Арсений практически ненавидел слова, произнесённые в тот день. Однако пронёс их в своей памяти через годы, каждое утро повторяясь как мантру. Годы шли, и осознание того, что он узнаёт, каково это, пугало все больше.
И пусть он сказал их пару десятков лет назад, но он помнил их наизусть.
***
— Ты как? — наклонил голову Серёжа, заглядывая в глаза Арсению. Тот выпал из мыслей, но лишь на секунду, чтобы кивнуть другу, а потом снова растворил взгляд в своём отражении в зеркале. — Иди посиди. А то топчешься, как…
— По твоему не имею права?
— Имеешь. Но это начинает меня раздражать.
— Блять, вот можно, хотя бы ты сегодня истерить не будешь?! — поднял брови Арс, недовольно мотнув головой.
Серёжа слегка закатил глаза, но промолчал.
Оглядев последний раз друга, и убедившись, что тот не собирается мять цветы на лацкане пиджака или вырывать волосы на голове, он вышел из комнаты и тут же зашёл в дверь напротив, где сидел второй виновник сегодняшнего торжества.
Антон встретил его слегка безумным взглядом, исписанным листом бумаги и пепельницей, насчитывающей не один десяток окурков. Впрочем, Дима, сидящий рядом с телефоне, явно помог ему в последнем.
— Это которая…
— Пачка? — не отрывая взгляда от телефона спросил Дима. — Третья началась.
— Как вы тут всё только не… — Серёжа запнулся, понимая, что не хочет не только услышать ответ, но и даже произносить вопрос. — Алиса, выключи, блять, музыку!
«Only one», играющая где-то на фоне замолкла.
Антон поднял вопросительный взгляд, не переставая вертеть кольца на руке.
— Все, Тох, пора. Какого черта ты ещё в спортивках? Я могу неправильно тебя понять.
— Это как? — Шастун прищурился.
— Например, что ты не хочешь?
Антон попытался прищуриться ещё сильнее, так что показалось, что он закрыл глаза.
— Ты ебанулся?
— Переодевайся, говорю! — Серёжа метнул взгляд недоумения на Диму. — Поз, ну какого хуя, а?! Ты тут для красоты?
Дима не успел начать возмущаться в ответ, как дверь отворилась. В проеме оказалась Оксана, держащая какую-то маленькую чёрную банку в руках.
— Я ее ждал! — Дима показал рукой на девушку, которая тут же нахмурилась.
— Я принесла пудру для укладки. А что случилось? Антон, почему в спортивках?
Серёжа понял, что тут, оказывается, все по чутким Оксаниным контролем и решил ретироваться обратно к Арсу.
— Ладно, я понял. Зря быканул. Они тут сидят, под Лазарева курят, я думал, все, пиздец, но если ты здесь…
— Это мой Лазарев. Алиса, включи мой плейлист, — и в комнате вновь заиграла музыка. — А ты тут что забыл?
— Просто так зашёл. Арс меня нервирует. — Антон поднял заинресованный взгляд, ухмыльнулся, но решил в итоге ничего не говорить. — Полчаса до начала, помнишь? — сказал Серёжа громко, чтобы его слова пробились через мысли Антона.
— Я не глухой, — вздохнул Шаст и наконец пошёл в сторону шкафа.
— Я в курсе, — хмыкнул Серёжа.
Он коротко кивнул Диме, и вышел из комнаты, про себя отмечая, что разменянный третий десяток не сделал Шастуна ни глухим, но и умения слышать с первого раза не добавил…
***
— Я знаю, Антон, Арсений, что все происходящее сейчас, мы запомните на всю оставшуюся жизнь. — Паша был доволен, как кот, произнося эти слова. — И даже без присловутого штампа, происходящее здесь не становится менее настоящим. Здесь ваши родные, друзья, друзья, ставшие родными… И все мы здесь, чтобы раз и навсегда зафиксировать один единственный факт, что вы теперь семья. Я знаю, что вам есть, что друг другу сказать, поэтому я откланяюсь на время, а вы тут, ребята, сами поболтайте, — он рассмеялся и сделал несколько шагов назад, так что под аркой остались только Антон и Арсений. Арсений и Антон.
