Приближалась Купальная ночь, и работы стало совсем уж неизмеримо много: девицы ходили ко мне с просьбами о гаданиях и предсказаниях, особенно наглые пытались подговорить на приворот, но получали отказ и уходили в обиде, а те, кому мои нехитрые способы подглядеть в будущее обещали не лучший исход, заливались слезами прямо на моей скамейке и долго не уходили, хотя и видели, что под порогом топчется толпа страждущих. Каждая из них уверяла, что если в Купальную ночь ее венок на реке не всплывет, то она в эту же реку с горя и бросится, и не могу же я такое допустить, должна же я как-то помочь; а я уверяла в ответ, что в пятнадцать, семнадцать, даже двадцать лет еще рано убиваться по женихам и замужеству, но мои уверения и речи стекали по их русалочьим волосам, не достигая ушей. Ни одну мне не удалось переубедить, и хотя большинство из них никогда не отважилось бы причинить себе боль, что если найдется хоть одна достаточно безрассудная? Изгнать утопленницу из моей реки — да это недели две бесконечной работы!
И кто, черт возьми, придумал Купальную ночь?
Мой гость, названный мной, во избежание приступов неудержимого хохота, Виром, по большей части спал, набирался сил, и лишь изредка я замечала внимательный его взгляд на себе, но мне было не до того, поверьте на слово, совсем не до того!
Что до задушевных разговоров, то частенько мы не обменивались и парой слов в день, а если он и открывал рот, то звучали лишь короткие, виноватые просьбы: воды, хлеба, чая, отгоняющего боль... Я поила его и с ужасом пересчитывала острые белые зубы, спрятанные в глубокой пасти чудовища: насчитала по меньшей мере три ряда и долго думала, не стоило ли мне вместо ведьмовства заделаться зубной врачеей на Варзане?
Но еще до середины луны его рана практически затянулась, он стал активнее, любопытнее, чаще подергивал крыльями, порывался встать и походить, но я не давала; при посетительницах он тихо лежал, с головой накрывшись покрывалом, чтобы не пугать их, но в то же время я не сомневалась, что за мной неотрывно следили его внимательные глаза. Почти как собачка!
И, когда он совсем окреп, произошло то, чего я боялась больше всего: он попытался познакомиться.
— К тебе всегда только самки ходят?
— Самки у бегемотов! Это женщины.
— Хорошо, Белена, — мое имя давалось ему немного тяжело, но он как будто нарочно старался произносить его как можно чаще. — К тебе всегда только женщины ходят?
— Нет, обычно поровну и девиц, и молодцов, — ответила я, сверяясь с записями в потрепанном блокноте и смешивая в ступке корни и листья, из которых на выходе получится смесь от обильных менструаций — дочка мельника из деревни третий раз за месяц упала в обморок и едва не попала волосами в жернова! — Просто скоро Купальная, и они ищут успокоения в магии.
— Что такое купальная? — нахмурился он, даже суровым стал с виду. — Былянкам угрожает опасность?
Я переложила готовую смесь в маленькую коробочку и убрала в сумку, делая вид, что не слышала вопроса. Ну как я объясню ему, чудовищу, что девушки боятся не достаться никому в жены? Еще не так поймет!
— Мне нужно отлучиться, — сказала я вместо ответа. — В деревню. Ненадолго. До заката буду дома. Ничего здесь не трогай!
— Я уже окреп, Белена, — возразил он, стараясь звучать мягко. — Я хочу отпла... отбла... отблагодарить. За твою помощь.
Стало даже смешно.
— Отблагодарить? Каким образом? Лежи, Богов ради!
— Я мог бы нарубить дров, развести огонь... я смогу! Я сумею!
— А мне потом лечить твою опять открывшуюся рану? Нет уж! Увольте. Мне есть, на что тратить жизнь.
— Постой, Белена! — Даже с постели поднялся, так не хотел отпускать! — Разреши пойти с тобой в деревню! Я буду тебя охранять.
— В деревне мне ничего не угрожает, а лес — моя подруга.
— Ты должна была сказать "друг"...
— Нет, детка, — улыбнулась я. — Ничего я не должна была.
Я повесила сумку через плечо и выскочила из дома; теплая земля нежно коснулась моих босых ног. Бойко я взяла с собой — бедняге не хотелось сидеть у порога, пока хозяйка гуляет, да и огромное чудовище с Пустошей его все-таки, пусть немножечко, но пугало.
