Свадьба — одно из трех главных событий в жизни человека. Два других — рождение и смерть. И хотя все три празднуют с большим размахом, все-таки именно свадьба — самое счастливое и долгожданное, потому к ней всегда готовятся особенно долго да усердно.
Для мужчины женитьба — решение важное, хотя и не единственно верное. Поначалу мужчина стремится стать воином, после — получить достойное место в людях. Иные и вовсе отказываются от семьи, посвящая себя служению богу, царю или народу, но то обычно к старости.
Для девушки же выйти замуж — самое главное в жизни, и чем раньше, тем лучше. Стать хранительницей очага, родить мужу детей и воспитывать их — нет больших мечтаний для любой молодой красавицы, достигшей возраста.
И потому Антон счастлив за Оксану, однако вместе с тем и встревожен. Нет, он вовсе не сомневается в достоинстве Алексея, но за сестру все-таки переживает — ведь свадьба у них планируется такая, что мороз по коже. И если бы только из-за количества хмельного питья.
Нехорошо начинать новую семью вот так, на пепелище старых бед.
— Антон! — громко окликает Оксана, и Антон, встречаясь с ней взглядом через зеркало, понимает, что зовет она не в первый раз.
— Прости, сестрица. Задумался. — Он бережно проводит щеткой по ее длинным волосам и старается улыбнуться, хоть мысли его к тому и не располагают. — Что такое?
— Ты чем-то опечален?
Еще бы ему не быть опечаленным. Но они уже не раз и не два говорили об этом, да только каждый раз ругались, оставались каждый при своей правде. И к кому бы Антон ни пошел, никто не желал слушать слова мужчины, который по доброй воле отказался от судьбы воина и главы семьи.
Вот только никто не думал, что он, пусть и не воин, зато умелый знахарь. К тому же не первое лето изучает свое дело, занимается травами и ворожбой, потому знает в них толк и может не только царапины лечить.
— Али ты опять про свое? — вскидывается Оксана, и лицо ее сразу меняется, становясь с обеспокоенного сердитым.
Антон все улыбается и ничего не говорит, ведь знает, что простые слова тут не помогут, и нужно старательно подбирать подходящие. Но с его своенравной сестрой никогда не было сладу, особенно если она придумала себе что-то и уперлась в это, как ослица.
— Оксана, я еще ничего не сказал, а ты уже сердишься…
— Потому что я знаю, что ты скажешь!
Она вскакивает со стула, вырывает свои длинные волосы из рук брата и, шлепая босыми ногами, уходит к окну да принимается глядеть куда-то вдаль, сложив руки на груди.
— Но даже я сам еще не знаю. — Антон пожимает плечами и спокойно откладывает щетку. — Я ведь понял, что ты не желаешь меня слушать.
— Мы проведем обряд, как решили, и точка! — Оксана все-таки поворачивается к нему лицом и демонстрирует надутые губы, пухлые, розовые. У самого Антона до сих пор такие же, хоть он и парень на шесть лет старше нее.
Он смотрит на сестру и почти видит, как завтра она, молодая княжна, будет в белом — точно саване — платье, расшитом жемчугом и каменьями, вот только видит ее не рядом с нареченным, а в лодке, одну, маленькую и беззащитную посреди такого большого озера.
«Точно в саване стоит».
Антон вздрагивает и тоже встает.
— Оксана, прошу, услышь меня: это может быть опасно! Пусть будет лодка, пусть будет рябина, но прошу, молю, заклинаю тебя, отмените пение драконьей песни!..
— Да почему, ну почему, Антон?! — кричит Оксана, и лицо ее кривится, будто она сейчас заплачет, вот только глаза блестят не от слез, а от злых молний. — Дракона больше нет, его наш дедушка победил, ты же знаешь, нам мама часто эту историю рассказывала!
— А если дракон был не один? — осаждает Антон негромко, но твердо, и на миг он видит в глазах сестры испуг. — Или вместо него уже появился новый? Мы не можем знать наверняка, Окс. Ни к чему испытывать судьбу.
— Но он же…
— Обряд — не игрушка. — Антон пристально смотрит на нее, почти уверенный, что сумел-таки докричаться. — Нельзя с такими вещами шутить, беда будет.
