Не неловкость, а находчивость

«Дурак-дурак-дурак-дурак» — вертится у меня в башке, когда я смотрю на Арсения. И нет, это я не о нём, это я о себе. Ладно, допустим, иногда о нём тоже, но мне позволено закрывать глаза на его припизднутость. Кто, если не я, верно? Может, пора бы мне перестать быть влюблённой нищенкой, но ничего не могу с собой поделать: он смотрит, и я падаю. Ну, может, падаю я вовсе не из-за Арсения — ноги длинные, мешаются под… ногами? Я вообще за это лето вымахал жёстко, и теперь все считают своим долгом меня подстебать. Немного неловко теперь ходить по школе со своим метром девяносто с кепкой, но ноги себе подрубать как-то не хочется, поэтому терплю.

Короче, не в этом суть! Когда Арсений оказывается рядом, я очень тупо теряюсь. Димка, Макар и Ирка с меня ржут из-за этого, но ржут по делу. Хотя они, собственно говоря, постоянно с меня угорают; мне не обидно, но иногда я ради приличия бешусь. Ну а чё они? «Антох, чё ты как баба (кто бы говорил, Ир!)», «Шаст, ты как дебил на наго пялишь», «Тоха, рот прикрой, муха залетит», «Бля, да ты затрахал на него пялиться, братан» и всё в этом духе. Тоже мне, советчики! Димас вот вообще за Катькой из девятого «б» бегает второй год уже, а та всё никак до него не снизойдёт. Да и Макар последний месяц только о Вике и говорит. У Иры, конечно, таких проблем нет, за ней парни табунами бегают, но всё равно — чё она?

Блин, не о том я хотел рассказать. Короче, Арсений. Точнее, я и Арсений. Вообще, никаких «меня и Арсениев» пока нет и в ближайшем будущем не предвидится, но у меня есть некая привилегия мысленно называть нас именно так. Вообще-то мысленно я могу как угодно нас называть, хоть муж и муж (двойной муж? даббл-муж? муж в квадрате?), но даже язык моего внутреннего голоса не поворачивается такое сказать. Он у меня вообще вредный. Весь из себя крутой, приятный, быстро книжки читает, а как надо в классе правило по русскому прочитать, так начинается сказка об умственно отсталом Тошеньке в стране Великого и Могучего (тм). И «тм» в этом случае нихера не «торговая марка», а простое русское «твою мать». Короче, не в ладах мой внутренний чувачелло с моим же языком: никак не могут договориться произносить «литературоведческий» с первой попытки.

Да бля! Не о том речь. Хотя у меня с ней по жизни проблемы, но иногда у этого есть объективные причины. Или причина — одна, красивая такая, голубоглазая, сука, причина. Если в классе я просто запинаюсь, то с Арсением я не говорю — я выблёвываю из себя вместе с жижей обожания мутанта нормальной речи. Арс такой классный, десятиклассник, красивый (блять, какой же он красивый!), умный, на отлично учится, прям как Поз, никогда не ржёт надо мной — смеётся с меня, но не ржёт. У него мягкий голос и пушистая чёрная чёлка, которая постоянно падает на его голубые-голубые глаза, куча родинок по всему лицу и телу (я видел на его руках и ногах, когда он на физ-ре был), нос кнопкой, улыбка кривая и очень тёплая, такие же тёплые руки и ласковый смех. Невозможный он, таких людей на Земле не делают; разве что полубоги какие, коль они существуют, но Татьяна и Сергей Поповы, подарившие свету чудо в виде своего сына Арсения, хоть и хорошие люди, но вряд ли являются представителями небесной касты. Хотя шарлотка у Татьяны Алексеевны внатуре божественная, так что, может, правда не так уж и далеко.

Ну вот, бляха муха! Опять меня не туда несёт. Как это вообще постоянно происходит? Начинаю об одном, а потом душа в пляс, мысли в румбу, язык танцует пасодобль, а конечности с недовольством вспоминают два года бальных танцев в начальной школе. Ну, может не так всё красочно, просто с мысли сбиваюсь постоянно, но прошлое бальника я до сих пор не могу простить моей маме. Такой удар под дых! Подлый, сука. Ладно, хоть не балет…

Так. Надо по порядку. Может список написать, чтобы не сбиться?..

Бля, что? Список чтобы думать? Я что, превращаюсь в Поза?

Ладно, не драматизируй, Антон. И не говори с собой в третьем лице, это даже в мыслях тупо. А список тебе… мне бы не помешал бы. Хотя бы мысленный. Бы-бы-бы, ха.

