Второстепенными о второстепенных

Когда это произошло, Маша, сидящая на остановке в ожидании автобуса домой, даже сначала не поняла что случилось. Ну вспыхнуло что-то на грани зрения, ну ослепла на пару секунд, ну ее книга выглядит слегка по другому — у нее бывали проблемы с глазами, ничего нового в этом нет, так что она просто промаргивает блики из глаз и продолжает игнорировать происходящее вокруг.

Но вот то, что ее отчего-то поднимает в воздух и непонятная сила заставляет выпрямить руки и ноги в стороны, мир внезапно вспыхивает белым и Маша плавно опускается обратно на землю, с удивлением рассматривая свой изменившийся вид. Руки, облаченные в темно-серые перчатки без пальцев, определенно были ее, но она даже не обладала таким типом перчаток, не говоря уж о том, что была середина весны — даже в темном, промозглом Питере в последние дни сияло солнце, нагревающее каменные улицы города. Правда, сейчас оно, похоже, успело зайти за тучи — улица была темной, но фонари еще не загорелись — еще не ночь. И хорошо, а то она не смогла бы разглядеть свои новые аксессуары, появившиеся из ниоткуда — на ее кроссовках красовались металлические щитки, выглядящие не подходящими даже для спортивного фехтования, с тренировки которого она как раз возвращалась. На ее поясе оказалось несколько полосок кожи или иного материала, маскирующегося под пояс, с парой маленьких карманов и крючков для чего-то, чего там не было. Еще она обнаружила что на ее кофте появился еще и щиток из твердого материала иного цвета, довольно гладкий на ощупь.

Девушка невольно подняла руку, желая проверить, на месте ли ее чехол с рапирой, но наткнулась лишь на какую-то рукоять, которая с легкостью легла в руку и при дальнейшем обследовании оказалось рукоятью странно сделанного меча — два широких лезвия и какая-то труба между ними. В общем-то, ее рапира была все еще здесь — но она валялась в чехлу на земле, вместе с ее книгой, и когда она вернула меч на место, там определенно что-то щелкнуло — крепление ли для меча, или что-либо другое, она не могла узнать в данной момент, да и не хотела. Гораздо важнее было то, что земля тряслась — это не сильно чувствовалось пока она пыталась осмыслить то что произошло, но теперь, смотря на медленно двигающуюся в сторону бордюра книгу, это стало явно ощутимо.

Она наклоняется, подбирает книгу и свою сумку, и смотрит на мир, разрушающийся на ее глазах, на людей, спешащих куда-то по своим делам подальше от все расширяющихся трещин в асфальте и говорит всего лишь одну фразу:

"Хм. Игры не готовили меня к этому"

***

Ее дом был пуст. Дверь была открыта настежь, мамины ключи валялись на полу, но матери нигде не было, и даже следов ее возможной активности не были видны. Маша отказывалась думать о том, что могло произойти, но не могла перестать перебирать варианты, сдерживая свое быстрое дыхание в груди. Ее новое оружие и так тряслось в руках, пока ее тело постепенно отходило от адреналина забега домой, когда мир продолжал активно разрушаться под ее ногами, когда земля под ногами то проваливалась в пустоту, то взлетала вверх неровными частями асфальта. Сумка за плечами ощущается безумно тяжелой, и усталость впивается в ее мышцы острыми зубами. 

Маша подавленно прикрывает глаза, упорно борясь со вспышками боли в натруженных руках. Не удивительно — три часа тренировки на рапирах и потом еще этот забег, во время которого ей пришлось отбиваться от странных зверей, поднимающихся из пустоты щелей в асфальте, неумело, плоской стороной, отбивая в сторону игольчатые шары существ, похожих и одновременно не похожих на рыбу-фугу.

Громкий звон металла по полу приводит ее в чувство — похоже, она успела разжать свои пальцы. Меч, выглядящий так нелепо, так неподходяще на ламинате ее с мамой квартиры, оказался последней каплей — Маша медленно-медленно осела на пол, чувствуя как горят нос и глаза от непролитых слез, легко зажигая все ее лицо. 

Уткнувшись в ладони лицом, она всхлипнула, раз, другой, третий, и заплакала в полную силу, скорчившись на холодном полу.

Город разрушился, и ее мир вместе с ним.

Она узнала что разрушился не только ее мир лишь пару часов спустя, когда она смогла прекратить плакать и проверила свой телефон.