— Да ты просто завидуешь, вот и всё! Потому что я тебя младше, а завтра уже стану замужней девушкой, а ты до сих пор без жены ходишь!
Кажется, будто Оксана тут же сама жалеет о сказанном, однако слов не воротишь, и она лишь упрямо вскидывает подбородок. А Антон молчит, поджав губы.
Для него уготована совсем иная судьба, нежели для любого другого мужчины. Сестра еще слишком юна и многого не понимает, а есть и то, о чем не знает никто в их городе. Хоть и наслышаны о молодом знахаре, что живет на окраине и травы да заговоры знает, и что он — старший сын князя, добровольно отказавшийся от титула и всех своих прав.
Никто до конца не знает, почему он сделал такой выбор, а кто-то лишь думает, что знает, а кто-то, может, и догадывается верно, но проверять не спешит.
— Мне, сестрица, — молвит Антон тихо, вновь глядя ей прямо в глаза, — не нужна жена. И никогда нужна не будет.
Оксана собирается было возразить, да только он взгляд отводит и быстро собирает свои немногочисленные вещи. И сестра молчит, думая, должно быть, впервые, что Антон вовсе не по молодости и неопытности говорил всегда, что не собирается жениться.
— Антон… — жалобно кличет Оксана, когда он уже подходит к двери.
Но он лишь грустно улыбается и легонько кланяется ей.
— Счастья тебе, княжна. Пусть твой муж любит тебя всей душой, и ты его полюби таким, каков он есть.
Он уходит. Спокойно, без ругани, как уходил до этого, потому что незачем больше ругаться — он желание сестры принимает и уважает.
Вот только опасаться он меньше не стал и рисковать жизнью Оксаны не собирается. А значит придется действовать иначе.
* * *
В городе царят суматоха и веселье. Народ, как это водится, начал гулянья за много дней до свадьбы, но самый разгар празднований будет, конечно, завтра, а потом еще дня два, а может и все две недели. Ведь когда еще такое будет — сама княжеская дочь, внучка знаменитого драконоборца, выходит замуж! И за кого — за одного из величайших воинов, кто в свои молодые годы заработал столько славы и почета, сколь не все старики знают.
Антон в этом веселье чувствует себя прокаженным. Или вовсе злым колдуном, что пришел на праздник с намерением испортить его и наслать на всех гостей проклятия.
Идя через весь город, кутаясь покрепче в теплое одеяние и голову повесив, Антон все поглядывает по сторонам. Видит смеющиеся лица торговцев на огромной ярмарке, мужчин, ставящих княжеские знамена, женщин, перебирающих на прилавках бусы из каменьев, детей с игрушечными мечами да луками...
Ну точно Масленица раньше срока наступила. Только вместо проводов зимы, ее порешили встретить.
«Одумайтесь, глупцы! — хочет закричать Антон, подбегая к каждому, кого увидит, словно безумный. — Лучше идите толпой к князю и просите не петь эту чертову песню! Или бегите все прочь и прячьтесь!»
Он смотрит вниз, потому замирает в ужасе, когда прямо ему под ноги падает деревянная игрушка. Фигурка сделана плохенько, однако в ней легко угадываются черты драконьих крыльев.
Ребенок, который запускал эту игрушку, пробегает мимо, быстро подхватив ее с заснеженной земли, уносится прочь, не оглядываясь. А Антон стоит, крепко сжав зубы.
Неужто никто больше не боится за жизнь молодой княжны?!
Угрюмый и хмурый, Антон подходит наконец к дому. Здесь хотя бы не так шумно, лишь отголоски музыки и песен доносятся до крыльца.
Дверь оказывается открыта, и Антон улыбается уголком губ, но тут же снова погружается в неспокойные мысли — еще эта игрушка, будто знак с неба... А потому он сразу идет в спальню, открывает сундук со своими вещами, садится перед ним прямо на пол и принимается искать.
Позади слышатся шаги, после — мягкий голос:
— Думается мне, разговор с сестрой успехом не увенчался?
Антон, не отрываясь от перебора вещей, вздыхает тяжело и горько.