Кхм.

…

........

Бля, да чё, серьёзно, что ли? То есть, когда я действительно хочу в башке всё по полочкам разложить, так сразу тишина? Внутренний Антон, ты тот ещё говнюк.

Арсений. К нему в мыслях возвращаться всегда приятно. Он говорит мне, что мы очень похожи, но мне так не кажется. Он красивый, на него все девчонки заглядываются, даже одиннадцатиклассницы иногда! Я точно знаю, Ирка общается с несколькими. Я не такой: несуразный, длинный, бренчу-звеню своими браслетами и постоянно на кого-то натыкаюсь нелепо или спотыкаюсь о воздух. Такой себе Казанова, будем честны. Ещё я не такой умный. Я не понимаю физику — Арсений говорит, что тоже не понимает, но у него-то по ней пятёрка, а у меня такая натянутая тройка, что смотреть на неё больно. В тетрадках у меня три каракули и пара букв, а у него красивые конспекты и даже почеркушки на полях прикольные, поразглядывать можно. Когда я не гуляю с друзьями, я играю с ними, созвонившись в дискорде. Ну, Ирка к нам временами подключается, просто послушать, как мы друг друга матом кроем. А он, если не тусуется с друзьями, читает книги. Смотрит крутые фильмы. Стихи, блин, пишет. И непременно мне об этом рассказывает. Если смешная комедия, то будет записывать в телеграмме кружочки со своей смеющейся мордой; если закончил очередной роман, то непременно поделится впечатлениями; если написал ещё один стих — прочитает вслух. А я, блин, в колде всасываю. Я прогуливаю уроки, потому что не знаю нихуя ни по химии, ни по физике, ни по геометрии с алгеброй. Он прогуливает только чтобы я не сидел один. Однажды я пошёл на олимпиаду по английскому, но не потому что я дохуя инглиш мэн, а просто чтобы прогулять пару уроков. Он ходит на олимпиады каждый год, потому что он реально знает эти предметы и получает от этого всякие плюшки.

Хотя есть что-то общее, конечно. Мы оба не умеем держать мысли в башке. Но, бля, даже тут подвох! У меня-то они хуярятся о стенки полупустой черепной коробки, и я всё никак зацепиться за одну не могу, а у него их так много, что они друг за дружку цепляются, одна другую сбивают, перебивают, хотят наружу выскочить поскорее. У меня хоть бы какую вытянуть, а ему бы все-все-все да за один раз. Кисель в башке у обоих, блин.

— Антон!

Я резко разворачиваюсь на пятках, едва-едва до моих оттопыренных ушей успевает донестись знакомый голос.

Дурак-дурак-дурак-дурак.

Убери влюблённую улыбку с ебала. Срочно. Блять, да он же щас сбежит от меня, если я продолжу смотреть на него глазами-сердечками.

Ну а как не смотреть?! Он же такой красивый. У него своя планета странная, невообразимо красивая. Там даже гравитация другая, иначе как объяснить то, что он сейчас бежит ко мне так легко и воздушно, будто нет у него за спиной никакого рюкзака с учебниками? Он не все носит, конечно, — а кто носит вообще, блин, — но всё же. Тяжеловастенько.

Я шаркнул несколько шагов к нему навстречу просто по инерции. Арсений подбегает, запыхавшись, и мне хочется обхватить его лицо руками и поцеловать. Бля, я так хочу к нему прикоснуться, аж пальцы колет.

— Я думал, не дождёшься.

— Тебя дождусь, — я улыбаюсь невольно, потому что он тоже улыбается. Широко, добро, светло. Я так же стараюсь, но оно и само выходит как-то. — Я думал, не придёшь уже.

— К тебе — приду!

Эх, Арсений-Арсений! Знал бы ты, как мне плохорошо это слышать сейчас, ты бы заплакал. Но не узнаешь, ведь я показывать, конечно, не буду. Ну и зачем так сладко обнадёживать бедных Антонов случайными фразами, а, Арсений?

Но блин… ко мне — придёт.

— Пошли попить купим.

— Поп-ыть, — вырывается у меня случайно, и Арсений прыскает.

— О, кстати!

Арс стягивает рюкзак с одного плеча и лезет внутрь. Он уже слегка потёртый, но всё так же ярко изрисованный. Арсений предлагал всем своим друзьям что-то написать или нарисовать на рюкзаке, и моя подпись там тоже есть! Арсению специально ради этого мероприятия Матвиенко однажды подогнал какие-то неебически крутые яркие маркеры: такими на стенах пишут, они всё-всё перекрывают. Арс дал мне их попробовать сразу после Серёжи, даже раньше себя.