Арс не мог оторваться от глаз Антона и невольно, никак контролируя себя, прикусил губу — дурацкая привычка и крайне забавный, открывающий все самые глубокие чувства, жест. Арса он бесил до невозможности, а Антона умилял с первого же возникновения такого кадра на фансервисах…
Антон чуть не залип в эту глупую улыбку, но ожил, когда сбоку возник Дима.
— Арс… Арсений. Когда мы познакомились, я был… Я был слишком молод, может быть, чтобы сразу понять, какой ты, ах…восхитительный, — по гостям прошёл смешок, а Арсений откровенно рассмеялся, показал ямочки на щеках. — С тобой я прошёл через многое и одному Богу известно, что мы с тобой пройдём ещё. Только теперь я точно знаю, что ты никогда от меня никуда не денешься. Не, не то, чтобы я раньше этого не знал, но теперь… — он повернулся к Диме и забрал у него кольцо, — я надеваю на тебя это кольцо, в знак того, что я — твой. И я впервые могу тебя законно назвать Шастуном. Шастун Арсений, я люблю тебя.
Он взял руку Арсения, который все ещё с глупой улыбкой смотрел немигающими глазами на Антона, и тот не с первой, правда, попытки, но надел кольцо на безымянный палец левой руки. Шастун, который Антон, поднес руку Арса к своему лицу и нежно прижал ее к губам.
Арсений растаял.
В его вторую руку, висящую без дела, вдруг было что-то вложено. Он догадался, что это Серёжа отдал ему кольцо, предназначенное для Антона, заранее, чтобы он не отвлекался во время… речи.
— А я… сразу начну с того, что я люблю тебя. И, кажется, полюбил в ту самую секунду, как ты впервые зашёл в кабинет. «Я не верю, что были дни, когда я не любил тебя…» — он сделал паузу, будто сказал что-то запретное. В иных обстоятельствах, это был бы крах, но здесь и сейчас нет ничего, что бы описало его чувства лучше. — И коль уж это должна быть быть клятва, я клянусь тебе, Антон Шастун, в том, что ты никогда в своей жизни не отвяжешься от меня. Что я пойду за тобой туда, куда не пойдёт никто. Клянусь, что буду влюбляться в тебя в каждым днём все сильнее и целовать так, будто это последний наш поцелуй. Я — твой, Антон Шастун. Окончательно и безапелляционно.
Он надел кольцо, на теперь еще больше трясущуюся руку Антона, сплёл их пальцы и наконец поцеловал своего мужа.
***
Видеозаписи этих речей так и не увидели свет, за что Арсений был благодарен каждому гостю в тот день. Это значило, что они умеют выбирать близких.
«Целовать так, будто это последний наш поцелуй.»
Он никогда на предавал своей клятвы, хоть и были моменты, когда Шастун выбешивал его так, что хотелось досрочно его убить. В эти моменты он вспоминал сияющие и паникующие глаза напротив, холод кольца, сжатого в руке, потом глубоко вздыхал, подходил к Антону, клал ладонь на его щеку, и представив лишь на секунду, что больше никогда его не увидит, целовал так, что нервы уходили, зато приходило понимание, что для Арсения ничего и никого ценнее Антона в мире никогда не существовало и существовать не может.
Когда Антон не пришёл на какое-то очередное интервью в честь своего юбилея, и интервьюер позвонил Арсению с вопросом, собственно, где Шастун, Арсу нечего было ответить. Он четко знал, что Антон вышел из дома в 12:30, сел в заказанное самим Арсением такси и должен был течение получаса быть где-то на Лубянке.
Первая мысль. Передумал. Ну что за бред? Не каждый день у тебя берут интервью по случае пятидесятипятилетия!