— Она упрямая. Это хорошо. Но порой ее упрямство переходит все границы, и это меня пугает.
— А с батюшкой?..
— Говорил. Он меня вообще не принимает и мое мнение в расчет не берет… Вот же собака, да где? — Антон начинает вываливать вещи из сундука.
Рядом с ним опускаются на колени и мягко сжимают плечо. И он отвлекается от своих поисков, смотрит в любимые глаза. А потом дарит нежным губам короткий поцелуй.
— Что ты ищешь? — спрашивает Арсений, и глаза его лучатся теплом и любовью. Как же сильно Антон желает Оксане, чтобы Алексей смотрел на нее хотя бы вполовину так же влюбленно.
— Мою свадебную рубаху.
Арсений хмурит лоб.
— На что она тебе, родной?
Антон вздыхает и утыкается лбом ему в плечо. Он сомневался, говорить ли, но как иначе? Это ведь его муж, его самый близкий человек, с которым они поклялись быть вместе в горе и в радости.
Он сжимает ладонь любимого и, как может, спокойно говорит:
— Не думаю, что есть причины опасаться, но все-таки хочу убедиться… Поэтому ночью пойду к озеру и сам пропою песню.
Арсений отшатывается от него и с суеверным ужасом заглядывает в его лицо. Антону становится совестно, что вот так пугает его, да и неловко проводить древний свадебный обряд при живом-то муже.
И все-таки сестра для него — второй дорогой человек, и рисковать ее жизнью он не намерен.
— Антон, ты… — Арсений вдруг осекается, губу прикусывает и опускает взгляд. Антон полюбил его именно за это — за умение принять его со всеми его идеями и странными мыслями. — Рубаха в моем сундуке. Там оба наших наряда.
Он выглядит таким растерянным и напуганным, что у Антона в груди больно колет чувством вины.
— Эй. — Зовет он. Арсений смотрит исподлобья. — Со мной все будет хорошо. Обещаю тебе. Я почти уверен, что дракон не прилетит, но если вдруг… Я-то не хрупкая девушка, и плаваю хорошо — прыгну в воду.
— Лучше захвати с собой мой меч. — Арсений поднимается, Антон следом за ним, не разрывая рук, а потом они заключают друг друга в крепкие объятия. — Антош, будь осторожен. Я тебе верю и уважаю твое желание уберечь сестру от беды. Я и сам люблю нашу княжну и не желаю ей испорченной свадьбы. И все равно… Осторожней. Пожалуйста.
— Буду, обещаю.
Они снова соединяют губы в поцелуе. И отчего-то Антон чувствует на родных губах необъяснимую горечь.
* * *
Стоя той ночью на берегу и вглядываясь в темноту, Антон не сразу чувствует страх. Напротив, ему начинает казаться, что затея глупая, и он только простынет, пока ходит по морозу без шубы да босиком.
Но он вспоминает рассказы дедушки, смотрит в это бесконечно черное небо и понимает: должен. Должен сделать это, иначе, если завтра дракон прилетит и заберет навсегда его Оксану, он будет всю жизнь корить себя.
Не думал он, что снова наденет алую рубаху, в которой был во время их с Арсением свадьбы. Да еще и вот так, стоя на берегу озера, дрожа от холода и верно подступающего страха.
Он вдыхает морозный воздух и выдыхает белый, как снег, пар. Так раз, другой и третий, успокаивая сердце, что предчувствует беду, как бы Антон ни успокаивал себя.
— Раньше не было ни неба, ни земли, ни пыли, ничего — забыли всё, — полушепотом в звенящий воздух, застывший, будто в гнетущем ожидании.
Антон зачерпывает из набедренной сумки горсть рябины и бросает себе под ноги. Скидывает сапоги и становится босиком на снег; кожу покалывают острые снежинки, но холод почти не чувствуется — страх уже сильнее.
Он делает шаг и ощущает, как трескаются под ступней красные, как его рубаха, ягоды.
— Было небылью, да стало былью. Река остыла и вода застыла — в ничто, — в эту тишину, в которой ни человеческого голоса, ни крика птицы, потому что весь мир спит и не знает, что происходит.