Арс вытаскивает из рюкзака какую-то радужную штуку, и меня пробивает на смех.

— Поп ит! — торжественно объявляет Арсений и отдаёт красочный антистресс мне в руки.

— Где нашёл?

— У Стаса одолжил, — откликается Арсений, внимательно наблюдая за тем, как я кручу поп ит в руках. Я недоверчиво поднимаю на него взгляд. — Честно-честно! Я ему дал лабораторку скатать, ну и попросил у него до завтра.

— Прико-о-ол…

Я тыкаю пальцем в одну резиновую пупырку, но она как-то мягко прогибается под пальцем, не издавая никакого характерного звука. Я пробую ещё парочку, но ничего прикольного не нахожу.

— Чё-то лажа какая-то, — озадаченно озвучиваю я свои мысли, опять глядя на Арсения.

— Так кто на весу тыкает-то? Его положить надо, тогда прикольно.

— А-а-а…

— Бэ, дурак.

— Отвянь, — я толкаю его в бок, и Арсений, разразившись хохотом, пихается в ответ. — Может, ко мне пойдём?

— А мама?

Я неспешно иду мимо родных домов-кораблей, и Арсений бредёт рядом со мной. Вроде солнце, а ветер такой противный, под толстовку пробирается.

— На работе ещё.

— А Вика?

— На парах.

— А попить?

— А чё ты хочешь?

Арсений задумчиво вскидывает голову к небу, неопределённо что-то промычав.

— Холодненького бы… или нет. Какао вообще хочу!

— Арс, какао холодным невкусное.

— Да ну его, холодное это! — Арс отмахивается нетерпеливо. — Горячее хочу уже.

— У меня дома нет.

— Пойдём купим! — Арсения, видимо, никогда ничего не смущает.

Я смеюсь. Хочется его обнять и не отпускать, поить этим чёртовым какао целую вечность.

— Пойдём, Арс. Конечно пойдём…

Арсений торопится вперёд. Его распахнутый пиджак ветер мотает из стороны в сторону, и я искренне счастлив, что его горло закрыто водолазкой. Лодыжки ещё его открытые, блин… холодно же, простынет! А я без него в школе не смогу, это же ваще капец. Я-то не мёрзну, на мне толстовка и джинсы, за что я постоянно отхватываю пиздов от завучей; но если этот придурок заболеет, я не выживу. Без него в школу я приходить отказываюсь. Сразу всё серое такое, скучное, хочется как можно скорее уйти с уроков и помчаться к нему домой, успокаивать его маму, что Арсений «сто процентов я клянусь честно говорю тёть Тань правда правда блин честное пионерское» меня не заразит ни в коем случае. Такое уже было просто. Арс меня выгонял всеми способами, какими мог, но из-за дикого кашля все уговоры его были абсолютно нелепыми. Мы смотрели с ним фильмы, я читал ему книги вслух, расчёсывал спутанные волосы пальцами и наблюдал за тем, как он засыпает, лёжа на моих коленях. Я развлекал его как мог: пел дурацкие песни, танцевал перед ним не менее дурацкие танцы, глупо комментировал такие же дурацкие фильмы, если мы на такие всё же натыкались. Я делал у него домашку (не всю, конечно), и иногда он даже пытался мне помочь, но я укладывал его обратно на кровать, а сам устаивался рядом. Потом и я предсказуемо заболел. Тогда Арс стал ходить ко мне. Правда, тут поводов было побольше: у него хотя бы мама была дома, она не работает, а вот моя мама очень много работает, и Вика постоянно на учёбе или подработке, в этом плане нам немного… сложновато. Со мной особо некому было сидеть, а заболел я ещё сильнее Арса. Ко мне по очереди заскакивали все, кто мог: и Ира с Макаром после школы, и Димка до или после музыкалки, и сам Арсений.

— Несквик хочу. Ты как?

Я смотрю на Арсения. На стеллажи.

Блин. Мы в магазине, походу.

— Давай несквик. Сколько стоит?

— Сто восемьдесят шесть.

— Это получается… э… по девяносто три… многовато.

— Дурак? Я заплачу.

— Нет.

— Дат! — Арсений берёт жёлтую коробку и двигается в сторону кассы. — С тебя дом, кино, мягкий диван, плед и молоко, а с меня какао. Видишь, как с тебя много!

