Вечер крадётся в Снежную незаметно, сбрасывая на дворец и ели покрывало тьмы. Звёзд сегодня, как и вчера, не видать: затянули небо смолисто-чёрные тучи, роняя редкие снежинки на ветви елей. Завывает ледяной ветер, стучится хвойными кистями в толстые стёкла окон, да не пробраться ему в царскую спальню, освещённую мягким медовым светом.
Трещат языки пламени в камине, а на письменном столе пятёрка толстых свечей на лакированную древесину воском расплавленным капает дружно. Сидит, сгорбившись, Царица и строчит что-то в письме. По обозлённому скрипу пера можно с лёгкостью понять одно: не выходит у государыни сложить все мысли в цельную кучу. Потирает она переносицу, хмурится и сминает листок, отправляя его прямиком в камин. Стоит только положить ей перед собой следующий, как раздаётся внезапно краткий стук в дверь.
— Да? — без особого энтузиазма ворчит Царица, не поднимая головы. Хоть бейся нею в чистый свежий листок или волком вой — не идут слова и всё тут. Завтра письмо должно, нет, обязано отправиться в Мондштадт и лечь прямиком в руки действующего магистра, да только не пишется оно почему-то.
А в комнату тем временем тихой поступью Синьора входит. Прикрывает дверь, после присаживается на кровать и оглядывается. Вроде, столько раз уже бывала здесь, а всё равно что-то новое да подметит: там, в книжном шкафу, на одну книгу больше стало; тут, на карте, отметка прибавилась. «Ещё один архонт нашёлся» — догадывается Синьора, заметив в Мондштадте свежий флажок, а после — хмурится, поняв, кто именно этот архонт.
Царица, впрочем, от письма не отрывается. Зарывшись руками в серебристые волосы разочарованно выдыхает, сминая очередной листок.
Краткая нежная улыбка затрагивает алые губы предвестницы и она, словно тихий мотылёк, подбирается к государыне своей, укладывает руки на напряжённые чужие плечи, осторожно разминая их. Царица вздрагивает и резко поднимает голову, упёршись затылком в грудь предвестницы, затем — торопливо опускает, пытаясь скрыть пылающие щёки в бумагах.
— О-ох, Синьора… Я тебя не заметила, — нервно лепечет, откладывая перо в чернильницу и жмурясь от чужих прикосновений, — Т-ты уже ужинала?
— Без тебя как-то совсем тошно за столом находиться, — со вздохом отвечает женщина, — Всё работаешь?
— Работаю. И не складывается, — ворчит Царица, постукивая пером по листу.
— Неудивительно: сидишь тут голодная, уставшая и ещё работать пытаешься, — недовольно отзывается предвестница, прекращая разминать плечи, — Оттого и письмо написать не можешь. Отдохни малость, душенька.
— Возможно ты права… — Царица вздыхает, потерев переносицу вновь, — Просто это дело первостепенной важности…
— Какое такое дело?
— Необходимо оповестить эту Гуннхильдр… замену магистра Ордо Фавониус о твоём визите в Мондштадт.
— Вот как. Это связано с появлением этого? — удивлённо спрашивает Синьора, бросая на новый флажок на карте полный ненависти взгляд.
Царица оборачивается в кресле, виновато глядя на предвестницу.
— Да, но… Я хотела, чтоб это было сюрпризом для тебя, — неловко улыбается государыня, — Как ни крути, а это задание только тебе я доверить могу.
— Тогда давай сделаем вид, что я ничего не заметила, а ты скажешь мне о своем сюрпризе завтра. А пока что… — не договаривает и хитро подмигивает Синьора, вмиг подхватив Царицу на руки. Та едва слышно вскрикивает, удивлённо и смущённо глядит на предвестницу, которая очевидно позволяет себе слишком многое.
Ловит Царица себя на весьма сумбурной мысли: сейчас напоминать о субординации ей не хочется. А на руках у Синьоры даже тепло и уютно как-то по-родному.
Предвестница тем временем опускает девицу на кровать, присаживаясь рядом. Только сейчас Царица отмечает весьма нестандартный облик подчинённой. Вместо привычного платья на ней сейчас ночная сорочка, едва скрывающая ужасные шрамы от ожогов на руках. Лишь повязка, будучи бессменным атрибутом Прекрасной Леди, остаётся на своём месте, что неудивительно: на лицо, к большому сожалению, обитатели Заполярного смотрят чаще. И не все товарищи неспящие готовы к столкновению с отметинами из прошлого Синьоры.
А владычица Крио — однозначно не «все».
Царица вопросительно смотрит на неё, спрашивая взглядом «можно?». Синьора отвечает кратким кивком, после чего наблюдает, как девица осторожно снимает с чужого лица повязку, открыв шрам. Во взгляде Царицы предвестница всегда ожидает увидеть что-угодно, но не…
…восхищение.
Странно ли это? Безусловно. Синьору каждый раз словно энергией Электро прошибает, стоит взгляду государыни задержаться на обожжённых руках, спине и лице. Кажется, что сейчас Царица с отвращением фыркнет, отправив предвестницу куда подальше, но нет.
Для Царицы шрамы — доказательство силы Синьоры. Причина, по которой она Прекрасная Леди. Пунктик, который государыня попросту не может не любить.
И вот сейчас она склоняется и аккуратно касается губами кончиков пальцев, под кожей которых и по сей день вяло течёт жидкое пламя. Синьора горестно улыбается, опустив смущённый взгляд.