Или знает — и страшится сделать лишний вдох.
Антон идет по дорожке из рябиновых ягод, которую сам перед собой насыпает, и наконец оказывается у воды, остывшей, но еще не замерзшей. Он сглатывает. Еще есть шанс остановиться, но…
Он оглядывается на княжеский терем и думает о сестре.
И шагает в лодку. Та покачивается на воде, и Антон неловко опускается сразу на колени, чтобы не упасть, ведь ноги дрожат и почти не держат. Пальцы рук тоже окоченели, поэтому он кое-как отталкивается ладонями от заиндевевшего причала.
Лодка привязана за веревку к противоположному берегу, чтобы Алексей тащил ее к себе, но сейчас за нее берется Антон и, обжигаясь ледяной водой, сам подтаскивает себя к центру озера.
Он не знает, сколько прошло времени. Вокруг словно сгущаются мороз и тьма, и его сердце заволакивает ужас — и осознание безысходности. Он один посреди озера, и лежащий рядом меч совсем не успокаивает.
Антон выдыхает и отпускает веревку. Та падает в воду с тихим плеском. А он только сейчас смутно понимает, что даже если прыгнет в воду, до берега не доплывет — окоченеет от холода раньше.
— Время — быстрая река, никого не обойдет, — негромко начинает он, и голос его дрожит и хрипит, а на глаза почему-то наворачиваются слезы — и тут же застывают.
Он с трудом поднимается на ноги. Лодка стоит на месте. И всё вокруг — не колышется. И ни звука.
— Наречённый жениха, — Антон облизывает пересохшие губы, — ждет, как часа своего.
Этот ритуал предназначен для невинных девушек, но что-то подсказывает, что и за замужним парнем дракон прилетит, если ему спеть.
— В красный цвет он облачён — точно в пламени стоит…
Антон слегка изменил слова, и все равно он уверен: что-то уже происходит, где-то совсем рядом, прямо сейчас.
— На могилу обречён — свадьбы колокол звенит.
Он раскидывает руки в стороны, закрывает глаза и запрокидывает голову. И почти не чувствует, как по ресницам проносится тот самый ветер, налепляя на них снежинки.
— Забирай! Забирай! Приходи, прилетай! — Голос уже не дрожит, Антон сам не знает, что с ним творится, но почему-то его захватывает понимание, что всё идет так, как должно быть. — Он отдан на века, лишь тебе отдан!
Сначала нет ничего. Или так кажется. Но Антон приоткрывает глаза — и видит над собой черную тень.
А дальше всё происходит быстрее, чем вдох. Резкий удар. Смертельно крепкие объятия. Обжигающий холод. И пустота под ногами.
...Антон то проваливается в небытие от ужаса, то снова приходит в себя, только чтобы темнота осветилась вспышками света в глазах, разлетелась болью на ребрах.
Это длится бесконечность — и в то же время заканчивается очень быстро. Антон не уверен, прошла ли половина ночи или несколько дней.
Он хотел бы не чувствовать, как его швырнули, словно куклу, в глубокую пещеру, однако чувствует каждый удар по без того болящему телу, пока скатывается вдоль крутого склона. И, наконец, коротко стонет на выдохе, потому что на большее сил нет, и остается лежать в темноте, холоде и мертвой тишине.
Кажется, потрясение все-таки оказывается достаточно сильным, чтобы погрузить его в сон на какое-то время. Вряд ли долгое, однако, когда Антон с трудом моргает, на его лицо падает свет луны, которого совершенно точно не было после падения.
Он, как может, осторожно шевелит пальцами рук, ног, затем локтями и коленями, проверяет ощущения — не сломал ли чего. Или сам, или ему... От шока он мог этого не почувствовать, но теперь последствия должны бы проявить себя. И этого ох как не хотелось бы.
Но, хотя синяков явно будет на целое войско, ослепляющая боль так и не приходит. Даже когда удается встать на ноги, опираясь поначалу на стену.
Под луной осматривать себя нет смысла — все равно ничего не увидишь. Да и выбираться из пещеры сейчас — тоже глупость. Ночью он от дракона не уйдет, а сюда зверь, должно быть, и влезть не сможет.
