Весь мир

      Лю Цингэ не торопится. Просто рассматривает бездонные янтарные глаза напротив, задерживая дыхание, будто может одним лишь вздохом навредить и всё испортить. Он просто боится, в кои-то веки, упустить мгновение и отпустить его.

      А Шэнь Цинцю неосознанно замирает, обронив свой веер и напружив пальцы в воздухе, не зная, за что уцепиться, когда его лицо обхватывают чужие шероховатые и холодные от постоянного контакта с мечом руки. Он взглядом рассматривает сосредоточенного только на его персоне Цингэ, да не полностью, считая родинки на лице, а какими-то обрывками, словно в сердце пробралась мимолётная тревога, взволнованность. Но всё же не отталкивает того от себя — наоборот даже.

      Проходит минута неловкого молчания, сопровождаемая нешуточно накалённой атмосферой, сдавливающей их в замкнутый круг. Потом вторая. И Цинцю кладёт поверх чужих пальцев, словно застывших в миллиметрах от его кожи, свои ладони. Едва касаясь сначала, а после и прижимая к своим щекам, слегка нахмурившись и опустив веки.

      Лю Цингэ громко вдыхает и пытается взять всю свою волю в кулак. Губы его приоткрываются, едва заметно дрожа, но сразу же смыкаются, выстроившись в одну напряжённую линию.

      Глаза у Шэнь Цинцю всё ещё закрыты. Сам мужчина застыл в терпеливом ожидании, принимая с высшим благородством свою судьбу. Как и всегда.

      Цингэ теряется, взглядом испепеляя каждый миллиметр фарфоровой кожи, и внутри него зарождается слабая паника. Кровь в венах бурлит уже давно, а чувства, мешаясь с её бурным потоком да молчаливо пронзая собой сердце, словно тысячей мечей, так и рвутся наружу. Остатки здравого смысла, кажется, скоро покинут его и…

      — Я могу удержать весь мир в своих руках? — слетает бессмысленная фраза с его языка, заставляя внутренний мир перевернуться с ног на голову и в мгновение ока вспыхнуть, словно какой-то фейерверк.

      — Лю-шиди… способен на это, как никто другой, — отвечает после недолгой паузы Цинцю и поднимает взгляд, слабо прикусив нижнюю губу, знатно задумавшись над вопросом, который вполне мог прослушать. И Цингэ был бы очень благодарен, если бы эти слова остались без внимания. Но он не может больше стоять на месте. Ни физически, ни, уж тем более, морально. И раз уж решил идти напролом, то с чего бы это ему останавливаться опять на полпути возле обрыва, который он способен преодолеть одним только шагом?

      — А что, если весь мой мир — это ты? — с выдохом произносит он, пытаясь отвести взгляд куда-то в сторону, но невольно останавливается на чужих изящных пальцах, что всё ещё настойчиво прижимали к себе его руки, будто так и должно быть. Мужчина невольно вздрагивает и не может удержаться, чтобы не погладить его щеку аккуратным движением большого пальца в ожидании ответа, который, вероятно, должен разбить его сердце в дребезги.

      — Тогда держи крепче, — выдыхает Шэнь Цинцю, подставляясь под невесомую ласку, и приподнимает уголки губ. Забавно видеть земного Бога Войны таким. И без того бледное лицо стало теперь белее снега. Кажется, ещё секунда и меж бровями поползёт маленькая трещинка, обрывисто поднимаясь вверх и опускаясь ниже, а за ней вторая, третья… да рассыплется великий воин в прах на ровном месте.

      Но вместо этого Цингэ молча преодолевает жалкие миллиметры расстояния между их лицами и нежно касается его губ, ломая последние придуманные им же преграды. Ожидая вердикта, он не смеет отстраняться, ухватившись наконец за то, чего всё это время пытался добиться. И Шэнь Цинцю отвечает, подтверждая все свои слова, сказанные ранее, убеждая в их откровенности, честности. Неосознанно тянется ближе, всё ещё цепляясь кончиками пальцев в сильные руки на своих щеках, что в мгновение ока ныряют в его волосы, поглаживая, перебирая пряди, словно пробуя их на ощупь, как густые травы, которыми богаты леса.

      Цингэ отстраняется первым, глубоко вдыхая и выдыхая, судорожно перебирая воздух в лёгких, будто и дышать разучился вовсе за считанные секунды, а после оставляет бесчисленное количество поцелуев на чужом лице, бережно прижимает к себе. Цинцю улыбается и носом утыкается тому в шею. Зацелованное, покрывшееся уже заметным румянцем лицо спрятать некуда, ибо любимый веер потерян где-то под ногами, поэтому приходится уложить голову на его плечо. И звук чужого бешеного сердцебиения совсем случайно прокрадывается к слуху. Так и хочется руку прижать к его груди. Чтобы чувствовать то же самое.

      — Тогда горю желанием никогда не отпускать… — шепчет Лю Цингэ, но не договаривает. Последнее слово застывает на губах, растворяясь в воздухе. Да чёрт с ним. Шэнь Цинцю и без него всё прекрасно понял.