— Это не так работает.

— У меня — так.

Ну конечно. У него всегда всё работает так, как не надо, как-то по-арсеньевски, и ни у кого так больше работать не будет.

Когда мы вышли из магазина, май резко дыхнул на нас чем-то тёплым и сладким. Возможно, цветы с клуб внезапно запахли, но вряд ли — слишком уж иссохшими они кажутся со стороны. Про дышащий май, кстати, не моя придумка. Это мне Арс рассказал, точнее сказал, точнее процитировал на днях, а что конкретно, я уже и не вспомню — не-а, ни в жизни. Он со своим киселём в башке явно меня уделывает.

— Блин, а молоко-то у тебя есть?

— Спрашиваешь, — усмехаюсь и залипаю на родинке на арсовой щеке.

— Зачёт… — выдыхает Арсений и зевает.

— Чё мух ловишь?

Я запинаюсь о поребрик и нелепо вскидываю руки вперёд, чтобы удержаться. Доводят всякие тут… родинками своими. Вот так и умру, и на могиле подпишут: «засмотрелся на арсеньевскую щёку». Вряд ли при таком раскладе кто-то будет приходить и расчищать место захоронения. Позорище какое, батюшки святы.

— Да сочинение писал допоздна. Сегодня последний день сдачи был.

— Фу-у, сочиняги, — я имитирую рвотный позыв, и Арсений хохочет.

Насколько мерзкий тот факт, что я готов хоть в реале наблевать, если это его рассмешит? Наверное, это ненормально. Но, надо сказать, моя тошнота Арса не особо веселит: когда я траванулся в прошлом году, он жёстко переживал и носился со мной, как с маленьким ребёнком. Ну я тогда таким и был, собственно, это мне ещё пятнадцать было, а теперь ого — целых шестнадцать! Это уже юридическое ух, административное ох, подростково-пубертатное ай-яй и моральное йо-опт.

Как только я открываю дверь, к нашим ногам прилипает Люк. Я отодвигаю его в сторону, а Арсений, наоборот, опускается на колени и принимается тискать это шерстяное чудовище.

— Весь в шерсти будешь, — предупреждаю, хотя он и так знает.

— Ути мой хорошийшладкийпушистыймилыйроднойкрасивыйсамыйчудесныйпрелестный…

Так, тут всё ясно.

Я ухожу на кухню, ставлю несквик на стол и лезу в холодильник. Оттуда пахнет тунцом, который Вика вчера открыла. Я достаю молоко и нюхаю — вроде норм. Дата тоже нормальная, пить можно без опасности для здоровья и вреда для жизни. Или наоборот.

Заходит Арсений с Люком на руках. Хочется его зацеловать — и кота, и котодержателя.

— Не мучай его, Люк.

Ответом мне служит недовольный мявк.

Ладно, тут с котом не поспорить. Я бы тоже у Арсения на руках посидел, но куда мне до этого чучела-мяучела.

— Ты пока фильм включи, а я какаву намучу.

— Давай! — Арсений чуть ли не подпрыгивает, и Люк изумлённо таращится на него и спрыгивает на пол.

Пока молоко греется, я втыкаю в инструкцию. Честно говоря, не совсем понятно, зачем она нужна — ну кто в мире не знает, как делать какао? С другой стороны, все же однажды делают его впервые. Но кто вообще пользуется инструкцией? Меня в детстве Вика научила, а её — мама. Получается, это типа из поколения в поколение. Значит, и инструкция не нужна? Но кто тогда научил маму? Вряд ли бабушка: она не выглядит как человек, который пятьдесят лет назад делал какао.

Микроволновка требовательно пищит.

Когда я прихожу в свою комнату, то Арсений уже сидит на моей кровати с ноутбуком на коленях и нетерпеливо хлопает рядом с собой.

— Чё выбрал?

— «Отверженные», — воодушевлённо отвечает Арс.

— Это который Гоген?

— Гюго, придурок. И это мюзикл.

— Сейчас запла́чу.

Арсений прыскает и утыкается в ноутбук, что-то в нём нажимая. Я опасливо ставлю чашки на стол рядом — налил, так сказать, не жалея. С горочкой.

— Слушай, может, ну эти мюзиклы?

— А что с ними, — Арсений на секунду замолкает, что-то вычитывая на экране и принимаясь снова печатать, — не так?

— Они зану-у-удные, — я откидываюсь назад и случайно бьюсь макушкой о стену.