Антон тяжело вздыхает, трет лицо ладонями. Он думает про Арсения — как муж испугается за него, как будет скорбеть и винить себя за то, что отпустил... Нет, Антон погибать не собирается и сделает все, чтобы домой вернуться, однако и тешить себя пустыми надеждами не хочет.
Он ведь сам шел на погибель. Вместо сестры.
Жаль только, что не попрощался с любимым, как следует. Впрочем, может, оно и не нужно было. Зато последнее воспоминание Арса о нем не будет пропитано горечью. Так уж водится: никогда не знаешь, какой хороший день станет последним.
Тут за одной из стен пещеры слышится шорох, и Антон дергается, затаивает дыхание. Дракон? Да нет, слишком тихо, тот не смог бы подобраться бесшумно... Если только не подобрался, пока Антон спал, а теперь выжидает, когда тот попытается выйти.
Но почему-то Антон уверен: это не дракон.
В темноте всё кажется иным, однако Антон — не суеверная бабка и не пугливый мальчишка, чтобы верить, что любой силуэт в ночи принадлежит потусторонним тварям. И если это не дракон...
Может ли быть, что здесь живет еще один человек?
— Эй, — окликает Антон едва слышно, почти шепотом.
Снова слышится шорох.
— Эй, кто там?
Он наконец высматривает щель в стене и замечает движение по ту сторону. И в этот момент его охватывает какое-то нехорошее предчувствие. А своему чутью Антон привык доверять — оно не раз спасало и предупреждало. Взять хоть того игрушечного дракончика.
— Ты слышишь? Я Антон. Я не причиню вреда, — прибавляет на всякий случай, а сам подходит ближе. И отчетливо слышит беззвучный смешок в ответ.
Слишком... да нет, не может быть. Не может ведь!
Но Антон знает, чувствует, что это правда.
— Подойди ближе, — говорит ровным тоном, уже не пытаясь понизить голос. Человек за стеной медлит, а потом все-таки прислоняется к щели так, чтобы оказаться напротив Антона и видеть его.
Антон щурится... И почти не удивляется, когда отчетливо видит бледное лицо, обеспокоенно поднятые брови и не просто знакомые, но родные голубые глаза.
— Черт тебя дери, Арсений!..
— Я сам не знал! — тут же раздается в ответ, больше виновато и расстроенно, чем сердито.
— Серьезно?! — А вот Антон зол, и еще как. — Нет, ты серьезно сейчас! Ты, собака, в дракона превращаешься! Как об этом можно не знать?!
— Я… Антон, давай позже обсудим, я не хочу сейчас ругаться.
Антон задыхается возмущением.
— Не хочешь что? Ругаться?! И когда — позже? Мы где-то за тридевять земель, отсюда надо выбираться, а ты даже не хочешь объясниться! Знаешь что, вот хотел я принять обет безбрачия — и надо было! Так нет же, у нас любовь, за тебя замуж захотелось, и где мы теперь?! Никогда больше я…
Его гневную тираду прерывает резкий и громкий рев прямо за стеной, и Антон тут же испуганно отшатывается назад, на ногах не удерживается и падает на пол. Он не видит, что происходит с Арсением, но через неширокую щель на его лицо падает огненный свет.
Хватает пары тяжелых вдохов, чтобы воздух нагрелся, как в бане; Антон наблюдает за красными искрами, которые долетают почти до его ног, но, обессиленные, падают и гаснут.
А потом вслед за ревом раздается надрывный крик, и Антон весь сжимается, кусает губы, чтобы не закричать самому. Он почти физически ощущает, как его любимому сейчас плохо, больно и страшно.
— Арс, — мягко зовет шепотом, не полным именем, но ласковым зовом, какой даже дома использует редко, ведь слишком интимное, слишком личное.
Он сам себя не слышит, но зверь за каменной стеной явно услышал его, потому что сразу чуть затихает. Прислушивается. Настораживается.
— Арс. Родной. — Чуть громче и так мягко, как только может.
— Нет… — слышится тихим рыком, незнакомым, но, и правда, родным. Как иначе? Разве может Антон по-настоящему отвернуться от того, кого клялся всегда любить? Особенно сейчас, когда так сильно ему нужен.