Вторая мысль. Арсений не помнит уведомления о завершении заказа.
Дальше, как в тумане. Звонки в колл-центр, его неторопливые сотрудники, выяснения, отслеживания, ругательства, переход на мат… Арсения нешуточно трясло от этого всего. То ли от злости, то ли от страха.
Он позвонил Лёле, своей плешке, с просьбой докинуть до точки, где в данный момент фиксируется локация такси. Самому садиться за руль было не вариант.
Спустя час Арсений был на месте. Антона там не оказалось… Уже.
В больнице, куда сказали, что отвезли неизвестного пострадавшего с пассажирского сиденья, его не смогли пустить к нему. Ох уж эти правила. Бессмысленные и беспощадные…
— ДА КАК Я ПОЛУЧУ ЕГО СОГЛАСИЕ, ЕСЛИ ОН УЖЕ В РЕАНИМАЦИИ И БЕЗ СОЗНАНИЯ.
Девушка в регистратуре с болью в глазах смотрела на Арса, но отвечала, как заведённый болванчик «Не положено. Только родственники. Или с его согласия. Или согласия родственников.»
Арс лез на стенку. Ближайшие родственники Антона — в Воронеже. Они — в Москве.
Проходящая мимо врач, осмотрела Арсения с ног до головы и в ее глазах что-то переменилось.
— Арс?! В смысле, Арсений Попов! Это ты! Но почему? Что случилось?! Катя?! — с легкой паникой спросила она медсестру.
— К нам с ДТП привезли, мужчина, 55 лет, тяжёлое состояние, в реанимации. Не могу пропустить не родственника.
— Арс, кто там?
— Шаст, — на выдохе еле слышно сказал Арсений.
Врачу этого хватило, чтобы бросив медсестре быстрое «под мою ответственность» схватить его за руку и потащить в сторону реанимации.
— Шаст, Шастик, Антошенька, не умирай, сука… — тихо приговаривала врач, заглядывая в каждую палату в поисках Антона.
Распахнув третью или четвёртую по очереди дверь, давая Арсению пройти.
Шастун лежал, утыканный трубками и заставленный аппаратами. Что-то пищало, что-то гудело, что-то капало, что-то просто своим наличием создавало ужасную давящую атмосферу.
Врач осталась у двери, закрыв ее с внутренней стороны на щеколду, чтобы никто любопытный случайно не зашёл…
Арс медленно подошёл к кровати и осмотрел тело своего мужа. Стоял не двигаясь, кажется, минут десять, а потом все же обернулся на врача.
— Спасибо… Большое… — он поджал губы.
— Я мечтала с тобой поговорить… Но не так.
Арсений усмехнулся. Он снова перевёл взгляд на Антона.
— Что я могу сделать?..
— Пока ничего. Просто ждать. А сожалению, даже перевозить его сегодня категорически нельзя.
— Зачем перевозить?
— Мало ли, вы захотите в какую-то другую клинику… Перевести его можно будет не раньше, чем он придёт в себя.
— Если вы станете его лечащим врачом… Я буду спокоен за него. На сколько это возможно, разумеется.
— Я… Я да, могу. Хорошо, оформим.
— Спасибо…
***
Внутренности Антона медленно, но верно, шли на поправку. Через полтора месяца активный аппарат ИВЛ заменить на пассивный. Теперь из его рта не торчала очередная трубка, а на лица просто покоилась маска с ударной долей кислорода, чтобы даже мелкого, но самостоятельного вздоха, хваталось для поддержания жизни.
Арсений был у него каждый день. Тут он встретил майские праздники, в почти полном одиночестве во всем отделении. Только он, реамируемые и дежурная медсестра. Здесь он встретил лето. Через день после происшествия приехала мама Антона — Майя Олеговна, но даже в ее присутствии Арс отказывался покидать своё обычное место — на стуле около Антона.
— Арсюш, это мой сын, помнишь? Ты можешь мне его доверить…
— Я… Я не могу, Май… Ты же понимаешь.
