Мой друг

Тучи над Белградом постепенно рассеивались под натиском солнца, и оно озорно подмигивало сквозь листву деревьев. Президент Сербии недовольно поморщился — как солнце могло светить тогда, когда ему было так паршиво? Ноющая боль окольцевала голову, словно терновый венок.

Серб на миг прикрыл глаза, а в голове набатом зазвучал собственный голос, прозвучавший сегодня на специальном заседании Генассамблеи ООН: "Сербия поддерживает резолюцию, осуждающую действия Российской Федерации".

Сколько в жизни встречал людей,

Сколько в сердце впускал гостей,

Сколько раз ошибался в них...

Все эти организации — ООН, Евросоюз, Европейская комиссия, НАТО — созданные для помощи странам, на самом деле способны лишь прогибать их под себя. Они — абсолютное зло. Вершина бесчестия. Они словно змеи, имевшие во рту переизбыток яда и ощущающие острую потребность его выплюнуть.

Ведь вариантов, чтобы иметь не то чтобы контроль над Россией, но хотя бы некое подобие влияния, у них нет. А когда самостоятельно не получается одолеть сильнейшую фигуру, в ход начинают идти пешки. Одной из таких пешек и стала Сербия. От всех завуалированных предложений пойти против России серб всегда отбивался с завидным упорством. А сегодня в сторону Сербии посыпались открытые угрозы санкциями в случае неисполнение их воли. Внутренний голос серба упорно кричал, что с моральной точки зрения он поступает неверно. Но что не сделаешь ради своей страны — даже пойдёшь на уступки тем, кто несколько десятков лет назад хотел сравнять твою Родину с землёй.

Память обо всех тех событиях серб хранил в израненной и уставшей от предательств и разочарований душе. Они вереницей кружились в его измученном сознании. Да, народ Сербии простил, но он ничего не забыл.

Серб устало дёрнул ворот рубашки, ослабляя удушливый узел галстука, но не снял его окончательно. Не мог он в подобном виде предстать перед президентом Российской Федерации.

Мой Друг, на повороте дней

Вижу я всё ясней,

Кто настоящий друг...

Громко стучали настенные часы, стрелками безжалостно отсекая от дня минуту за минутой, но серб так и не мог решиться на звонок. Страх — дикий, необузданный — держал его за горло, сдавив ледяными пальцами.

Наконец ему удалось взять себя в руки, прийти в равновесие. Относительно шаткое, но это всё равно лучше, чем было.

Через своего секретаря он связался с кабинетом президента России и, выбрав из предложенных вариантов видеозвонок, стал ждать ответа. Казалось, что прошла вечность, пока на экране ноутбука не появился президент Российской Федерации.

Слова, вертевшиеся у серба на языке весь день, вмиг исчезли, и он не знал, что сказать.

— Добрый вечер! Чем обязан вашему звонку? — осведомился русский, первым начав разговор.

— Здраво, господин председник. — Сербу всегда было легче говорить на сербском, когда он волновался, но увидев приподнятую бровь своего собеседника, перешёл на русский: — Я хотел объяснить сложившуюся ситуацию и свой голос. Вы ведь всё делаете для блага своей страны, для её будущего. И я не мог поступить иначе. В свою защиту могу сказать...

— Я вас ни в чём не обвиняю. И всё понимаю, господин президент, — спокойно, как и всегда, ответил русский.

Но зато всё случилось так,

Что я выдержал груз атак...

Серб смотрел на него внимательно и с восхищением. Вот он — человек, никогда не менявший свою позицию и всегда отстаивающий собственное мнение; политик, лишь при упоминании имени которого лидеры других государств испытывают дикий страх и начинают биться в агонии. Гордый, сильный, величественный, стоявший на своём даже тогда, когда против него восстал весь мир. Он всегда боролся ради всеобщего блага. И будет продолжать это делать, несмотря ни на что. Он никогда не позволит России, подобно другим странам, прозябать под американским сапогом.

Друг почувствует, что тебе

Стало холодно на земле...

Русский вертел в пальцах ручку, опустив взгляд, а серб знал, что тот делал так, когда что-то обдумывал или планировал. Брови русского были сведены к переносице, лоб нахмурен, а сербу показалось, что морщин у того стало чуть больше. Серб хотел бы поддержать его. Но нужна ли была русскому его поддержка...

— Господин президент... — серб тихо окликнул русского, и тот поднял глаза. В воздухе повисло несказанное сербом "Мне очень жаль". Как возведённый топор палача над шеей того, кого сейчас ему придётся казнить. И серб без промедления был готов сложить голову на плаху. — Народ Сербии всегда будет на вашей стороне. Мы никогда не забудем, что Россия сделала для нас и в 1999 году, и в период пандемии. Вы, думаю, видели, что сейчас происходит в нашей стране.

В митинге в поддержку России приняло участие около пятидесяти тысяч человек, которые пели" Катюшу", скандировали лозунги "Сербы и русские — братья навек", "Стоп НАТО". Толпа митингующих, что шумной рекой двигалась к посольству России, несла флаги России и портреты российского президента. А Вучич смотрел прямую трансляцию и гордился. Своим народом, но не собой.

— Я видел, — ответил русский, постаравшись придать своему голосу небрежную расслабленность.

Улыбка у серба под прицелом острого взгляда русского вышла какой-то нервной. Серб думал, что будь он сейчас в объятой снегом и морозом Москве, то не ждал бы ничего, кроме мощного удара в челюсть. Такого, после которого невозможно было бы устоять на ногах. Ведь олицетворяющий Россию русский был столь же мощен и силён, как и его страна.

Мой Друг, ты уж меня прости

За всё, что нам пришлось пройти...

— Господин президент... — Серб набрал в грудь побольше воздуха и постарался говорить спокойно, но лежавшие на коленях руки дрожали так, что сомнений не было: он нервничал. — Простите меня!

— Господин президент, — нарочито медленно, словно увязнув в многообразии слов, проговорил русский, — вам не за что извиняться. И не переживайте, наши с вами договорённости в плане экономики останутся прежними.

Его взгляд был пронзительным и покровительственным. Мол, своих не бросаем.

— Меня волнует не только наши деловые отношения, — серб наконец решился озвучить то, что волновало его куда больше, чем возможное повышение цен на газ.

Русский усмехнулся. Он читал серба, как открытую книгу. Возможно, заурядную и скучную.

Русский бросил беглый взгляд на правую руку — на часах было 23:00. В Белграде — на два часа меньше.

— Уже поздно. — Слова русского прозвучали для серба как горький финальный аккорд.

И всё же он надеялся, что "поздно" — это исключительно про глубокий вечер за окном, а не про то, что было уже абсолютно и необратимо поздно лично для него что-то исправить.

Они вежливо попрощались друг с другом. И всё, казалось бы, в их отношениях осталось по-прежнему... Вот только серб прекрасно понимал, что чувство вины будет грызть его ещё очень долго.