В кабинете Цунаде душно, открытые сёдзи и слабенький настольный вентилятор не спасают присутствующих от жары. Какаши раздражённо расстёгивает пару верхних пуговиц рубашки, что неприятно липнет к телу. Тянет маску вниз, делая обжигающий горло вдох. По виску скользит капля пота, но ему слишком лень шевельнуть лишний раз рукой, чтобы стереть её. Его серый пиджак висит на сгибе правой руки, ладонь которой спрятана, по привычке, в кармане брюк. Чёрные рукава рубашки закатаны так, что обнажаются татуировки. Невыносимо жарко, но Цунаде противится ставить кондиционер. Не хочет нарушать традиционный облик кланового поместья, доставшегося от деда. С улицы доносится стук содзу. А справа тяжёлый вздох.
Цунаде молча делает пометки в бумагах. Щёлкает ручкой, которой через равный промежуток времени скрипит по бумаге, поднимая общий уровень раздражения. Какаши морщится, реагировать на каждый шорох стало дурной, но необходимой привычкой. Щелчок ручки. Стук содзу. Вздох справа. Хатаке скашивает глаза. Сакура стоит с прямой спиной, гордо вздёрнув подбородок. Терпеливо ждёт приказа. Взгляд серых глаз скользит по розовой макушке и вниз. Останавливается на нескольких выбившихся из пучка прядях, случайно ловит блестящую на свету каплю пота. Она скользит по светлой шее и прячется за воротом голубой блузки. Стук содзу заставляет вздрогнуть. Отвести взгляд.
Цунаде последний раз щёлкает ручкой, прежде чем отложить её в сторону. Поднимает взгляд на замерших в ожидании подчинённых. Тяжёлый взгляд скользит с одного на другого. Сенджу вздыхает устало, и протягивает клипборд. Сакура реагирует сразу, бесшумно делая шаг босыми ногами. Какаши смотреть бы прямо, но взгляд против воли цепляется за стройные ноги. Прикрывает глаза, глубоко дыша. И открывает, только когда Сакура нарушает удушающую тишину.
— Что это?
Её голос звучит потрясённо, что заставляет Хатаке проявить интерес к предмету в её руках. Тонкие пальцы бегло листают распечатки. Зелёные глаза в неверии распахнуты сильнее обычного.
— Вся информация на заёмщика, основная сумма долга и все проценты, набежавшие за три года.
Цунаде смотрит на свою подопечную как на дитё неразумное, которому приходится объяснять элементарные вещи.
— Я не об этом, — Сакура взвивается тут же, еле удерживая себя, чтобы не повысить голос. — Что это?
Она поднимает клипборд, стучит по нему пальцем. Брови Цунаде приподнимаются в удивлении.
— Я не богачка, чтобы покупать технику каждый раз, когда ты решаешь разбить её о чью-то голову. Свободны.
Пластик клипборда опасно трещит. Голова Сакуры опущена вниз, из-за чего Какаши не видит её выражения лица. Слышит только, как она коротко кидает «Слушаюсь», прежде чем покинуть комнату. Он кивает, молчаливо принимая приказ. Спешит за ней, но у самых дверей его настигают слова госпожи:
— Если она пострадает, ты будешь должен мне вторую фарфоровую вазу.
Какаши сутулится сильнее обычного, и рука сама дергается вверх. Пальцы проходятся по пластырю над левой бровью.
— Так точно.
Произнесённые с трудом слова горечью оседают на языке. За спиной, словно прощаясь, раздается оглушающий стук содзу.
***
Сакура ждёт его в машине, по привычке забравшись на сиденье с ногами и бросив туфли валяться внизу. Какаши лишь мгновенье смотрит на худые коленки, прежде чем обратить внимание на то, чем она занята. Забавно высунув кончик языка, Сакура что-то старательно выводит на планшетке белым маркером. Обычно она использовала его в квартирах должников, помечая стоящие предметы интерьера, которые уйдут в счёт списания долга.
— Миленько?
