— Черт! — Маринетт сонно приоткрывает глаза. Резкое пробуждение приходит болезненно и резко, затмив сон неприятной и острой действительностью. Хрипя и постанывая, Маринетт осторожно и по чуть-чуть двигает всеми частями тела, чтобы понять, как ей встать из получившегося клубка из себя, одеяла и дорожки у лестницы, с которой Маринетт умудрилась в приступе лунатизма упасть.

Щека напротив зубов с левой стороны ноет и пульсирует одновременно изнутри и снаружи, будто Маринетт умудрилась прокусить или проткнуть её насквозь. Тонкая кожица только заживших царапин лопается, словно пергамент, и кровь бусинками разбегается по коже. Маринетт ойкает и старается не испачкать одежду и ковер, ползком двигаясь к общей ванной комнате.

Бандаж сняли неделю назад, а ощущение, что не прошло и дня — настолько тело тяжелое и непослушное, будто она только-только очнулась от долгих лекарств. Маринетт рассматривает свое перекошенное отражение и розовеющую воду.

Маринетт страшно смотреть себе в глаза и видеть следы снов-урывков, что тонкими черными когтистыми лапами скребут внутри черепной коробки. Сны, что с усмешкой лучшего друга обнимают за талию, тонко очерчивают линию лица и втыкают пальцы в глаза. А потом вырывают ребра по одному, стягивая талию корсетом в тонкую ось.

Плесь!

Вода ледяная. Маринетт в зеркале не может различить, где слезы, а где капли из-под крана. Вытерев непослушную алую запятую из разбитого носа, Маринетт ободряюще улыбается себе в зеркале.

Честно? Выходит не очень.

Зато искренне и не наигранно.

Маринетт, невзирая на утренние неприятности, радуется сегодняшнему дню — после почти месяца в больнице она наконец-то сможет пойти в лицей. Конечно, перспектива наверстывать пропущенное не радует, но Маринетт куда важнее душевное состояние. В присутствие людей страхи кажутся зыбкими и надуманными, а если рядом еще Алья, то Маринетт готова горы свернуть и, кажется, даже самого Моля победить.

Посмотрев в последний раз на заклеенную щеку, Маринетт надевает через шею ремешок сумочки-кошелька, берет портфель и спускается в кухню пекарни, вдыхая полной грудью.

Пока её здоровье не восстановится окончательно, родители освободили Маринетт от магазинной рутины. Маринетт проходит вдоль столов, на которых остывает только-только вынутая из печи выпечка, и тянется к макаронам.

— Булочка, они ещё не настоялись, — почти пропевает Том, ловко лавируя между печами и столами и неся в руках очередной вкусно пахнущий поддон с хлебом. Маринетт улыбается и отступает, пропуская отца. Тот звонко целует дочь в макушку, кивая в сторону магазина. — У витрины стоят те, что делали перед ночью, как раз не будут к зубам прилипать.

— Папа, ты просто чудо! — Маринетт осторожно обходит сегодняшний товар, забирает одну из коробочек с макаронами и укладывает в портфель, прижав во всех сторон книгами, чтобы по пути не рассыпались.

В отличие от коллежа, что располагался прямо через дорогу от дома, до лицея Маринетт добиралась на метро: три станции — и она на месте. И в этот раз, спустившись под землю, она придерживает портфель перед собой, крепко держась за поручень. Людей в этот час было уже не очень много (на учебу нужно было сегодня ко второй паре). Маринетт настолько привыкла к неплотному потоку людей, что к первой паре ей подсознательно казалось метро филиалом ада с постоянной давкой и грохотом вагонов.

Выйдя из подземки, Маринетт с огромным удовольствием вдыхает полной грудью, ойкнув от боли в ребрах — утренний инцидент всё же не прошел до конца бесследно, оставив следы не только на лице, но и на теле. Однако всё это меркнет перед ощущением предстоящей встречи с друзьями.