И Антон начинает петь. Не ту страшную песню, которая навсегда перечеркнула их предыдущую жизнь, а другую. Колыбельную, которая сейчас начнет новую.
— Баю-баю-бай, ветер-ветер, улетай…
За четыре года их брака Антон ни разу не пел эту песню, да и вообще никогда не пел. Как-то не пришлось, да и разве ж он умеет? Но эти ноты он впитал с молоком матери; та пела ему эту колыбельную с самых первых его дней, а он пел Оксане, ведь матери не стало после ее рождения.
Теперь он поет… не Арсению. Дракону, что все это время жил в нем и теперь пробудился. По его же, Антона, вине.
— И до самого утра я останусь ждать тебя. — Антон медлит, прежде чем осторожно встать на ватные ноги и подойти ближе.
Дракон засыпает. Огонь усмиряется, покорно подчиняясь голосу поющего.
Антон все-таки замечает, что его рубаха разорвана, все плечо и половина спины расцарапаны острыми камнями, а ребра наверняка осыпаны ссадинами от сильных лап и когтей. Беглый осмотр слегка успокаивает — раны неглубокие, но заражение все равно может начаться, а значит надо скорее выбираться из пещеры и найти хоть какие-нибудь травы. Глядишь, повезет, и выйдет изготовить быстродействующую мазь.
Он оглядывается на стену, за которой без сознания лежит Арсений.
— Я скоро, милый, — шепчет Антон как обещание самому себе. Он хочет верить, что легко найдет путь обратно, но вдруг нет? Кто знает, что это за место и сколько здесь одинаковых ходов.
Выход все-таки находится. Слишком узкий — как для гнома, честное слово! — но все же Антону удается протиснуться и выскользнуть в каменный коридор. В ночной темноте ничего не видно, и он идет почти наощупь, постоянно щурится и старается найти путь, хоть немного освещенный луной, при этом не забывая держать в голове обратную дорогу.
Кажется, что проходит вся ночь, прежде чем Антон все-таки выбирается на открытое место, откуда хорошо видно звездное небо. Он почти успевает обрадоваться и делает шаг в сторону огромного проема в скале — и тут же падает на колени, испуганно цепляясь за камни, ломая о них ногти.
Это не выход. Если только он не хочет умереть.
Он на огромной высоте, а далеко внизу — камни и бушующее море.
Антон садится прямо на камни и, прислонившись затылком к стене, закрывает глаза. Думает даже, что уснет прямо так, но затем слышит какой-то шум и понимает, что эта проклятая ночь будет долгой. Еще дольше, чем должна была.
— Антон! — Не то крик, не то рев, и по коже пробегают мурашки.
Он молчит, не отзывается и дыхание затаивает. Когда дракон, успокоенный его голосом, засыпал, было почти не страшно, но разве станет он слушать сейчас? И разве сможет Арсений остановить свой инстинкт? Огромного зверя внутри себя?
— Антон! — раздается уже совсем человеческим голосом, взволнованным, совсем рядом.
И Антон не выдерживает, поднимается на ноги.
— Я здесь, — отзывается он и сразу проклинает себя за это.
Арсений оказывается прямо напротив него. Он стоит в тени, но его глаза, обычно голубые, как весеннее небо, переливаются огнем.
— Зачем ты вышел из той пещеры?
Он выходит под лунный свет, и Антон невольно отступает. Он хорошо знает каждую родинку на теле мужа, знает каждый изгиб и каждую сильную мышцу; он знает, где нужно приласкать, чтобы Арсений блаженно застонал, а где нельзя прикасаться, чтобы он не зажался недовольно.
Но он впервые видит, как по груди и напряженным рукам пробегают красно-золотые искры.
И это пугает сильнее всего. Не то, что его муж оказался не простым человеком, а то, что Антон не знал об этом и узнает только сейчас.
— Арс… — Голос дрожит.
— Ты должен спрятаться, — отчаянно стонет Арсений сквозь крепко сжатые зубы. — Я не могу долго его сдерживать. Он должен убить тебя, понимаешь?!
Антон мотает головой в неверии и отступает еще на шаг.