Закончив выводить последнюю линию, Сакура развернула клипборд, демонстрируя свое творение. Под крупной надписью «Должники» красовалось сердечко.
— Да, — уголок его губ предательски дёргается вверх, грозясь выдать его улыбку. Какаши спешно отворачивается, заводя машину. — Куда?
— Ох.
Её тяжелый вздох даёт понять ему всю тщетность их положения. Уверен, что Цунаде отправила их в какой-нибудь захудалый район на отшибе города. И когда Сакура вбивает в навигаторе адрес, подтверждает свою догадку.
Когда шум города затихает, а за окнами всё реже мелькают другие машины. Лощёные высотки сменяются потёртым кирпичом и выбитыми стёклами. Сакура перестает быть непривычно молчаливой. И Какаши даже успевает облегченно вздохнуть. Не привык к тишине между ними. Она давит, заставляет чувствовать себя неудобно. Он слишком любит их разговоры, пусть даже они о еде, погоде, её любимой книге или сериале, что Сакура закончила смотреть на днях. Даже если это шутливые перепалки. Все что угодно, только не тишина. Однако то, как тихо и нерешительно звучит её голос, заставляет его напрячься.
— Как думаешь, Цунаде-сама долго ещё будет злиться за планшет?
Какаши кидает быстрый взгляд на Сакуру, замечает как она, забывшись, прикусывает нижнюю губу и тут же морщится. Ссадина уже не так заметна, но всё ещё вызывает дискомфорт. Хатаке виновато поджимает губы. Мычит что-то неопределённое в ответ. Очередные извинения, от которых она шутливо отмахнется, застревают в горле. Рука вновь дёргается к пластырю над бровью, но он успевает остановить этот порыв, крепче сжимая руль.
Она затихает. Снова. А у него в ушах призрачный хлёсткий звук пощёчины, звон металлической шпильки о пол. Перед глазами её мотнувшаяся голова, рассыпанные по плечам волосы. А затем треск то ли ломающегося планшета, то ли чужого носа. Не помнит точно. Но отлично помнит, как уложив подельников должника, оттаскивал Сакуру от посмевшего поднять на неё руку мужика. Как она сыпала проклятьями, грозясь оторвать тому яйца и скормить их ему же. Ещё помнит, что по возвращении Цунаде отчитала Сакуру за сломанную технику и выпроводила за дверь. Первые секунды после встречи его головы с одной из коллекционных ваз Сенджу помнит плохо. Зато отлично слышит приказ разобраться с зазнавшимися ничтожествами самому. Так, как он умеет лучше всего.
Вот только легче не становится. Вина давит нестерпимо, усиливаясь тем, что Сакура и не винит его вовсе. Какаши не согласен с ней в корне. Ему не следовало ослаблять бдительность, надеясь, что никто и пальцем её коснуться не посмеет. Она же служит клану Сенджу. За её спиной ведь стоит он мрачной тенью. Наивно и глупо.
Какаши приходит в себя от механического голоса навигатора, сообщающего о прибытии на место. Мельком смотрит на обувающуюся Сакуру, прежде чем выйти из машины. Окружение не радует глаз, но они бывали в местах и похуже. Харуно обходит машину медленно, раздраженно шипит из-за разбитой дороги, что совсем не для её туфлей. Осматривает Какаши скептическим взглядом. Он чувствует в нём подвох, но не может не плавиться под ним. Особенно, когда она смотрит на него так внимательно.
— Раздевайся.
Не просьба. Приказ. Какаши давится воздухом. Не знает, надеяться, что ослышался, или молиться, что нет. Язык прилипает к небу, лишая возможности выдавить из себя хоть слово. Сакура достаёт его пиджак с заднего сидения. Недовольно смотрит на Какаши, застывшего на месте.
— Ну что за человек, — выдыхает как-то обреченно.