Алья, заприметив её издалека, чуть ли не с визгом бросается навстречу, буквально раздвигая людей между собой звуковой волной (проще говоря — они отшатывались от её крика).

— Маринетт! — Алья хватает её под руки, приподнимая над асфальтом.

— Ауч. Ауч. Ойч, — на каждый сжим радости ойкает Маринетт, не прерывая радостных обнимашек.

Алья отпускает и чуть отодвигается, пытается смотреться в лицо Маринетт. Её брови сползаются на переносице, когда профессиональный сканирующий взгляд натыкается на пластырь.

— Девочка моя, ты опять?

— Э-э-э, снова, — неловко хихикает Маринетт и берет Алью под руку, идя по направлению к лицею. — Это я утром упала с лестницы. Не волнуйся, до свадьбы заживет.

— До твоей долго ждать.

— Я до твоей с Нино.

Алья закатывает глаза, но не парирует. Но Маринетт не врет: её организм, закаленный постоянными ушибами и травмами (“спасибо” врожденной неуклюжести), выработал повышенную регенерацию: синяки проходили меньше чем за день, а всякие царапины за сутки затягивались, оставаясь белесыми полосками, которые на её почти молочной коже почти не выделяются.

Нино, завидев девчонок, снимает наушники на шею и приветственно поднимает руку. Маринетт приходится чуть подпрыгнуть, чтобы дотянуться и дать ему “пять” — это была их своеобразная традиция, потому что Маринетт в их компании была самой невысокой, но на удивление юркой и шустрой.

— Нино, не дразни её хотя бы сегодня, — почти мурчит Алья, целуя парня в щеку. Маринетт машет рукой:

— Не слушай эту курочку-наседку, я в норме!

— Ага, твой пластырь прямо-таки кричит об этом, — добродушно хмыкает Нино, услужливо подставляя оба локтя. Маринетт и Алья берутся каждая со своей стороны, и именно в таком составе, шагая нога в ногу, они входят в лицей.

Маринетт кажется, что за месяц она забыла, какой же лицей большой и шумный, но почти сразу понимает, что вроде даже и не скучала. Лицей гудит, будто самое здание живое, дышит и бурчит на нерадивых студентов. Некоторые из одногруппников, завидев Маринетт, приветственно машут рукой или подходят поздороваться. Алья ревностно бдит за активностью Маринетт, не давая ей слишком активно двигаться и отдаваться в объятья тех, кто был чересчур кинестетиком.

— Кстати, а так что ты хотела рассказать? — Маринетт чуть наклоняется вперед, чтобы разглядеть Алью, но та мотает головой.

— После пары, подруга, всё после пары. Ты же не ешь десерт перед обедом?

— А я ем, — Нино вклинился в беседу, за то получил тычок в ребра. Сразу с двух сторон. — У-у-у, ведьмы!

***

Маринетт потягивается и морщится — утреннее падение с лестницы не прошло незамеченным даже для одногруппников — теперь Маринетт пришлось сегодня, в достаточно-таки жаркую погоду, надеть футболку с длинными рукавами, и это не считая заклеенной щеки.

Маринетт ловит очередной слабый импульс боли, чуть морщится и смотрит на планшет, перечитывая конспекты. После травмы головы она ловит себя на мысли, что некоторые события и вещи просто выскальзывают из головы, а неуклюжесть достигла небывалых высот. Сегодняшним утром Маринетт забыла слово «чайник», пыталась словами и жестами объяснить, что хочет взять, а потом просто тыкнула пальцем.

Родители с пониманием и вниманием относятся к её травме, стараясь при этом не быть гиперопекающими. За что Маринетт им бесконечно благодарна.