Ее мать так и не вернулась домой.

***

"ДАВАЙ, ДАВАЙ, УРА!” ”Тряси его!" "ВУХУУ!"

Треск жестяных банок эхом отдавался в коридоре, заглушаемый лишь громкими криками подростков-десятиклассников, яро шатающих аппарат из стороны в сторону. Перемена перед доп занятиями еще не закончилась и это давало шанс вытрясти из аппарата пару пакетов чипсов и банок с газировкой, не попавшись учителям — громкий смех и болтовня младшеклассников успешно заглушало все что только возможно.

Их усилия оправдались — с громким звоном жестянок из слота машины вылетели две банки вишневой колы, которые быстро подхватили Алина с Дашей, заглушая разносящийся звон своим общим возгласом:

"Уже половина есть! Вперед, мальчики, вытрясите и себе напитки"

"Хей!" - Леня останавливается и отлипает от потрепанного бока машины- " Кто сказал, что это ваши? Вы даже такое не пьете!"

"Ппффффт! Может быть мы хотим попробовать что то новое! " — Алина вредничает, поднимая банки вне доступа друга и отходя назад. Леня возмущенно восклицает, тянясь к заветному призу на носках своих кроссовок, совершенно сосредоточившись на цели и не заметив, что один из шнурков его кроссовок очутился под ногой и оступаясь. Пальцы на мгновение коснулись боков жестянки и сразу же сжались в попытке удержать равновесие, пока Леня пытался не впечататься лицом в плечо подруги.

Тихое «кррррр» и «пшшшшш» и мокрое ощущение на лице — кто то из них определенно слишком сжал пальцы на банке и сладкая, липкая жидкость пробила жесть и краску боков банки.

"Блин, это была моя любимая футболка!" — было первым что вырвалось у Лени, который недовольно рассматривал потеки красного на красной ткани, и смаргивая сладость с ресниц.

"Ну… не так уж и сильно видно?" - неуверенно предложила Даша, но замолкла, увидев расстроенное лицо друга.

"Умхх, прости! Не думала что так получится…. И не волнуйся так, оно отмывается, вот, держи салфетки и иди ищи раковину. Отмой, что отмывается, а дома замочи на пару часов в лимонном соке с водой или за полчаса в смеси воды и соли. Если что то не понятно, позвонишь потом" — выдала инструкцию Алина, виновато понизив голос и вытирая свою руку одной из салфеток.

Леня грустно вздохнул и пошел к ближайшему туалету, на ходу стягивая с водолазки пропитанную колой футболку. Стас крикнул ему в след - "Мы оставим тебе что- нибудь, что выпадет"

***

Брезгливо держа все еще немного капающую кофту в вытянутых руках, Леня уже возвращался обратно, уже видя знакомый потертый бок торговой машины, когда услышал знакомый бас директора, в уже привычном для него за годы в классе с его друзьями обеспокоенном и расстроенном тоне. Внутренне и внешне скривившись, Леня уже поплелся сдаваться на место преступления — вместе натворили, вместе и отчитываться будем — но его остановила яркая вспышка света, прокатившаяся через все здание и мимолетное ощущение полета. 

Когда он смог, наконец, открыть глаза, он уже не был в не только его обычном школьном наряде из водолазки и джинс. На его глазах неведомо откуда возникло что-то, напоминающее визор, торс обтянула жесткая ткань чего-то, похожего на рабочий жилет, и его правую руку сковала металлическая перчатка, мирно пульсирующая оранжевым светом в наступившей тишине коридора. 

Свет ламп коридора моргнул еще раз, и погас, оставляя до боли знакомые стены школы в полумраке. Леня яростно заморгал, прогоняя искры из своего зрения и пытаясь увидеть хоть что-то в происходящем. В мягкой темноте его новый фонарик не сильно то и помогал — ореол оранжевого света не достигал даже плитки пола, нервно подрагивая на границах карманов его жилета. Звуки зловеще затихли, сгладились душащим напряжением темноты, и в этой новой тишине пронзительный скрип железа прозвучал как грохот грома.

В полумраке что-то двигалось. В полумраке определенно что то двигалось, и оно было большим. Скрежет и грохот от его передвижения усиливались эхом в несколько раз и вскоре весь коридор наполнился нескончаемым шумом, заглушающим все вокруг — звуки капель с его рубашки, речь директора, шум машин, даже его собственные мысли — все превратилось в шум.