Путь до деревни был неблизким, но меня это даже радовало. По дороге то и дело попадались знакомые, и каждому я отвешивала поклоны: деревьям, которых знала еще деревцами, птицам, с которыми любила петь по утрам, зверям, для которых была сестрицей. Обычная былянка на моем месте как будто бы шла по лесу, но я на самом деле прогуливалась по коридорам собственного дома, и была совершенно довольна собой. Да, хорошо, что решила отнести лекарство сама, а не ждать, пока за ним придут деревенские, мне нужно было немного развеяться, немного привести в порядок мысли. Мой пушистый гость оправился и совсем скоро сможет ходить, и что после того? Что мне с ним сделать? Выгнать на улицу с советом отправиться обратно в пустоши, расспросить, что привело его так далеко, помочь, если нужна помощь? Но почему я должна всем помогать? Быляне платят за помощь едой и одеждой, а что может дать он? Ничего!
Я ведьма, а не бюро добрых услуг!
На подходе к деревне заметила непривычную суету, но значения не придала. Деревенские — быляне простые, жизнь у них праздная, и даже самое малейшее событие способно перерасти в грандиозную новость. Вот в прошлом году у рыжей кошки Марыськи от рыжего же кота родился черный котенок, вот обсуждению-то было!
Но чем ближе была толпа, тем неспокойнее становилось на сердце. Быляне были не восторженные, не заинтересованные, даже не возбужденные или взбудораженные, а какие-то злые, как будто скандалили друг с другом, и мне хватило даже коротких обрывков их фраз, чтобы все понять.
— Отдайте ее Белене на съедение! — кричали быляне. — Блудница! Дьяволица! Одалиска!
Чудовищно.
Придержав Бойко, уже рвущегося в бой, я твердой походкой двинулась к толпе и крикнула так громко, что даже сама немного испугалась:
— Мне послышалось, или меня звали на обед? Поесть я всегда готова!
Шум немедленно стих, все уставились на меня, все побледнели от страха, и я смогла увидеть меж их плеч девицу, к которой и шла. Не от менструаций она в обмороки падала, не от менструаций...
Быляне казались совершенно растерянными, но совсем скоро среди них нашелся самый самоуверенный, отошел от испуга и громко воскликнул:
— А-а, пришла! Явилась! Белена! Мы как раз тебя ждем, тебя кличем!
— Знаю, что кликали — потому и пришла. Не произноси имени зла всуе, — с усмешкой сказала я, умолчав о том, кто и зачем меня пригласил. — Чем помочь могу?
— А вот, — он указал рукой на виновницу торжества. — От кузнеца понесла!
Я поморщилась — деревенскому кузнецу было шестьдесят с лишним лет.
— Откуда такая уверенность, что от него?
— Да сама призналась!
Девица не отваживалась поднять головы, даже на меня не смотрела, так и лежала на дороге, по уши вымазанная в земле и пыли, раздетая до одной рубахи, без сарафана — все равно, что абсолютно нагая.
Кто-то из былянок засмеялась:
— Не видать ей жениха в Купальную!
— Ну, это мы еще посмотрим, — фыркнула я. — Будет еще жених, и получше, чем у тебя, змея ядовитая! А ты не плачь, девчонка, не ной, — я прошла сквозь толпу, покорно расступавшуюся передо мной, и встала близко-близко к несчастной. — Со мной пойдешь, я проблему твою решу.
Едва-едва я увидела ее глаза, воссиявшие надеждой, словно два сапфира на царской короне, как и на меня, и на девицу с воплями и кулаками набросились все деревенские:
— Нет уж, нет уж! Девке пропащей всю жизнь носить крест! Для падшей нет освобождения! Не позволим невинной смерти!
Я нависла над ней, раскинула руки, на свою спину принимая и плевки, и удары, сыпавшиеся остервенелым градом; могла бы одним усилием воли стереть их всех в порошок, но кто бы тогда ходил ко мне и приносил еду? Собственных нанимателей уничтожать — не дело!
— Безумные! — воскликнула я вместо этого, надеясь, что мои слова дойдут до их ушей. — Невинная жизнь сейчас валяется в грязи, как свинья, беззащитная перед вашим гневом! Ай-й, ты, прямо по лопатке! Ну я тебя за это...
