На восходе луны, ещё рано,
Проскочила тень в чей-то дом.
Доносились оттуда рвано
Крики помощи, несчастных зов.
Ручей убежать от крови пытался,
Услышав сей горький вой,
А лесной ветер всё ускорялся
В ритм песне чужой.
Флейта играла, чуть содрогая,
И… за всем наблюдала.
Так же беззвучно рыдая,
Вновь бесчинства искала.
Её хозяину мало.
Он жаждет найти покой,
Чтоб сердце вновь не дрожало,
Чтоб душа улетела домой.
А ей хочется стать чем-то нежным,
В руках его счастьем сиять.
Хочется быть воспоминанием прежним
И в песнях своих утопать.
Но порождению тьмы не помочь.
Оно создано убивать…
Хоть ты отгони его прочь —
Всё равно заставит страдать.
А тонкие, длинные пальцы
Серенаду лишь подгоняли,
Чтобы знали вот эти умельцы,
Каких чертей недавно ругали.
Дети глупые. Не знают, бедняги,
Как нужно и кому отвечать.
Но, увы, это зрелые были бродяги,
Бранью способные проиграть.
Языки их же похоронили,
Ведая наглую ложь вместо правды.
Их дела сами их засудили,
Не услышав ни единой клятвы.
А убийце не жаль, он ведь выше,
И по натуре своей — другой.
Сей юноша криков не слышит,
Наслаждаясь только игрой.
Волосы, будто плотный шёлк,
Пытались глазам вид перекрыть,
Но внутри яростью пылал волк,
Не позволяя картине уплыть.
Своё взяла смерть. Окончена месть.
Не оставив ни единого крика…
Последний аккорд — её весть,
Чтобы мелодия стихла.
И юный господин флейту убрал,
Увидев мрачность ночную.
Он не ошибся. Губы молча поджал.
Понял примету плохую.
Упала звезда… упала другая,
А он всё на землю глядел,
В тишине этой неспеша унывая,
И красную кисть на инструменте вертел.
Юноша сильный и глупый с лихвой,
Мог бы забыть ненастные дни,
Но нет. Ушёл в них с головой,
Как уходят в море старики-корабли.