— Нет, стой! — испуганно вскидывает руки Арсений. Но поздно.
Камень под ногами слишком скользкий, обточенный ветрами и мокрый от прошедшего дождя, и нога скользит легко, как по маслу. Антон даже не вскрикивает — не успевает понять, что происходит.
В следующий миг он уже летит. Но не так, как летел в когтях дракона. Не плывет по ветру, чувствуя, как сильные крылья ловят порывы. А падает вниз тяжелым камнем.
Шум ветра в ушах. Стук сердца.
Он закрывает глаза.
И чувствует на талии крепкую хватку. А потом весь мир переворачивается — и, приоткрыв слезящиеся от ветра глаза, Антон видит перед собой Арсения. На мгновение он верит, что это предсмертное видение, что мироздание дает ему возможность в последний раз полюбоваться любимыми чертами лица.
Но эти черты искажены нечеловеческим ужасом, а глаза сверкают пламенем.
Арсений кричит, будто от боли, и крик этот — не что иное, как рев могучего зверя.
Все его тело вспыхивает красным золотом, и Антон снова закрывает глаза, чтобы не ослепнуть, а потом жмурится уже от страха. Он не хочет, совсем не хочет видеть то, что уже стало понятным, не хочет знать, отталкивает это знание от себя. Но оно как нежеланный подарок: хочешь — не хочешь, а надо улыбнуться и взять в руки.
Антона прижимают к себе сильные драконьи лапы, укрывают огромные крылья, и в этих жутких объятиях ему неожиданно становится тепло.
Но потом они вместе падают в воду, и Антон добровольно отдается поразившей его темноте.
Он тут же всплывает, потому что тело просится жить — борется с волнами, выплевывает соленую воду из легких, пробуждает и расталкивает уснувший от страха рассудок. Антон плохо осознает себя и мир вокруг, весь он сейчас — средоточие желания выжить. И он на чистых, животных инстинктах двигается вверх, когда его захлестывает, и вперед, когда различает в лунном свете черные очертания берега.
До коего оказывается совсем недалеко. И все равно он выползает на сушу, обессиленный и тяжело дышащий, будто не жалкие минуты провел в воде, а несколько долгих часов.
И только потом вспоминает — Арсений!
Дракон принял на себя удар о воду и прибрежные скалы, но где же он теперь?! Неужели поранился, неужели... Ведь если он так и останется в зверином обличии, у Антона не будет и шанса его спасти.
Но страх оказывается напрасным: оглядевшись, Антон видит неподалеку недвижимую фигурку, омываемую волнами. Светлую, маленькую, хрупкую — человеческую.
— Арс... — шумно выдыхает Антон и, запинаясь о собственные ноги, бросается к мужу.
Это все еще его любимый муж, каким бы чудовищем он ни обращался.
Антон хватает его под плечи и с силой тянет на себя, вытаскивая из жадных объятий моря. Никому не отдаст, и уж точно — не стихии. Не сейчас, когда между ними еще так много вопросов, когда Антон только-только узнает его, Арсения, настоящего.
Оттащив мужа подальше от воды, Антон опускается рядом с ним, бережно кладет его голову себе на колени и пытается осмотреть его и понять, каковы повреждения и наглотался ли тот воды. Темно — хоть глаз выколи, но неполная луна осыпает мир тусклыми лучами, и в лучах этих легко различима темная кровь на белой коже.
Антон, замерев от волнения, проверяет пульс и выдыхает облегченно — сердце бьется. Потом слушает дыхание — ровное, хоть и слабое, воды в легких нет. Значит Арсений все-таки выбрался сам, а уже потом потерял сознание.
Рана обнаруживается на спине, ближе к правому боку. Ее трудно рассмотреть, но тут и думать нечего: на вершине скалы Арсений был полностью цел, так что рана от удара о камни, а еще возможно сотрясение, из-за которого Арс и потерял сознание, и вот это уже настораживает.
Нужно искать сухое место и лекарство. И Антон, собрав все свои силы, отправляется на поиски.
* * *
Утром он пробуждается от бьющих в лицо ярких лучей. Пару мгновений жмурится, наслаждаясь сонливой негой и вспоминая смутные образы из сна, а потом резко открывает глаза и поднимается на локтях.