Начинаю шипеть. Неприкольно.

— Ушибся? — поворачивается ко мне Арсений.

— Пришибся, — бурчу.

— Чего?

— Да, — я машу рукой, — не важно. Может, лучше «Бесстыжих» посмотрим?

— Да ну, девятый сезон такая нудятина.

— Но досмотреть-то надо! Мы почти закончили. Тупо бросать на девяти сезонах из двенадцати.

— Это не аргумент, — качает головой Арс.

— Чой-то?

— А ничой-то, — кривляется он и отставляет ноутбук. — Ты ещё скажи, что нам теперь надо «Ривердейл» досматривать.

— Фу, ты нормальный вообще? Не говори такое в моей комнате.

Арсений смеётся, и на его испятнанных щеках проваливаются мягкие ямочки. Я убираю шерсть Люка с его пиджака, и он застывает немного недоумённо. Хорошо, что я не умею краснеть, иначе бы уже сдох.

— Говорил же, что налипнет, — ворчливо поясняю я и сдуваю шерсть в сторону.

Арсений следит взглядом за серым волоском и туманно улыбается.

— А может я хочу быть как Люк?

— Нафига? У него КПД отрицательный.

— Это смотря какой КПД, — не соглашается Арсений и слепит улыбкой.

— Это что-то на десятиклассничьем?

— Это что-то на арсеньевском. Я считаю, что коэффицент приятного действия у Люка стопроцентный, — я прыскаю. — Не обязательно же совмещать приятное с полезным. Можно и компенсировать.

— Отвратительный каламбур, — хмыкаю я.

— Тебе же нравится.

— Нравится.

Я сопротивляться не буду. Мне незачем — лучше смотреть на то, как Арсений довольно лыбится и мягко так жмурится, и правда, как кот.

— Ну так что смотрим?

Я бы смотрел на тебя. Приблизительно вечность, плюс-минус полтора часа.

— Давай «Смешариков».

Арсений выразительно поднимает брови, а я беспечно пожимаю плечами. На втором месте в рейтинге приятного времяпрепровождения, сразу после посиделок-погулянок-постоянок-полежанок с Арсом, стоит просмотр «Смешариков».

— Ну ладно.

— Только старые!

— Да знаю, знаю…

Лучший мужчина. Отвечаю. Девочки, в очередь.

Совсем скоро я смотрю в окно и понимаю, что уже темно. Смешарики уже отложены, какао выпит десять раз, Люк замучен, и даже старый телик в зале посмотрен — там шёл «Кто хочет стать миллионером?», и Арсению уж очень захотелось поотвечать на вопросы. Конечно, этот кисельный человек отвечал практически на все, а когда ошибался, то очень эмоционально сокрушался и жаловался мне на глупость вопросов и вообще, они что там, все с ума посходили, кто такие вопросы придумывает?

Теперь Арс зачем-то включил МузТВ, хотя это старьё уже лет сто никто не смотрит (ну, только я иногда, у бабушки на даче, интернета там всё равно нет), и теперь танцует под Лободу уже третий раз, и с каждым разом этот танец становится всё абсурднее, и что гораздо, блять, хуже — развратнее.

— Арс, ты уже мокрый весь, — хохочу я, хотя внутри всё натянулось, как тетива какая-нибудь. — Садись давай.

— Нет! — ещё пуще распаляется Арс и заливается сильнее прежнего, хотя, казалось бы, куда ещё? Звонкий и забавно высокий смех оглушает, заливаясь в мои оттопыренные уши вязким мёдом. — Пока ты не потанцуешь со мной, я не сяду.

— Я закончился ещё на Киркорове и Даве.

— Слабовато!..

Нет, меня не так легко поддеть, что вы. Вообще нет. Глупости какие. Не стану же я, в самом деле, выдыхаться под Лободу, только потому что меня подначил Арсений каким-то там детским способом. Я вовсе не поэтому встал с дивана, не подумайте. И пытаюсь перетанцевать Арса я тоже только из спортивного интереса, да. Определённо.

Арс хватает меня за руки и начинает крутить, как юлу какую-то, в совершенно ебанутом танце. Я ничё не понимаю и не соображаю, перед глазами только размытый телик, неполитый фикус (Арс говорит, что раньше такие неопознанные цветы называли традесканцией), голубые радужки и белая улыбка, от которой хочется смеяться и плакать. Я не замечаю, как он толкает меня обратно на диван и падает на другой край. Мы ржём очень громко, но хрипло, потому что жёстко задыхаемся. Лобода ушла, оставив нам караоке-версию «Лететь» А-Меги, и Арсений, отсмеявшись, начал полушёпотом подпевать.