Алья аккуратно садится рядом и нежно берет ладонь Маринетт в свои, потирая большим пальцем тыльную часть ладони. Маринетт смотрит сначала на их переплетенные пальцы, потом поднимает глаза на подругу и видит напряженный задумчивый взгляд. Она понимает, что Алья наконец хочет рассказать то, что обещало удивить Маринетт, но что-то останавливает. По спине пробегает холодок, вынуждая внутренне содрогнуться. «А вдруг я сделала что-то не то? А вдруг я её обидела? А вдруг я что-то забыла из-за травмы?»

Алья выдыхает и обнимает Маринетт.

— Я ужасно за тебя переживала, подруга. Так ужасно: попасть под атаку акумы посреди ночи… Если бы не Кот Нуар…

— Кот Н-Нуар?..

Алья отодвигается и поднимает очки вверх, вытирая косточкой запястья внезапные слезы. Маринетт понимает вдруг особенно остро и ярко, что за постоянной улыбкой и подбадриваниями по смс и телефону скрывалась тонна тревоги. Нино, стоящий за спиной своей девушки, ободряюще гладит её плечи.

— Да. Даже в репортаж попало. Он вывел твоих родителей, а потом вынес тебя на руках. Говорят, что из-за того, что удар акумы пришелся по верхушкам здания, были у некоторых травмы и хуже. Так что ты, пусть и пролежала в больнице месяц, но отделалась ещё легко.

Маринетт кивает, сглатывая. Кажется, ей очень нехило досталось, но, как оказалось, есть и хуже…

* * *

Маринетт собирает свои вещи и с легкой неохотой, но соглашается на прогулку с Альей и Нино, которые пообещали, клятвенно и на мизинчиках, завести её в самый вкусный кафетерий и угостить самым вкусным молочным коктейлем. Маринетт сдается под таким напором, отдав сумку Нино. Алья, прекрасно зная любовь Маринетт, заходит первым делом в книжный и уверенным шагом идет к полкам с журналами.

— Дорогая, всё, что только захочешь, но в пределах разумного и карточки Нино.

— Эй!

— Ладно-ладно, я заплачу! А я пока посмотрю тут парочку интересных журналов…

Слушая уже привычную мирную перебранку, Маринетт кончиками пальцев проводит по журналам, беря самый толстый, где меньше сплетен и больше практической информации — новинок и выкроек.

Она засматривается на кашемировый кардиган, который отлично смотрится на молодом мальчике-модели. Тот эффектно повернулся к камере, показывая и лицевую, и изнаночную сторону одежды. Маринетт рассматривает замысловатую ткань на подкладке, размышляет, где купить такую же, и невольно засматривается на лицо мальчишки.

Большие добрые глаза с хитрецой, обворожительная улыбка и светлые убранные под берет волосы. Где-то она его видела, кажется, он из моделей высшего эшелона, чему Маринетт и находит подтверждение, взглянув на бренд.

— О, “Агрест”! У них новая коллекция, здорово, — Маринетт достает телефон и фоткает страницу с кардиганом, чтобы не забыть посмотреть информацию на официальном сайте бренда.

В результате недолгих блужданий по магазину Алья, невзирая на протесты Маринетт, покупает ей несколько журналов. Нино, как истинный джентльмен, несет все сумки и пакеты, пока девушки идут в сторону машины. Пусть Нино пока официально не сдал на права из-за возраста, никто ему не запрещает находиться за рулем, поэтому они все втроем отправляются в туристический район, где располагаются самые вкусные и недорогие (на взгляд Альи, но не Маринетт) кафешки. С трудом Алья уговаривает Маринетт попробовать новое клубничное фраппе, от которого та остается довольной.

Маринетт всё никак не покидает ощущение, что Алья пытается загладить за что-то свою вину, но не хочет говорить, за что именно. Когда Маринетт думает об этом, в виске начинается тягучая тупая боль, отдающая в глаз.

— Значит, свадьба? — Алья мотает руками, давая подзатыльник хихикающему Нино. — А почему нет?

— Потому что он не делал мне предложение!