Шаг, шаг, за ним другой, и вот он уже бежит — что то бродит в темноте, и его друзья все еще там, что то бродит в темноте и его друзья все еще там, что то бродит в темноте—

Свет.

Одно из окон коридора наполнено мягким светом луны, и в этом свете он, замерев, может легко увидеть как торговый автомат который они буквально пятнадцать минут назад пытались разнести, двигается (сам!) на огромных (металлических) ногах, похожих на спицы от циркулей. Но самое главное — от него по серо-черному коридору бегут Ленины друзья и директор, тоже в какой-то абсурдно-яркой одежде, бегут не сильно быстрее жуткой машины…

Стук его сердца зашкаливает, и наваливается осознание, что они бегут, а он ничего не делает. Нужно сделать хоть что-то, но в руках — только промокшая рубашка и металл перчатки, которую, как он подозревает, невозможно снять, и на рабочей жилетке нет ничего что он, теоретически, сможет докинуть. Скрежет удаляется, и Леня все-таки срывается в бег, без плана, без даже малейшей мысли в голове, просто надеясь что можно что то сделать.

Бегать за машиной, которая может перемолоть его кости, это, определенно, не самая лучшая его идея. Он надеется, что Алина сумеет его отругать после того как все это закончится, но пока что нужно сосредоточиться на побеге.

Как ее остановить — вот в чем вопрос. Она больше чем он, и наверняка тяжелее, и он сомневается что сможет опрокинуть ее с толчка. Но вот если заклинить хотя бы одну из ее ног… может быть, его футболку продержится достаточно чтобы они все смогли сбежать?

Он хотя бы попробует.

Нагнать машину легко — ей неудобно в узких коридорах, вершины спичечных конечностей то и дело задевают потолок и стены, так что даже его бег на 4- быстрее чем ее продвижение. Отвести руку назад, прицелиться, и закинуть мокрую ткань в шестеренки ближайшей конечности — и мощный рывок почти его опрокинывает, пока шестерни машины зажевывают футболку.

Восстановить равновесие и парой прыжков назад отступить — всего пара мгновений, но даже так быстро приходит понимание — Леня не сможет перебраться через автомат и присоединиться к компании людей. Машина натужно скрипит, поворачиваясь в узких стенах коридора, и удушливой волной накатывает понимание — ее цель сменилась.

Пора бежать, подсказывает разум и вскоре он уже несется по коридору назад, подскальзываясь на бегу. Жуткий звук конечностей-спиц машины, ударяющийся в камень и отделку школы, подгоняет его шаги и сердце.

Коридор петляет знакомыми постсоветскими изгибами, превращая спринт по прямой дистанции в бег по лабиринту, и Леня очень благодарен тому, что за те бесконечные годы, проведенные в школе, выучил самые короткие пути. Поворот вбок — и его выкидывает к лестнице, и обшарпанное дерево под рукой привычно представляет возможность скольжения вниз, опережая жуткий шум еще на несколько драгоценных секунд.

Кроссовки с новыми металлическими щитками гулко ударяют в камень первого этажа, и Леня срывается в бег снова, пропрыгивая турникеты и вырываясь на улицу. Асфальт на глазах трескается и рассыпается на куски, и теперь приходится еще и обрабатывать свое окружение, выбирая участки, которые еще не подают признаки взлета. У ограды школы Леня осмеливается бросить взгляд через плечо на бегу.

Это было ошибкой. Монстр, вырвавшийся из оков здания, стремительно нагонял, с выверенной точностью прыгая по земле. Леня уже чувствовал, как его мышцы протестующе кричат от перенапряжения, и ужас, полученный от этой информации, ослабил и так неважную выдержку.

Все еще двигающиеся на автомате ноги зацепились за поднимающуюся землю, и он упал, больно приложившись коленями. Звук машины нарастал, и Леня перевернулся на спину, тщетно заставляя двигаться онемевшие ноги.

Громадная тень уже нависла над ним, когда что то просвистело в воздухе и врезалось в экран автомата, безошибочно поразив механизм на «лице» машины. «Что-то» оказалось гитарой странного стиля, и эта деталь окончательно переполнила его чашу способности справляться с окружающим хаосом.

Леня слабо откинул назад голову, переведя взгляд со сломанной машины на странно темное небо и отрубился, уже не ощутив ни чужих рук на теле, ни того как его подняли и куда-то понесли, находясь в блаженном невежестве.