Сцена. Залитая ярким светом фонарей она да различные действа на ней, безусловно, даже привлекали внимание барда к себе поначалу. В конце концов, какой праздник без театра и какой Луди Гарпастум без свободного высмеивания злобных тиранов прошлого?
Однако сейчас Венти хочется бежать отсюда и как можно дальше, после чего ухватиться за горлышко верной бутылки вина да захлебнуться в терпком букете многолетней выдержки. Хочется забыться, орать во всю глотку, лишь бы никто не видел исказившего лицо страха, боли и скорби…
Собственно, это бард и делает, стоит отвернуться к хлопающей толпе главной зачинщице этого кошмара. Тихонько покидает Венти закулисье, с невиданным проворством скрываясь в известном только ему направлении. Пожалуй, Розалина слишком много вложила в эту постановку, чтоб так просто её расстраивать, а посвятить кого-то в свою боль вряд ли получится у архонта.
Это бремя принадлежит лишь ему, Барбатосу, и он, как и полагается ответственному архонту, будет нести его до самого конца. Или же в попытках уйти от всепоглощающего чувства вины зальёт всё бутылкой, двумя, тремя…
Пока не утонет боль глухая его в пьяном забвении — не остановится.
***
Начинается все, собственно, у каменного фонтана на городской площади, где можно греться на солнышке, наигрывать незатейливую мелодию да плотников бойким мотивом подбадривать. Мастерят они сцену уже который день подряд без отдыха: то там гвоздей добавят; то там доски поменяют. Близится Луди Гарпастум. Разливается он по улицам Мондштадта запахами вкусной еды, смехом, танцами да песнями. Ликует мысленно Венти, наблюдая за подготовкой своего любимого народа к лучшему празднику во всем Тейвате.
Но больше всего ждёт он вечера, когда в цветастых флажках зажгутся яркие фонари, а на сцене разодетые в костюмы жители города Песен и Свободы будут показывать незатейливые постановки из истории Мондштадта. Любит Венти смотреть на то, как его свободный народ высмеивает тиранов прошлого без страха преследований, угроз и пыток со стороны уязвлённых «правителей». Нет боле в городе Песен да Свободы тех, кто держал бы его в своих стальных рукавицах. А народное Слово свободно как никогда.
Качает бард ножками, поглядывая на плотников и почти готовую сцену, и замечает он знакомую фигуру в алом платьице. А личико-то у неё понурое, задумчивое и сама она ссутулилась, словно прижимает к груди что-то…
— Розалинушка-а-а! — окликает и приветственно машет рукой Венти да так, будто взлететь хочет. Едва не соскальзывает он с каменной кладки прямо в ледяную воду и хихикает задорно.
— Ох, Венти! Осторожнее! — и как только эти милые девицы умудряются бегать настолько быстро в столь длинном платье? — Ты ведь простудиться можешь.
— Может на первый взгляд и кажется, что я хилый, но, поверь, здоровья у меня хоть отбавляй, — слегка хвастливым тоном говорит Венти, мягко улыбаясь девушке, — Но я все равно ценю твою заботу.
Врёт Венти беззастенчиво: уж сколько лихорадок повидал он на своём веку и сколько раз хворь всякая подминала его под себя беззастенчиво, злобно и агрессивно. Но Розалину тревожить не хочется, да и думает она сейчас явно о другом, прижимая к груди увесистый томик истории Мондштадта.
— Чем опечалена ты, пташка моя? — обеспокоенно спрашивает бард, откладывая лиру и приглашая Розу присесть рядом.
— Да так, задумали мы с Арундолином и Ростамом сценку о башне поставить, а одного человека нам не хватает, — вздыхает Розалина, — А выступление у нас уже через неделю…
— Не про Декарабианскую ли часом?
— Да, про неё. Нам того самого мальчика, зачинщика революции не хватает.
Венти вздрагивает, будто какая-то туманная дымка его окутывает. Будто сквозь сон произносит он тихое:
— Мне тоже…
Смотрит бард куда-то в лазурь небесную стеклянным взглядом. Вспомнить ласковую улыбку того парнишки да руки его тёплые, глаза бездонные не удаётся: тормошит Розалина легонько его за плечо.
— Венти? Всё в порядке? — обеспокоенно спрашивает она, заправляя за ухо непослушную светлую прядь.
— Д-да… В полнейшем! — легонько отмахивается бард, натянуто улыбаясь и наигранно посмеиваясь, — Удачи тебе с поисками.
— Я в общем-то хотела предложить его роль тебе. Вы достаточно сильно похожи просто и я подумала, что…
«Похожи».
«Его роль».
Голос Розы все дальше и дальше от Венти, а сам он спускается все ниже и ниже. Он не чувствует дна, но захлёбывается в нахлынувшей липкой горечи, сдавливающей горло стальной хваткой. Глаза беспощадно жжёт от слёз сожаления… И при этом всем Венти выдавливает из себя согласие, не в силах расстраивать подругу. Мимо ушей его проходят бесконечные благодарности Розалины, минуя как разум, так и испещрённое иголками сожалений и боли сердце. Он не сразу замечает, как Роза скрывается с глаз, унося на своём лице воодушевленную улыбку.