Арс потягивается, и переваливается на мою половину дивана, из-за чего я от неожиданности закашливаюсь незаконченным вдохом. Чёрная макушка оказывается гораздо ближе, и свет от телика мягко теряется в пушистых вихрах чёлки.

Так, ну я же мужик, да? Бля, чё за вопросы, конечно да! Да. Надо брать в свои руки всю эту чепухню. И Арсения тоже можно. Как там обычно с девчонками прокатывало? Руку на плечо положить? Но Арс вроде не девчонка, вдруг ему не понравится? Нет, он сам так уже делал, значит, нормально. Правда, тогда это было в контексте «о, братуха!», а не «о, я в тебя втрескался по уши и теперь обнимаю тебя на диване в своей гостиной, пока дома нет сестры и матери, может, пососёмся?»

Всё, хватит сиськи мять. У меня их даже нет. Да и у Арса тоже не наблюдается.

— И только чей-то крик вдруг позвал летать…

Блять, стрёмно-то как. Кажется, я щас сдохну.

Просто руку на плечо. Левую. Осторожно. Чуть приподнять и положить сверху его плеча. Отличный план.

Надёжный, блять, как швейцарские часы.

— И поднял ты глаза, в высоту, где голоса плывут…

Я на пробу дёргаю рукой, но получается хуёво — она словно потяжелела раза в три. Ебанись.

Так, не очковать. Не ссать. Не бояться. И, блять, не плакать, главное не плакать, иначе это совсем позорище ебучее.

— Там люди в не… В небесах…

Я резко поднимаю руку и запоздало понимаю, что вышло чересчур резко. Очень, блять, резко, прям с перебором. Арс испуганно дёргается, и я дёргаюсь тоже, только слишком поздно. Получается так, что я отвешиваю Арсению смачного такого леща. Нечаянно, сука! Просто случайно ёбнул звонкого армянского чапалаха со скоростью света. Пиздец. Арс изумлённо охает и хватается за нос.

— И тебя с собой зовут…

Я в панике таращусь на Арсения, который сильно зажмурился и даже зашипел — и правда на Люка похож.

Блять, какой ещё Люк?! Чё делать? Ему же больно!

Сука-сука-сука-твоюматьблять-сука!!!

— Полететь по белому свету, став одним движением ветра…

Я хватаю Арса за лицо и резко впечатываюсь в его губы, пока не передумал. Хотя мне теперь вообще ничего «резко» лучше не делать.

— Охуеть, — выдыхаю я в его лицо, выпучив глаза, и целую его ещё раз.

По инерции.

Арс мычит что-то, и я моментально отлетаю в угол дивана, прижав руки к груди. Страшно пиздец, сейчас сердце выпрыгнет.

Арс таращится на меня, я на него, А-Мега поёт.

— Что за херня? — сипит Арсений.

— Я не ебу, — честно признаюсь я, но выходит это нервным, испуганным писком.

Арсений, державший ладонь под носом, отнимает её от лица и озадаченно смотрит, видимо, чтобы узнать, есть ли там кровь. Ладонь чистая — Арсений выдыхает.

— Бля, прости. Я не хотел, это вышло случайно. — тороплюсь я, пока мозг отчаянно подаёт сигнал заткнуться нахуй. — В смысле, случайно ударил, поцеловал-то я не случайно, хотя тоже случайно, я просто… перенервничал, в плане, ну, я не хотел, то есть хотел, но не так…

Блять, я долбоёб.

— …то есть вообще не хотел, ты не подумай, я не планировал, и вообще ты не в моём вкусе, ну, ты красивый, но не так красивый, чтобы хотеть тебя поцеловать, хотя кому-то, может, и так, но целовать же хочется не только из-за красоты, и я вообще не из-за этого, просто тебе больно, но не то чтобы я думаю, что так тебе будет не больно, я вообще не хотел, чтобы тебе было больно, а я просто растерялся, и это не чтобы это, короче…

Арсений молча хлопает глазами.

Я затыкаюсь.

Мы молчим, песня сменилась на «Я — это ты». Какое же тут старьё крутят, это ещё моя мама слушала.

— Вот… — зачем-то выдыхаю я, ещё сильнее вжимаясь в диван.

Арсений наклоняет голову набок и бегает взглядом по моему лицу.