— Ты никак к этому не привыкнешь? — удивлённо спрашивает Царица, отпустив ладонь предвестницы.
— Да, — сознаётся та, не поднимая взгляда, — И… Екатерина?
— М?
— Т-ты столько раз видела меня без верхней одежды… — Синьора мысленно злится на себя, затем набирает в лёгкие побольше воздуха и выпаливает, — Имею ли я наглость попросить тебя о том же самом?
Царица обескураженно смотрит на предвестницу, мысленно взвешивая что-то.
— Хочешь посмотреть на мои шрамы? — после краткого молчания глухим голосом спрашивает она.
— Да… если можно.
Воцаряется тишина. Синьора уже и испугаться успевает: может, она сболтнула лишнего?
Царица вздыхает, заправляя за ухо длинную нежно-голубую прядь. Медленно, пуговицу за пуговицей, она расстёгивает расшитый серебром да сапфирами кафтан мундира. После по плечам соскальзывает и рубашка, приземляясь прямо на мягкую перину. Остаётся на девушке сейчас один чёрный бюстгальтер, но этого вряд ли хватит, чтоб скрыть каждое напоминание о катаклизме.
Синьора не то с удивлением, не то с испугом медленно обводит взглядом ключицы, спускается ниже к рёбрам и бокам. Царице хотелось бы закрыться, укутаться в одеяло, но…
— Душенька, ты так…прекрасна, — неуверенно шепчет Синьора, присаживаясь ближе, дабы рассмотреть ещё и спину.
— Розалина, не смущай, — неловко бурчит Царица, отводя взгляд.
— А вот буду.
Нежно ведёт подушечками пальцев по позвоночнику и оглаживает Синьора белёсые шрамы на спине, веснушчатых плечах и груди Царицы. Ёжится та от обжигающих невесомых прикосновений, прикрывая синие очи. И всё же шершавые пальцы уж больно щекочут чувствительную бледную кожу, которой полагается быть мягкой и нежной, как и подобает приличной, уважающей себя богине любви…
Хорошо, что Екатерина никогда не была таковой. Бесспорно, уважения к себе у неё было не отнять, но приличие… В прочем, это несколько иная история.
— Сильно болят? — с нескрываемым беспокойством спрашивает Синьора.
— Привыкла, — пожимает плечами Царица, — Но они, в общем-то, не особо и мешают.
— А… Посмотреть получше можно?
— Валяй.
Синьора выдыхает, прищуривая глаз и улавливая слабые, едва видимые следы элементальной магии. Помнится, где-то она училась подобному и видела всё в разы чётче, но сейчас перед глазами всё рябит, переливается и исчезает в темноте.
Синьора молчит: не хочется спрашивать, погружать государыню в отчаяние из-за воспоминаний о минувших днях. Сами шрамы сейчас молчаливые рассказчики, а блёклые цветастые пятна от стихий чужих — краски, помогающие обрисовать ситуацию в разы ярче, полнее.
Эта лазурь на боку — от просвистевшей мимо стрелы со слабым, но вполне уловимым следом Анемо. Чуть левее, под лопаткой — от шрапнели, что весьма неудачно взорвалась прямо за спиной Царицы. Очевидно, позднее она успела воздвигнуть ледяную стену, но рваная рана после этого знатно помучила её.
В остальном всё тело Царицы так и пестрит слабыми следами магии и неудивительно: разве разбёрешь в суматохе кто враг, а кто товарищ. Выделяется из всех следов ярче всего лишь Пиро и настолько сильно, что у Синьоры аж в глазах рябит от этого дикого алого зарева.
И сказать ничего у неё не выходит. Замерзают слова в горле противным ледяным комом, царапая внутри всё остриями сосулек. Предвестница открывает глаза, морщась от света, опускает взгляд в покрывало и едва слышно вздыхает.
Царица тем временем откладывает на стул тёмный кафтан и надевает рубашку обратно, поднимаясь с кровати.
— Ты будешь писать что-то ещё? — Синьора устраивается поудобнее на мягком ложе, — Или всё же присоединишься ко мне?
— К тебе? — переспрашивает Царица, тут же хлопнув себя от досады по лбу. И почему она ведёт себя как глупая влюблённая девчонка? Смятённым взглядом Царица цепляется изо всех сил за стол, тихонько подбираясь к столу, — Н-но у меня тут…
— Письмо в Мондштадт может и обождать, душенька, — прерывает её Синьора, нахмурившись, — Тебе неплохо бы лечь да отдохнуть. Совет от приближённой, между прочим.
— Я обязательно последую совету от моей прекрасной приближённой, но сначала допишу, — неловко улыбается Царица, подмигивая смутившейся Синьоре. Та, в прочем, быстро собирает своё самообладание, поднимаясь с кровати и упираясь руками в бока.
— Отвлекающие манёвры не сработают, мишутка, — а на лице коварная улыбка. Чувствует Царица, как глубоко внутри всё делает кульбит: хочется девице, чтоб чаще на неё так возлюбленная смотрела. Забывают они в такие моменты кто здесь богиня, а кто — лишь смертная.
Вздыхает Екатерина и на напольные часы глядит. Полночь…
— Потушишь свечи? — сквозь негромкий зевок спрашивает Царица, опускаясь обратно на кровать. Синьора не отвечает и вскоре пламя затихает под натиском резкого порыва ледяного ветра.
Расплывается по воздуху слабый запах дыма. После он вовсе теряется в глубинах царской спальни, не оставив и следа.