Она ничего не могла на это ответить — понимала. И наверное, даже была бы рада, что ее сына так любят, если бы за эти три месяца красавец (даже в свои шестьдесят три) Арсений Попов, не превратился в блеклую тень себя прежнего.
Осознание того, что каждый поцелуй ничего не чувствующего Антона может стать последним, сжирало Арсения изнутри.
«Я буду целовать тебя так, будто это последний наш поцелуй.»
Но только сейчас он понял истинный смысл слов, сказанных тогда.
«Как в последний раз» — это не красиво.
Потому что «последний раз» — это больно.
Последний раз — это хотеть навсегда запомнить запах и вкус. Запомнить каждое движение. Запечатлеть в памяти историю о каждом дрогнувшем мускуле на лице, чтобы воспроизводить это снова и снова. И снова. И снова.
Целых три месяца Арсений запоминал. Вырезал у себя на сердце ножом память об этих поцелуях. Каждый раз в присутствии кого-то не давать ни одной слезинке пророниться, а руки силой воли заставлял на дрожать.
Как-то в середине июля, Арсений как обычно сидел у кровати Антона, держал его за руку и разговаривал о какой-то ерунде, лишь бы заглушить ужасающие мысли в голове. Впрочем, получалось так себе.
— Финя, дочка Савины, уже в школу готовится пойти. Подготовишку закончила, выбрала естественный класс. У них в первом классе, правда, из естественного только окружающий мир, но это же только пока, да? Там дальше биология, химия, экология… Может она врачем, как Димка станет? Жаль, Димон этого уже не увидит… Но главное, что ты увидишь! Она ждёт, постоянно спрашивает «где Тоша, где Тоша»… А Серега со своей женой звонили вчера. Говорят, скоро вернутся. Отдохнули годик и хватит… Хотя отдыхом такое тоже вряд ли назовёшь. Подумать только, во что Эльвира его втянула… Серёжа — в Африке. Людям помогает. Прикинь? Никогда бы не подумал, что на старости лет его потянет на альтруизм…
Вдруг рука Шастуна дрогнула в ладони Арса и тот аж весь дёрнулся. Послышался еле слышный стон…
— Шаст? Ты что…
Арсений метнулся к входной двери, в поисках помощи. Какой же счастье, что сейчас день, и в конце коридора стоит тот самый врач, что помогла Арсу в первый день.
— Ел… Елизавета Львовна! Он кажется…
Поняв все без слов, врач быстрым шагом направилась в палату. Посмотрела на мигающие цифры на мониторах и ее лицо озарила улыбка «с капелькой надежды».
— Ты прав. Будь тут. Не уходи. Будь с ним.
Арс сел на свой стул и взял руку Антона в свои.
— Я с тобой, Антон. Шастун. Я люблю тебя. И я никогда в жизни не оставлю себя. Я только научился тебя целовать. Мне мало, я хочу ещё.
И он прижал руку к своим губам.
Мускул на лице Антона дрогнул. Тот самый, который отвечает за улыбку.
— Ты слышишь меня. Ты ж мой ненаглядный. Мой хороший. Ну и нервов же ты мне помотал…
На этот раз пальцы Антона снова дрогнули, пытаясь сжать руку Арса.
— Да, я понял. Я тоже люблю тебя, — сказал Арс, вытирая слезу с щеки — первую за все время.
— Арс… — еле слышно прохрипел Антон.
Мужчина всклочил и навис над ним, ожидая, что глаза раскроются. Но как бы он не старался, сил на такое пока не было. Он прикоснулся свободной рукой до щеки Антона и мускул, отвечающий за улыбку, снова робко дрогнул.
Тогда Арс поцеловал Антона так, как научился за эти долгие месяцы. Медленно. Чувственно. Запечатлевая в памяти каждое движение, каждый прерывистый вздох Антона.
Он поцеловал его так, будто это последний их поцелуй. Тем слаще он был от понимания, что он не последний. Их будет много.