— Это… странно, — хрипит он наконец. — Но оригинально. Больше… больше так не делай, ладно?

Сердце ухает вниз — кажется, сдохло.

Я сжимаю губы, чтобы не ляпнуть ничего. Что-то внутри сильно обожгло — наверное, обида. Ну и стыд, от которого всё тело как в… в жаровне. Есть такая? Чувствую каким-то тридцать седьмым чувством, как моё лицо сереет от разочарования. Ну конечно, чего я ждал.

— Ой. Антон, — голос Арса становится ласковей, — ты не понял. Бить меня не надо просто.

— А?.. — вопрос застревает внутри, невысказанный, цепляясь своими ручками-словами за стенки моего горла.

— А целовать можно.

Охуеть. Я умер?

Арс наклоняется ко мне и, обхватив за обе щёки, как несколькими секундами ранее сделал я, целует в… лоб. Я разочарованно выдыхаю, а Арсений хитро хихикает. Он нависает надо мной, и мне охуительно страшно — а ещё приятно, да так, что ноги отнимаются. Арсов КПД, конечно, выше, чем у Люка, причём оба.

— Меня сейчас стошнит, — пищу я, и Арсений, отстранившись, озадаченно хмурится. — От невров, — торопливо объясняю я.

— Невров? — Арс насмешливо хмыкает.

— Ой. Ну типа. То есть, погоди, я имел в виду…

— Просто молчи, пожалуйста.

— Хорошо, — я соглашаюсь даже не думая.

Арсений беззлобно закатывает глаза и осторожно касается моих губ, выдыхая горячий воздух, и в мою голову бьёт что-то хуже, чем два стакана водки на днюхе Макара. Он нависает надо мной, я сползаю куда-то вниз и чуть не сваливаюсь с дивана. Арс осторожно гладит меня по лицу и хихикает, когда я начинаю неосознанно тянуться к его ладони.

— Как кот, — с щемящей нежностью в голосе произносит он и качает головой.

— Сам такой, — бурчу я, а губы растягиваются в дебильной улыбке.

— Поцелуешь меня ещё раз? — хитро щурится Арсений, пальцами пробегаясь по моему предплечью.

— Не на материнском диване, — загробным шёпотом отвечаю я, выпучив глаза.

Арсений громко смеётся и вскакивает с дивана, тянет меня за собой в мою комнату, где мы падаем на нерасправленную кровать — я опять ударяюсь затылком о стену и втягиваю воздух сквозь зубы, хватаясь ладонью за ушибленное место. Арсений налетает на меня с поцелуями, смеясь мне в губы словами «зачем такой неаккуратный?», а у меня и ответа нет.

Шишка будет, походу.

Арсений тычется носом в мою щёку и прикусывает губу.

Да и похуй на шишку.

Я обхватываю Арса руками и ногами, как коала, и сваливаю его на кровать слева от меня. Сгребаю в охапку, крепко припечатываюсь к его сухим губам и не могу удержать странный радостный звук, который рвался из меня уже кучу времени. Мы крутимся в кровати, как ужи, потому что хочется обнять везде и сразу, поцеловать в каждую родинку, и вообще, всё вокруг заполнить, чтоб не продохнуть без нежности нельзя было. Арсений смеётся очень много, и я не всегда понимаю, это ему щекотно, или он просто веселится? В любом случае, мне его хихиканья только в радость. Я беру его руки в свои и целую его пальцы, и он от этого почему-то сильно краснеет — как же хорошо, что я не умею! — и уводит взгляд в сторону. У него приятная кожа рук, ладони мягкие, а запястья хрупкие и по какой-то странной причине прохладные.

В коридоре слышится бряканье ключей и мявк кота. Я замираю, а Арсений, ещё не сильно соображая, почему я застыл, обнимает меня ещё крепче.

— Ебать! — шёпотом хриплю я. — Шухер, Арс!

— Чего? — он хлопает глазами. Надо их тоже поцеловать попозже.

— Притворись, что спишь! Там мама или Вика.

— А ты?

Ключ в замке проворачивается.

— А чё я?

— Да ты весь… весь!.. — Арс не находит моему виду слов и только молча взмахивает руками.

Дверь открывается. Приплыли.

Я со всей силы прижимаю палец к губам и жестами показываю Арсению отвернуться от двери. Мельком смотрю на своё отражение в шкафу — чучело, блять, мяучело. Весь красный и взъерошенный, ебануться просто. Слава богу, что свет выключен. Я приглаживаю чёлку, как могу, ныряю в недры шкафа за пледом и второй подушкой. Из гостиной доносится музыка из навязчивой рекламы.