Я бы и в самом деле его за это; но два сапфира смотрели на меня и умоляли не двигаться с места. Так она была мала и нежна, что всего пара тумаков — и жизни бы не осталось в этом теле, никакой жизни... крепкой и широкой Белене сносить удары куда проще!
И эти же сапфиры выдали мне, что ситуация разрешилась самым необыкновенным образом. Столько в них вдруг разлилось страха, столько паники запылало на глубине, что я сразу же все поняла и обернулась, не заметив даже, как чей-то удар угодил мне в лицо.
— Чудовище!
Вир стоял неподалеку, с интересом и недоумением разглядывал все это побоище, даже подбородок почесывал, до того задумался. После того, как я обернулась, и кто-то закричал, все немедленно увидели его, заметили, перепугались, хлынули в стороны нестройными потоками, разбежались, но так, чтобы все видеть, потому что думали, что нам с грешницей конец — это ангел божественный спустился по ее душу! — и когда Вир приблизился ко мне с совершенно мирными намерениями, со всех сторон послышались растерянные возгласы.
— А что... — потянул он, вызвав еще больший шок в рядах былян. — Это такой красивый былянский обычай?
— Девиц избивать? Вроде того! — засмеялась я, нагнулась и за руки подняла несчастную крестьянку с земли. — Но куда более красивый наш обычай — помогать...
— Я знаю, — закивал Вир, указал пальцем на девицу и радостно воскликнул: — Медвежья невеста!
Что тут началось! Слезы такими реками потекли по ее грязному лицу, что я уже боялась, не понадобится моя помощь; она билась, кричала во весь голос, каталась по земле, а я едва-едва могла ее успокоить; быляне не то смеялись, не то дрожали от страха, но следили с интересом, и кто-то из них даже громко поддерживал эту идею: блудницу отдать медведям! Замечательно! Лучше и быть не могло — загрызут медведи ее, и баста!
— Ну же, ну же! Прекрати! — силилась я ее успокоить. — Да прекрати кричать, юродивая, и с земли вставай! Не будет ничего, не случится ничего! Это он по глупости сказал, по незнанию... Вир! Ты зачем такую гадость сказал? Нарочно, да, подлец?!
Чудовище стояло в полном шоке и растерянно разевало зубастый рот.
— Но ведь... но ведь тот былянин говорил... называл тебя так! Медвежья невеста! И ты не кричала... А все носят сарафаны, — он обвел когтистой лапой притаившуюся толпу. — Сапоги и сарафаны. И только ты и она — в одних рубахах, и я думал, это значит, что вы медвежьи...
— Без сарафана и босиком быть — все равно что голой ходить! Только для приличной девицы это стыд, а для медвежьей невесты — норма, потому что принадлежит она духам, — пояснила я, стараясь звучать не так гневно, как хотелось. — В следующий раз сначала спроси, а потом говори! Да поднимайся же ты, глупая... Я ведь помочь хочу!
— Помочь, да как же! — плакала былянка. — Пришел твой медведь! Твой злой медведь!
Говоря это, она махала руками и ногами в сторону Вира — совсем с ума сошла. Медведь с рогами и крыльями? Да не дайте Боги!
— Ты что, выросла в деревне и ни разу медведя не видела? — возмутилась я. — Успокойся! Это всего лишь чудовище с Варзанских пустошей.
Сказав это, я задумалась: а может ли чудовище быть "всего лишь"?, но моя подружка, кажется, и в самом деле успокоилась.
— Не медведь?
— Определенно! Ты погляди, какие рога...
Она посмотрела, но не на него, а на меня.
— А если это чудовище, то почему оно здесь и молвит нашей речью?
— Ну... — к этому вопросу я как-то не была готова! — Потому что... оно — мой питомец!
Я чувствовала кожей, как разозлился Вир на эти слова, но благородно отмолчался, и я была ему очень за это благодарна. Теперь, когда девица верила, что он подчиняется мне, ее истерика окончательно отступила, сменившись сдержанным любопытством и тупой усталостью.
— Что... что мне теперь делать? — спросила она тихо. — Что меня теперь ждет, Белена?
— Идем в мой дом, — распорядилась я. — И там разберемся.
Вир хотел понести девицу, но я накричала на него, напоминая о ране, обругала по чем свет, даже слегка перестаралась явно; и сама взяла ее на руки. А чего вы хотели? Я Невеста, ведьма, мне каждый день приходится не только дрова для домика колоть, но и по деревьям за ингредиентами лазать и мази мешать! Хотите, взобью одной рукой белки до стоячих пиков? Я могу! Я все могу!