— А оно тебе так нужно? — Маринетт подпирает голову рукой, щурясь. Наблюдать за этими двумя было сродни реалити-шоу, с поправкой на то, что эти двое встречаются уже какой год, пятый, шестой?.. И уже два года живут вместе. Сестры Альи обожают Нино, семьи друг друга знают и общаются без скандалов и претензий, вредный братишка Нино даже признал Алью и перестал ревновать старшего.

— Нужно! Ты же обещала мне сделать платье!

— Ну, если только ради такого… — Маринетт лукавит и хихикает, прекрасно зная, что предложение непременно будет после выпуска, даже знает детали и слушала пару первых версий монолога Нино, поправляя некоторые слишком уж кособокие фразы. А ещё она тайком шьет для Нино костюм-тройку, в котором будет смотреться просто отпадно.

Алья фыркает и достает мобильник. Колокольчик-брелок в виде йо-йо Ледибаг весело поблескивает на солнце.

— Так, всё, иди сюда! — она подтягивает к себе Маринетт, вытягивая руку. Нино забирает телефон и делает совместное селфи. Маринетт подмигивает в камеру и делает знак мира.

Она скучала по таким дням.

Под вечер Алья и Нино отвозят Маринетт до дома, вручают покупки и очень долго не хотят отпускать.

— Не волнуйтесь, не исчезну я опять, только ведь выписали.

Маринетт поднимается к себе. Находясь дома, она ощущает, как же устала за день. Из отражения в ванной комнате смотрит веселая и приятно замученная рутиной Маринетт. Она отклеивает пластырь от щеки и проводит пальцем по свежей кожице затянувшегося шрамика. “Даже не заметила, когда перестало болеть”, — думает про себя Маринетт, занимаясь вечерними домашними делами. Вернее, предпринимая попытку, так как в родители отправляют её к себе в комнату.

Кинув сумочку на тумбочку у кровати, Маринетт падает на кровать, рассматривая небо сквозь приоткрытый люк в потолке.

И кажется, что всё хорошо. Тишина, спокойствие, умиротворение и приятный привкус от прошедшего дня. Впервые за столь длительное время она не ощущает, что время стремительно убегает, словно песок сквозь пальцы. Маринетт прикрывает глаза, начиная дремать.

Сквозь сон она слышит далекий вой сирен.

“Ох, нет...” — думает она сквозь сон. Так не хочется просыпаться…

***

Ледибаг зевает, недовольно потирая глаза. Сирены взизгивают в районе Монпарнаса, а до того места лететь как минимум три минуты. Перевесив ноги за перила, Ледибаг открывает йо-йо и набирает напарника. Значок вызова подлагивает, не начиная вызов. Нахмурившись, она собирается набрать заново, но тут йо-йо жужжит в руках входящим вызовом. Подавив первую рефлекторную реакцию организма — выкинуть жужжащую внезапно штуку как можно дальше, не дай бог рванет, — она принимает вызов. Кот Нуар мурлыкает на фоне и, судя по его дыханию, бежит.

— Моя Леди, не разбудил?

— К сожалению, лучше бы был ты, — цедит Ледибаг. Кот хихикает.

— Да я смотрю, вы от меня заразились острым язычком, миледи?

— Ближе к делу!

— Жаль не к телу, — томно вздыхает Кот Нуар, меняя голос с игривого на деловой. — В общем, акума — стандартная, не слишком агрессивная, пока людей заражает в малом проценте. Больше голосит и нас зазывает. Мы что ему, овечка на заклание?

И тут Ледибаг серьезно задумывается.

Завершив разговор, она отталкивается и летит на соседнюю крышу. В ногах будто пружинки завели, все прыжки и кульбиты даются с легкостью и непринужденностью. Когда Ледибаг впервые забралась на Эйфелеву башню, она с большим удовольствием просто прыгнула вниз, ощущая чувство падения вниз и стягивающийся в груди комок. А потом — вздергивание на леске вверх, отправляющее в обратный полет.