— Эй, ребятня! — Вика заходит в комнату и замолкает. — Ой.

Я выглядываю из-за дверцы шкафа и нервно машу сестре рукой.

— Привет, — шепчу я. — Мы тут побесились немного, а Арс всю ночь не спал, сочинения писал вроде…

Почти не вру, хули.

— Вот и…

— Отрубился, понятно, — добродушно хмыкает Вика. — Тебе помочь постелиться?

— Да не, ты чё. Нормально же, что он у нас сегодня?

— Да, забей, — отмахивается сестра.

Вика уже выходит, но в проходе затормаживает и оглядывает меня пристальным взглядом.

— Чё довольный такой?

Арсений кашляет «во сне» и слегка елозит. Актёр, блять, погорелого театра.

— Настроение хорошее, — беспечно отзываюсь я.

Вика высоко поднимает брови и выжидающе смотрит на меня несколько секунд.

— И всё? — недоверчиво переспрашивает она.

— И всё.

Мы молча смотрим друг на друга ещё немного. Я не выдерживаю.

— Всё, Вик, короче, иди уже!

Вика хмыкает и пожимает плечами, после чего выходит и закрывает за собой дверь. Я шумно выдыхаю и смотрю на Арсения, тут же развернувшегося ко мне лицом. Мы переглядываемся и глотаем смех, однако когда я принимаюсь расстилаться на полу, Арсений хмурится.

— Ты чё? — шёпотом спрашиваю я.

— Это ты чё? Зачем на полу?

— Мало ли.

— Что?

— Вика или мама зайдёт.

— Так мы всегда на одной кровати спали, — Арсений хмурится ещё сильнее. Повисает очередная пауза, пока я соображаю. — Ты переживаешь?

— Не то чтобы, — честно отвечаю. — Я не задумывался сейчас.

На лице Арса вдруг появляется очевидная тень грусти, которая мне очень не нравится.

— Переживаешь, — заключает он. Странная логика, конечно. — Они же будут против… ну… всего этого.

Арсений розовеет, но почему-то даже это сейчас выглядит тоскливо.

— Против… нас?.. — будто спрашивает.

Я аккуратно сажусь на кровать и утыкаюсь взглядом в слезающий уголок обоев под потолком, поджав губы. Будут против? Вика… вроде бы у неё подружка встречается с девушкой, но это как-то не показатель. Сестре-то, может, всё равно будет. Она вообще не очень эмоциональна, свои одобрения-неодобрения при себе держать будет. В сущности Вике будет фиолетово, кто там у меня, зачем и как. А вот мама… маме не понравится. Она расстроится, очень сильно расстроится. Она же простая такая, живёт по канонам российской жизни, ей внуки нужны… зачем-то.

Я не смогу ей объяснить. Она разочаруется. На сто процентов я знать не могу, но… но.

Перевожу взгляд на Арсения, который так и замер. Против нас. Какая разница, если теперь есть мы. Это же важнее? Мама… она поймёт однажды. Или смирится. А нас… только мы и спасём.

Но родители Арсения… Сергей Александрович совсем не плохой, да и Татьяна Алексеевна очень нежная женщина, шарлотка у неё зашибенная, но они, ну, не примут. Отец из дома начнёт выгонять, открещиваться от него, тётя Таня будет плакать очень-очень долго. Родителям Арсения знать нельзя: они просто не смогут понять, даже если захотят.

Я нахожу руку Арсения под одеялом и сжимаю его пальцы, слабо улыбаясь.

— Не ложись на полу, — шёпотом просит Арс.

— Хорошо.

Я всё равно расправляю второе одеяло, но Арсений безапелляционно под него забирается, стоит мне только лечь. Мы переплетаем ноги, я обнимаю его и с лёгким трепетом ощущаю прохладные ладони на своих рёбрах. Пушистые чёрные кудри щекочут подбородок, я тру щёку о плечо и расплываюсь в улыбке. Арсений не смотрит на меня больше, только утыкается сильнее лбом в мою шею, губами (наверное, нарочно) касаясь кожи. Мне остаётся только тихо вздохнуть и прикрыть глаза, чтобы в мире только мы остались, под одним одеялом, когда есть целых два, с одним дыханием — несинхронным, конечно, но всё равно одним на двоих.

Дурак, всё-таки. Дурачина.

А кто из нас, это уже дело десятое.