Он потерял нить разговора, вступив одной ногой через порог пустующей затхлой квартирки. Стены пропитались сигаретным дымом, алкоголем и пустыми надеждами. На обратном проводе мобильника Куникида разрывался тирадой, цитируя недовольство заказчика. Дазаю вдруг подумалось, что он вернулся к тому, с чего всё началось. Сумки были благополучно сброшены ненужной ношей у двери, вызов сброшен, а руки в бинтах упирались в старое и расстроенное пианино. На нём ведь уже никто не играл с тех пор, как он уехал 10 лет назад.

Он приехал сюда чтобы что? Ради чего снова бороздит старые воспоминания, которые до сих пор режут грудную клетку? Ему вдруг вздумалось открыть крышку пианино и наиграть простенький «голубой вагон», но Осаму не удовлетворила сыгранная им детская мелодия, поэтому он сел на банкетку и решил сыграть кое-что иное — особенное. Раньше, 10 лет назад, «Октябрь» Чайковского звучал для него чарующе мелодично и успокаивающе, особенно когда Дазай играл для мальчишки в ссадинах и пластырях. Сейчас мелодия выходила из-под клавиш рвано и грязно. Эта была злость — на мир, который не позволял быть собой; на людей, что осуждали их за любовь; на себя за глупость. За то, что оттолкнул, за боль, что он причинил, за то, что не смог.

Некоторым вещам свойственно меняться, но только 10 лет спустя Дазай понял, что ничего в его жизни и не менялось.

***

В деревне всё ощущалось по-другому. Здесь слишком свободно для городских. Пахло кислыми яблонями, а если спуститься вниз по реке, ветер донесёт аромат цветения и тины. Дазай любил отдыхать здесь именно летом. Друзей у него здесь не было. В одиночку лазать по деревьям, строить шалаш из досок на дальнем берегу, что зарос тиной и камышами, было не так уж и скучно. Иногда Осаму целыми днями сидел в комнате, разучивая ноты, сгорбившись у пианино.

— Вот вырастешь и станешь великим музыкантом, внучок… — всё мечтала бабушка. Она поставила пиалку с вареньем перед Дазаем, чтобы вместе попить чаю.

Он не разделял её мечтаний о музыке, лет до 10 и всё делал из-под палки. Конечно, любовь к пианино пришла и пришла с такой силой, что родители буквально оттаскивали его от инструмента. В этом месяце ему стукнет 18. Он до сих пор проваливает вступительные в консерваторию. Уже третий раз! Ещё чуть-чуть и Дазай правда опустит руки. Какой из него «гений»? Разве гении проваливают экзамены подряд? Разве гениям нужно сидеть днями и ночами над клавишами и зубрить сонату до тех пор, пока пальцы не начинают неметь от усталости и непрерывной игры? Что будет, если он оплошает снова?

Из мрачных мыслей его вытащил громкий звук разбитого стекла. Осколки отбрасывали свет от закатного солнца, а вместе с ними катился по полу мяч. Дазай встал с банкетки, заинтересованно оглядывая место чьего-то преступления. За окном послышался топот и прерывистое дыхание. Мяч он взял в руки и посмотрел в окно. Какой-то мальчишка рыскал в кустах их двора. Можно было догадаться, что именно он искал.

— Это твой? – усмехнулся Осаму, показывая свою находку. Мальчик на голос оглянулся с большой надеждой, но как увидел предмет и не очень вдохновляющую картину разбитого окна, нахмурил брови. Видимо, всё-таки его.

— Ой, — прошептал парень, с опаской оглядываясь. – Извини за…

Договорить он не успел. В комнату на звук пришла бабушка и охнула от испуга. Окно разбито, а Дазай босыми ногами стоял у него с мячом в руках, совсем не замечая, что осколки впивались в ноги. Осаму сейчас смотрел только на копну рыжих волос, что скрылись за забором со скоростью света. Он даже не успел отдать мяч.

— Это я, ба, извини. – виноватая улыбка растянулась по лицу. Ложь во благо давалась легче. Только вот зачем такие жертвы? Ради кого? Ему вдруг подумалось, что правда будет нести обязательно последствия.

Бабуля лишь вздохнула, но вроде поверила.

— Чего же ты в комнате играешь... — пожурила она, уходя за совком убирать бардак. Его ещё немного поругали, но в целом всё прошло хорошо. Ступни ему она обработала и всё время возмущалась, чего это он не выпускает из рук этот мяч? Дазай только плечами пожимал, а сам удивлялся самим собой.

Действительно, чего же он? На кой чёрт его руки не разжимали его, а мысли возвращались в рыжему мальчику? Он ведь вернётся завтра. Не могло быть иначе, он точно придёт за мячом. Снова весь такой краснющий, в пластырях и с широкой улыбкой. Осаму вернёт ему мяч и что дальше-то?

Ему хочется верить, что дальше будет всё.

***

Утром эмоции немного отпустили и Дазай даже подумал, что никто за мячом и не вернётся. Из-под клавиш лился «Октябрь» Чайковского. Он будет играть именно это на предстоящем вступительном экзамене и нужно было подтянуть игру. Дазай так погрузился в музыку, в пианино, что не сразу заметил, как на окне кто-то сидел. Осаму играть не прекратил, но оглянулся и улыбка тронула его лицо по самые уши. Мальчик и правда пришёл. Выглядел он всё также виновато: плечи понуро опущены, а губы были искусаны. Он теребил край шорт и смотрел куда-то вдаль, заслушавшись и даже не обратив внимания, что Дазай играть прекратил, заинтересовавшись гостем. Только когда Осаму кашлянул в кулак, дабы привлечь к себе взгляд, мальчишка повернулся к нему и неловко поздоровался:

— Очень красиво играешь.

— Привет, — Дазай улыбнулся, положив руки на клавиши. Пианино в последний раз издало несозвучные ноты. — Спасибо. Как тебя зовут?

— Чуя, — парень почесал нос и поудобнее устроился на окне. Вообще-то, подоконник был узковат, но Осаму пока промолчал. — А-а...

— Я не сказал, что это был ты.

— Извини.

Разговор как-то не вязался. Чуя только смотрел на него, как и Дазай — на Чую. В этих гляделках не было места расторопности. Лишь интерес. Изучая внешность гостя, Осаму подметил, что он был слишком правильным. В этой «правильнсоти» было много всего неправильного. До того, что становилось дурно. Не может же человек быть идеальным, где-то должен таиться подводный камень. Почему незнакомец так привлекает взор?

Чуя вздохнул и прервал их безмолную переглядку. Она действительно затянулась и сразу же накатила волна неловкости. Дазаю показалось, что уши парня стали похожи на цвет его волос. Лишь на миг.

— Приходи завтра на берег. — неожиданно позвал Дазая Чуя. Осаму улыбнулся и наконец встал с банкетки, разминая руки. Надо бы отдать то, зачем к нему пожаловали.

Отдавая мяч, кончики пальцев дрогнули, когда они коснулись на мгновение. Кожа у Чуи была холодная. Наверное, он замёрз на улице, ведь солнце только-только взошло и не успело нагреть воздух. Предлагать выпить чаю Дазай не стал. Было видно, что мальчик торопится. Тот уже спрыгивал с подоконника.

— Я приду. — Это обещание он хотел сдержать. Чуя улыбнулся ему и отсалютировал на прощание. Теперь он не украдкой лез по забору, а вышел через скрипучую калитку, пока Осаму смотрел на удаляющуюся фигуру юношы.