Ледибаг иногда мечтает придушить Моля этой самой леской, ведь та бесконечно прочная и не рвется даже в экстренных ситуациях, выдерживая вес башни или куска Монпарнаса.

“Это всё магия~” — однажды прокомментировал эту мысль Кот Нуар, играя с йо-йо, как самый обычный кот (насколько это вообще возможно — назвать подростка-героя в образе Кота котом). И теперь на любой новый момент или особенность своего образа жизни они просто пожимали плечами.

Мол, магия, ага. Погнали дальше.

***

Адриан бесшумно приземляется в условленном месте возле напарницы. На объятия нет времени, да и ситуация не располагает. Ледибаг щелкает йо-йо, всматриваясь в многострадальную башню. На её гладкой стене, вцепившись когтями, сидит одержимый. С расстояния сложно понять, в какое существо он обратился, но выглядит угрожающе.

— Итак, что выяснил? — не оборачиваясь, ровным тоном спрашивает она.

Адриан копошится, достает из кармана блокнотик, находит нужную страницу и хмурится.

— Если мы говорим об агрессивных массовых нападениях, то до него ещё пара дней… — на этих словах Ледибаг сжимает леску чуть сильнее, что кажется, что та сейчас прорежет ей ладонь. — А если так… ну, чудак?

— ЛЕДИБАГ! КОТ НУАР! — рычит одержимый, и от его рёва сотрясается земля под ногами. Ледибаг сжимает губы и хмурится, и Адриану очень и очень знаком этот взгляд.

Сейчас кому-то станет больно.

Одержимый замечает их и срывается с Монпарнаса, роняя камни и осколки здания. Он расправляет огромные драконоподобные крылья, в которые превратились его руки.

Адриан орет: “Виверна!”

Одержимый приземляется на крышу напротив их, изгибаясь в измененном теле. Настоящий гибрид человека и вымышленной твари, хуманизация виверны, аж дух захватывает. Он открывает вытянутую пасть, пускает ядовито-бирюзовый густой туман. Герои рефлекторно зажимают нос и отходят.

Слишком часто они сталкивались с травящими акумами.

Вокруг морды виверны появляется сизо-фиолетовый контур светящейся маски. Морда, изогнув шею, ухмыляется.

— Как же приятно видеть вас испуганными. Нравится мой зверек?

— Ты изверг, — рычит Адриан, заводя руку за спину и сжимая пальцы вокруг шеста, и в голове уже просчитывая траекторию броска и путь к отступлению.

Одержимый мягко ухмыляется, из-за чего туман колышется крупными клубками. В воздухе появляется легкий аромат аммиака.

— Ничуть. Этот человек хотел силы — он её получил. Кот Нуар, я лишь посредник между страждущими и силой, которой они могут и вправе обладать. А вы, — одержимый весь напрягся, — не более чем препятствие на пути к силе. Я делаю вам предупреждение, “Герои Парижа”: отдайте Камни, откажитесь от своего звания! Если вы этого не сделаете, я заберу их силой, а Париж станет вашей могилой. Я с удовольствием спою вам погребальную колыбельную.

Глухой смех, больше похожий на кашель, разносится над крышами. Всё ещё зажимая нос, Адриан бегает глазами туда-сюда, внимательно следя за Ледибаг, которая подобралась и держит йо-йо наготове. Он знает, что она может в любой момент ринуться вперед, чтобы обезвредить зараженного и спасти, но неизвестно, что этот туман делает, и какие будут последствия.

До следующего нападения акумы, которая будет целенаправленно создан для уничтожения города, остается всего пара дней, и если Ледибаг снова окажется выведена из строя, то Париж просто падет.

Если выведут из строя его, то Ледибаг с трудом, но справится, он верит в неё.

Адриан бешено соображает, перекидывая мысли, словно четки.

Сбежать, и черт с ним?

Поддержать его Леди и ринуться в бой?

Как-то отвлечь на себя?

Или обдумать план?