Девичьи пальцы, едва касаясь, пробегаются по ряду пуговиц, остановившись у верхних. Сакура ловко расстегивает рубашку, совсем не смущаясь. Черная ткань разъезжается в стороны, оголяя светлую кожу груди, покрытую шрамами и татуировками. Замерший, словно статуя, Какаши с трудом находит в себе силы, чтобы дышать. Чтобы перехватить её худые запястья до того, как она расстегнёт пуговицу у ремня.
— Дальше я сам.
Низкий голос хрипит. Какаши приходится дважды сглотнуть и неловко прокашляться, чтобы прочистить горло. Отводит чужие руки в сторону, но не торопится их отпускать. Большой палец скользит вдоль запястья, и вверх по направлению к локтю, вырисовывая странные узоры. Ловит себя на мысли, что ему надоела недосказанность между ними. Хочет верить, что за всеми её взглядами, прикосновениями, двусмысленными фразами и тем, что Сакура принимает его прикосновения, есть что-то большее, чем обычный, ни к чему не обязывающий флирт. Эта странная игра длится уже больше трёх месяцев, и он был бы совсем не против продолжить её, повысить ставки. Вот только с каждым разом Какаши кажется, что его пропускают через мясорубку. Разбивают на мелкие осколки и склеивают обратно, совсем не заботясь, правильно собрали или нет. Встряхивает головой. Для подобного самокопания не время и не место.
Хатаке выпускает её руки из своих. Быстрым движением выправляет рубашку из брюк, и не расстёгивая последние пуговицы, стягивает через голову. Внимательный взгляд Сакуры обжигает.
— Опять?
Ему совсем не нравится, как обречённо звучит её голос. Мужчина бросает короткий взгляд на бледное лицо напротив: губы поджаты, взгляд направлен на его перевязанный бинтами торс. Какаши не находит ответа, лишь пожимает плечами. Они оба знают, что его основная работа в клане имеет свои риски. Сакура молча суёт ему в руки изрядно измятый пиджак. Ждёт пока наденет, сама застёгивает пуговицы и расправляет особо большие складки. Она отходит на шаг назад, осматривает придирчивым взглядом и удовлетворенно выдыхает:
— Сойдет. Вот только…
Снова шаг к нему. Встаёт практически вплотную. Приподнимается на носочки, одной рукой опираясь на его плечо. Какаши чувствует её дыхание, обжигающее его пересохшие губы. Поддается вперед, но тут же осекается. Между ними вырастает преграда из его собственной маски. Сакура натягивает её на законное место. В её глазах смешинки, а Какаши хочется провалиться на месте.
— Знаешь, в мужчине должна быть хоть какая-то загадка, — мило улыбается, словно и не она тут играется с его сердцем, заставляя то замирать, то срываться в бешеный бег. — Пошли.
До нужного здания он идёт за ней следом, держится чуть позади. Сакура ловко перемещается по разбитой дороге на высоких каблуках, умудряясь при этом пробегаться взглядом по важным пунктам в биографии «клиента». Перед самой дверью, она оборачивается, стряхивает с его плеча пылинки и просит быть милашкой. Какаши морщится от подобной просьбы, но решает в этот раз промолчать.
Дверь им открывает молодой паренёк. Вежливое приветствие режет слух. Внутри помещение на удивление выглядит роскошно, совсем не сочетаясь с обшарпанными стенами здания. В конце широкого коридора, стены которого украшают картины, висящие между десятком деревянных дверей, оказывается просторный кабинет. На мягком на вид, небольшом диванчике сидела женщина, у ног которой расположились несколько парней. Её взгляд едва прошёлся по Сакуре и впился в Какаши. В голове эхом звенит последняя просьба напарницы. И Хатаке просто надеется, что они уберутся отсюда как можно скорее.