Венти поднимает взгляд на небо. Очевидно, за эти пятнадцать дней празднований он вдоволь напьётся, пытаясь заглушить боль…
***
И наконец вот он — решающий день.
Розалина нервно покусывает алые губки в ожидании, то и дело выглядывая из-за кулис. А толпа на площади гудит, переливается смехом от выступающих на сцене ребят-поваришек из таверны. И вновь они показывают сценку с глуповатыми Лоуренсами, вызывая одобрительный гул.
— И сейчас он пошутит про ловлю Гарпастума пятьсотлетней давности, — лениво тянет гласные Арундолин, опираясь на «башню» из фанеры и поправляя топорщащиеся смолисто-чёрные перья на накидке. «Прорицание» его оправдывается в тот же момент, — Неужели в истории Мондштадта кончились интересные истории?
— Ну… Наша интересная, наверное, — тяжело вздыхает Розалина.
— Никто ничего не показывал про башню столько, сколько я себя помню, — пожимает плечами Венти, покручивая в руках берет.
«Может, оно было к лучшему» — мысленно продолжает он. Вслух сказал бы, но не хочется расстраивать и без того беспокойную Лоэфальтер. Розалина тем временем нервно топчется по кругу, бросая взгляд за сцену да вновь губки прикусывая. Тонет она в мыслях разных: что, если не удастся выступление или пойдет не так что-то?
— Наш выход! — выдёргивает Арундолин из пучины Розалину, накидывая плащ из перьев. Ростам надевает капюшон: очевидно, его роль сегодня малость необычна — тот самый элементаль-дружок безымянного бунтаря, сокрушившего Бурю.
— Помни о том, как лук правильно держать, — хлопает девушку по плечу Венти. Розалина кивает, вспоминая оставленную плечом лука шишку на лбу, — Давай, всё получится!
Ему больно надевать одежды, подобные тем, что носил тот бродяжка. Играть этого бродяжку барду тоже больно, но…
Разве не этим ты занимался два тысячелетия подряд, Барбатос?
Голос совести мерзкий, противный, пробирающий до ледяных липких мурашек, несмотря на теплоту минувших дней. И даже вино уже не заглушают безжалостные приговоры, эхом раздающиеся внутри.
Чуют ветра вездесущие печаль владыки своего. Завывают они протяжно, жалобно, словно это и не они вовсе, а сам Барбатос реквием ветряной составляет…
Он не осознаёт того, как быстро и вместе с этим чудовищно медленно проходит сценка. Не видит из-за застилающей пелены слёз то, как рушится наземь поверженный Арундолин в роли Владыки Бурь. Не слышит из-за воя ветров то, что рассказывает Розалина… Все трое кланяются под разномастные аплодисменты, ловят цветы и улыбаются. Венти же тайком убегает со сцены, слыша разговоры плотников и другого люда, не успевшего на выступление.
— А ведь парнишка-то лучше всех отыграл! Прям вылитый бродяжка из легенды!
— Ай да Лоэфальтер, так сильно напрячься ради простой сценки!
— Интересно, где она нашла такого похожего парнишку?
— Эй, это же тот бард! Как его, Венти, да?
Душат слёзы Барбатоса, скрывающегося в наступающей ночи, в закоулках Мондштадта. Останавливается он лишь на заднем дворе одного из немногих публичных домов города. Срывает с себя ненавистную жилетку, оставаясь в одной белой блузе. Бессильно обрушивается архонт на колени, давая волю громким рыданиям.
Завывают тем временем ветра неприятно, пробираются за шиворот красного платьица Розалины. Рвет стихия необузданная яркие флажки на крышах и фасадах зданий. А карминовый солнечный диск все ниже в мохнатые облака опускается. Близится окончание дня; расходится народ по домам; утихает музыка и песнопения. Но завтра она зазвучит вновь, да только Венти её не услышит… Да только есть ли до него дело сейчас?
— Отлично постарались, ребят! — весело отмечает Розалина, подбирая корзинку с пахучими яблоками, — Особенно ты, Вен… Венти?
Девушка обеспокоенно оглядывает закулисье в поисках барда, но нет его там. Странным это кажется Розалине, ведь обычно Венти никогда не отказывал себе в удовольствии прослушать бурные овации, раскланиваясь слушателям и зрителям.
— Никто Венти не видел? — спрашивает она, оборачиваясь к Ростаму и Арундолину.
— Он не дождался эпилога и ушёл, — пожимает плечами Арундолин, — Может, дела какие?
— Может-может… Спасибо, что согласились помочь, ребят, — натянуто улыбается Розалина, складывая платье и возвращая Арундолину лук.
— Да не за что! Всегда рад сыграть зло-о-обного тирана!
