

— Что с тобой, Белена? — участливо спросил Грыздан, заглядывая из-за моей спины в лицо чудовища. — О боги, что же это такое?!

Я растерянно окинула чудовище взглядом, изучила широкую шею, на которой едва-едва прощупывался пульс, могучие плечи, выпуклые мышцы рук, и грудь, шерсть на которой слиплась от кипящей красной крови. Чудовище было ранено, нет сомнений, это его кровь осквернила рощу; мне полагалось закончить его страдания.

— Грыздан, подай меч.

Послушный друг потрусил к телу охотника, с которым расправились волки, и только тут я заметила, что два его товарища каким-то образом умудрились удрать. Ну ничего! После такой взбучки они вряд ли снова отважатся поругаться с Медвежьей Невестой.

Я приняла меч из зубов Грыздана и подняла его над головой, сжала со всей силы рукоять; в этот момент чудовище передо мной разлепило глаза, увидело меня, дернулось от боли, зажмурилось и на одном дыхании простонало:

— Про-ошу-у...

Меч замер в моих руках, комок застрял в горле; оно говорило на моем языке! Говорило на языке былян! Да где это слыхано? Все знали, что жители Варзанских пустошей — дикари, не знающие языков, культуры и милости, все знали, что более безмозглого и жестокого врага не найти, все это знали! А он говорил со мной, говорил на моем языке...

— Как думаешь, — обратилась я к оленю, на чьих кровавых рогах вальяжно сидел сокол и чистил перышки, — сумеешь дотащить эту тушу до моего дома?

Грыздан как-то по-отцовски фыркнул и побежал успокаивать разыгравшихся волков-подростков. Бойко заглянул с сомнением мне в лицо, но он был слишком верен мне, чтобы сомневаться, и покорно подлез под тушу чудовища, пытаясь поднять его и подтолкнуть к оленю. Едва кровь перестала сочиться на землю, как я почувствовала заметное облегчение, встала, украдкой взглянула на свои руки и убедилась, что на коже не осталось следов письмен.

Вдали угрожающе зарычал гром. Я замерла и прислушалась: лес был совершенно тих, только олень пыхтел, пытаясь совладать со своей огромной ношей.

Наступала первая весенняя гроза.