***
— Мда уж… — задумчиво тянет Сакура, когда они не спеша возвращаются к машине. На одной её руке болтается пакет с деньгами, в другой она держит планшет. Взгляд быстро пробегается по строчкам, ещё раз проверяя пометки напротив основной суммы долга и набежавших процентов. — Брать деньги у Цунаде-сама — настоящее самоубийство… — Какаши согласен, проценты Сенджу накручивает такие, что впору идти грабить банк, чтобы с ней расплатиться. — Ох, Ками-сама, дай им сил! И денег…
Какаши посоветовал бы ещё добавить ума. Взять хотя бы их последнюю должницу. Открывать хост-клуб для женщин, который ничем не отличается от борделя, идея рисковая. Особенно, когда открываешь его на отшибе города. Да ещё и берёшь на его открытие деньги у Сенджу.
— Я очень рад за тебя и твою сердобольность, Сакура, но напомни мне… — Хатаке делает паузу, будто действительно о чём-то вспоминает, — по какой причине я должен был ходить полуголый?
Ему кажется, что липкий похотливый взгляд всё ещё преследует его. Какаши передергивает плечами, отгоняя дурные ощущения.
— Ну, во-первых, всего лишь пиджак на голое тело. А во-вторых, это же отличная схема отвода глаз от денег в этой истории.
Какаши задумывается, когда же из якудза он превратился в приманку. Пропускает момент, когда Сакура остановилась и резко развернулась к нему. Он едва успевает затормозить, чтобы не врезаться в неё.
— Не знаю, заметил ли ты, но она вернула не только основной долг и проценты, — заметив его заинтересованный взгляд, она счастливо улыбается. — Пока хозяйка хост-клуба не сводила с тебя глаз, я насчитала ей ещё «парочку» лишних иен.
— Хах, — поражённо срывается с его губ. Какаши не уверен должен ли он восхищаться или пугаться её рабочими схемами.
Сакура небрежно закидывает деньги и планшет на заднее сидение машины. Хлопает дверцей чуть громче положенного.
— Знаешь, пусть это будет моей моральной компенсацией, — голос звучит приглушенно и слегка нерешительно. — Схема хоть и рабочая, но… — смотрит вниз на заостренные носки своих туфель, и бурчит под нос еще тише: — мне неприятно, когда кто-то вот так пожирает тебя глазами.
Пальцы тянутся к маске, стягивая ту под подбородок. Какаши шумно втягивает воздух. Вид её опущенной в смущении головы заставляет его сердце дробить ребра в щепки. Правая рука звонким шлепком опускается на заднюю стойку машины. Сакура вздрагивает, вздергивает голову вверх. Их взгляды встречаются. И голос ломается, скрипит.
— А как же моя компенсация?
Дышит через раз, опьяненный её близостью. Путается пальцами левой руки в её волосах, притягивая ещё ближе. И забывает дышать вовсе, когда её нежные губы касаются его. Когда пальцами зарывается в его жестких волосах на затылке. Язык скользит по нижней губе, плавно переходя на верхнюю, безмолвно прося разрешения на большее. Проникает внутрь, встречаясь с её. Глубже. Что подкашиваются ноги. Горячее. Отчего низ живота мучительно-сладко сводит. Влажно. Из-за чего, разрывая поцелуй, между их губами слюна тянется хрупкой блестящей нитью, что рвётся от прерывистого дыхания.
Руки дрожат, и Сакуре не с первой попытки удаётся открыть дверцу позади себя. Тянет его внутрь за лацканы. Скидывает на пол пакет с деньгами и клипборд. Сакура звонко смеётся, когда не рассчитав высоту потолка, Какаши бьется головой и забавно ворчит себе под нос. Но смех быстро затихает, стоит его руке коснуться нежной кожи бедра. Скользнуть выше, задирая короткую юбку на талию. Она притягивает Какаши к себе для нового поцелуя, нетерпеливо царапая ноготками его шею. Безумная. Стесняется сказать, что игры между ними кончились. Но не боится предъявить на него права посреди полузаброшенного квартала. И Хатаке готов тонуть с ней в этом сумасшествии.
Когда вязкий воздух сотрясает первый протяжный стон, никто из них не думает о том, что на другом конце города их ждёт глава клана. Она ждала свои деньги три года, подождёт и ещё один день.