Розалина спускается со сцены, по-прежнему сжимая в руке корзинку пахучих красных яблок. После окончания выступления как-то чересчур тихо становится на улице и пусто, до ужаса пусто…
Лишь шорох ветров, да накрапывающий дождь прерывают сумеречную, неестественную для Мондштадта тишину. Розалина вздыхает, решаясь пройтись да поискать Венти. Он слишком уж сильно помог и оставить его без угощения — худший из возможных вариантов благодарности за содействие. Заглядывает Роза в таверны, в подворотни и закоулки, в надежде найти там изумрудных тонов комочек счастья и радости.
Да только не находится он никак.
В безысходности возвращается Лоэфальтер к фонтану, присаживаясь на прохладную каменную кладку.
— Почему ты до сих пор не дома? Твоя матушка будет беспокоиться, — внезапно раздаётся голос Ростама, заставляя Розалину вздрогнуть, — Тише-тише, это лишь я.
— Ох, Ростам…
Роза неловко отводит взгляд, убирая корзинку яблок в сторону и приглашая рыцаря присесть рядом.
— Что тебя так сильно встревожило? — Ростам аккуратно убирает с лица девушки длинные пряди чёлки, но та слишком погружена в себя, чтоб заметить это.
— Понимаешь, я… Я даже не знаю, что могло его так задеть и почему он сбежал, — тихо отвечает Роза, — Почти весь город обошла — и его нигде нет…
— Ты так сильно переживаешь за Венти?
— Да…
Ростам мягко улыбается, обнимая за плечи Розалину. Кажется, для него это абсолютная редкость и будь здесь Арундолин — вопил бы он о том, что на лице мистера Угрюмыша засияла робкая нежная улыбка. Девушка же смущается сильно, прижимаясь к груди своего рыцаря да вздыхая.
— Мы можем прочесать территорию, если тебе будет так спокойнее, — предлагает Ростам.
— Нет, пожалуй… Мне кажется, ради такого отряд рыцарей брать — это, малость, неразумно, — неуверенно тянет Розалина, — К тому же, они могут пригодиться в другом месте.
— Пожалуй, ты права.
Они ненадолго замолкают, а Ростам отстраняется, глядя куда-то в укрытое тучами небо.
— Как думаешь, он ненадолго пропал? — внезапно спрашивает Розалина, нарушая тишину.
— Да. Он всегда возвращается в Монд, — пожимает плечами Ростам, — Так или иначе, он слишком уж сильно втесался в наши жизни и без него город Песен и Свободы вовсе не такой, какой с ним. А теперь пойдем, матушка твоя будет ругаться.
Пусть Розалина и кивает молча, в душе её всё же загорается огонёк надежды.
***
Венти, как ни странно, возвращается.
Он едва стоит на ногах и от него разит алкоголем. Под некогда весёлыми глазами заметны темнеющие круги, а взгляд его пуст, как никогда. Сейчас Венти больше похож на тех посетителей таверны, которых гонят в шею за буйное поведение и после они слоняются по ночам по городу в надежде «оприходовать» какую-нибудь неосторожную девушку. Он не осознаёт, куда именно несут его ноги да Ветер, но вскоре едва не падает прямиком в ледяную воду фонтана на площади.
И как же ему сейчас становится стыдно, стоит услышать ему громкое «Венти!»…
Розалина подбегает, нет, подлетает к нему, обеспокоенно осматривая опухшее лицо. Кажется, она шепчет кучу спутанных извинений и Венти наконец поднимает взгляд, дабы встретиться с такими же усталыми серебристо-синими очами, покрасневшими от слёз. Сама девушка тоже выглядит так, словно целую неделю без передышки плакала, терзалась сожалениями и болью. Бард мягко касается щеки Розалины, неловко улыбаясь.
— Ты… Ждала меня, верно? — тихо спрашивает Барбатос.
— Да… Ты вообще представляешь, как я нервничала?! — девушка, все же, находит в себе силы позлиться на него, — Пропасть на целую неделю! Да ещё и не предупредить никого!
Венти не отрицает того, что виноват. Но и Розалина не без греха. Благо, она это понимает, сжимая ладони барда в своих и склоняя перед ним голову.
— Я… Я хотела извиниться, в общем-то, — опускает стыдливо взгляд девушка, — Я совсем тогда не думала о твоих чувствах и для меня было важно лишь выступление…
— Все нормально, Розалина, — Барбатос гладит по голове свою взбалмошную, глупую и порой невежественную, но любимую дочь. Пусть они не связаны кровно, но все же для него все жители города Песен да Свободы так или иначе дети, — Я не злюсь на тебя. Мы все порой эгоисты.
— Ты думаешь?
— Я знаю. А теперь, поведай мне, что пропустил я за эту неделю!
Розалина непонимающе смотрит на Венти, чтоб после рассмеяться вместе с ним над его же наивностью и почти детской непосредственностью. Безусловно, Луди Гарпастум закончился, но этот факт абсолютно не мешает этим двоим кружиться по площади в затейливом танце, а после — долго-долго обниматься, как и положено хорошим друзьям.
И пусть этот Луди запомнился Венти как худший. Какой-то шарм остался в нём все равно, ведь, как известно боль и радость порою — две стороны одной медали Жизни.