Тем более, что, пройдя пару шагов с девицей на руках, я села на спину Бойко и спокойно поехала дальше. В глазах Вира я читала, что и он видит моего маленького духа восточного ветра, и даже опасается подходить к нему близко. И все же это любопытно! Самцы... тьфу ты, мужчины былян не способны видеть духов и магические материи, да и среди женщин такое нечасто встречается. Неужели дикари пустошь разбираются в этом лучше нас? Не может быть! Они ведь, ну, дикари... необразованные чудовища!
Деревенские пялили глаза нам в спины, но я не обращала внимание; Вир же один раз оглянулся, до того пристально все изучали его широкие крылья, сложенные вдоль боков, и от внимательного черного взгляда быляне быстро-быстро растеклись по домам. Славно. Кажется, теперь меня будут уважать пуще прежнего — с таким-то питомцем! А если кто будет дурно себя вести, скажу, что Вир крыльями может нагнать на их дом бурю — точно поверят!
— Белена, — обратилась ко мне девица с моих рук, — а почему мы не на метле летим, а просто по воздуху плывем?
Черти меня раздери, опять!
Погода сегодня была солнечная, безветренная, и Бойко был немного слабее обычного, а потому шел медленнее, подгибал лапы под весом двух тушек. Я смотрела вперед и направляла нашего скакуна, Вир полз позади, еще немного ослабленный из-за своей раны; но как бы больно ему ни было, держать язык за зубами он явно был не в состоянии: и это при том, что у него было пятьдесят зубов!
— Белена, — обратился он ко мне, и я, к стыду своему, даже вздрогнула, услышав свое искаженное имя. — Кто такие Медвежьи невесты?
Девица у меня на руках затрепетала, и я бы с радостью взяла метлу и прогнала Вира обратно в его пустоши, пусть там что угодно городит; но метла осталась дома.
— Медвежьи невесты... а разве не очевидно? Это девицы, отданные невинными медведям в услужение.
— Но в твоем доме нет медведя, а тот красивый былянин тебя так называл, — возразил Вир, осторожно, на подогнутых лапах пробираясь под низкими ветвями леса. — И ты не носишь сарафана...
— Каждый год быляне выбирают девицу и отдают медведям, — пояснила я. — Они верят, что тогда медведи не будут нападать на них в лесу, и с лесными духами договорятся, чтобы и те былян не обижали, да урожаю помогли... Все такое... Невестам запрещены одежда и обувь, разрешено не плести косы и не покрывать головы, — я задумчиво тряхнула растрепавшимися волосами. — Да... я стала невестой, когда мне было десять лет отроду. Как давно это было!
— Рановато, в невесты в десять лет, — удивился Вир. — В нашем обществе брак возможен только после двадцати одного года...
Я даже засмеялась в ответ:
— Да какое у вас, дикарей, может быть общество?!
Но наткнулась на до того мрачный взор, что как-то расхотелось веселиться. Как будто провинилась перед ним в чем-то... но ведь все знают, что на пустошах живут безмозглые чудовища!
— В любом случае, — предательски мягко произнесла я, — чаще всего медведи девиц попросту съедают. Еще иногда с ними расправляются голод и другие дикие звери... Медведи, они не быляне, им не ведомы любовь и жалость. Редко, очень-очень редко невестам удается выжить, и тогда из них вырастают ведьмы. Такие, как я, например. За двадцать лет может объявиться от силы две-три ведьмы, а остальные девицы... уже никогда не вернутся домой.
— Значит, тебе крупно повезло, Белена?
— Нет, Вир, — я покрепче прижала к себе тяжелое тело деревенской девушки, внимательно слушавшей наш разговор. — Наоборот. Я — величайшая неудачница.
Он хотел что-то спросить, но не спросил, а я была и рада; Бойко довез нас до моего дома и без сил плюхнулся на пузо. Нагнувшись, я поцеловала духа в кудрявую голову, и он заурчал благодарно и ласково, лизнул в лицо; я слезла с его спины и поставила на ноги свою гостью. Вир стоял позади; у него был проницательный взгляд и гримаса сочувствия на лице.
"Ах да", пронеслось в голове, "моя спина".
С этим тоже нужно будет поработать.