Рядом с ним нет Арсения — зато есть разрезанные пополам диковинные фрукты, уже чуть подсохшие, а на плечах — красно-золотое покрывало, которого определенно не было ночью.
Антон выдыхает. Значит помогло.
Ночью в незнакомой местности особо не разбежишься, но дальше по берегу он обнаружил деревья с сильным запахом, похожим на сбор таволги, мяты и тысячелистника. Конечно, запах может обманывать, но Антон осторожно пожевал маленький кусочек листа, затем проверил, как сок подействует на кожу в сгибе локтя.
Это не могло служить достаточным доказательством, что растение безопасно, однако деревья вообще редко бывают ядовитыми, а эти еще и выглядят совсем обычно, не привлекают пестрой окраской цветов или коры, как это должно быть с убивающими растениями.
Запах у обеззараживающих трав всегда примерно одинаковый, это Антон давно усвоил и это подтверждают годы его бытия знахарем. Потому он решил рискнуть. В конце концов, смерть от яда хоть и неприятная, зато куда быстрее, чем от заражения крови, которое неминуемо с такими ранами, как у Арсения.
Был, конечно, еще вариант, что его внутренний драконий огонь попросту убивает любую заразу, однако рисковать здоровьем и жизнью мужа Антон не был готов.
В поисках лекарства Антон набрел на обломки кораблей; одна мачта удобно и, очевидно, уже давно лежала верхушкой на валунах, и потрепанный ветрами и морем парус образовал шалаш — не идеально, но намного больше, чем Антон мог ожидать. Хотя бы укроет от ветра и дождя, если тот начнется вновь.
Он плохо помнил, как дотащил Арсения туда, разместил животом на скомканной сухой парусине и принялся обрабатывать раны осторожно, как только мог, что при отсутствии пресной воды было непросто. Но идти искать еще и воду Антон явно был не в силах — он просто упадет без чувств среди камней, а Арсений останется без помощи.
И уж точно Антон совсем забыл, как уснул, но, кажется, он прижимался спиной к горячему боку — здоровому, а не перевязанному его же собственной разодранной рубахой.
Видимо, лекарство подействовало. Или же у Арсения и правда есть особенная драконья сила бороться с недугами (что будет чуток обидно).
Антон завтракает оставленными ему фруктами и идет искать мужа. Долго ходить не требуется — тот стоит по колено в воде неподалеку от их сегодняшнего привала и ловит рыбу точными ударами длинной острой пики. Надо же, Антон и не знал, что он так умеет.
— Доброе утро, — спокойно окликает он, подходя ближе и улыбаясь, как ни в чем не бывало.
Арсений, должно быть, заметил его с самого начала, но на приветствие он реагирует только слабым кивком, даже взгляда на Антона не бросает.
— Как себя чувствуешь? — снова предпринимает попытку тот. Ему действительно важно это узнать, как целителю, в первую очередь.
Но как целитель он, пусть и не видит состояние раны под неснятыми повязками, видит однако, что синяки, которые были на ребрах и которые он не трогал за наличием более серьезных ран, уже почти сошли. Да и в целом Арсений выглядит полным сил и даже не бледным. Стало быть, и правда быстро излечивается.
— Прекрасно, — коротко бросает тот и совсем отворачивается.
— Эй, не надо злиться. — Антон старается говорить весело и легко. — Я, конечно, знатно испугался, но уже вроде как смирился и все принял. И уж точно не боюсь. Так что...
— Антон, перестань делать вид, что все в порядке! — вскрикивает Арсений, так и не глядя на него, отбрасывает пику в сторону и садится на ближайшие валуны лицом к морю.
Сложно даже представить, что он сейчас испытывает, ведь он чуть не убил своего любимого человека. Дважды. Антон медлит, прежде чем войти в воду и тоже сесть на камень рядом с мужем, но не слишком близко. Чтобы даже мысли не было, что на него пытаются давить, но и чтобы знал, что не один. Что Антон рядом, как бы судьба с ними ни обходилась.
— Мне тогда было шесть зим, — начинает Арсений негромко, и взгляд его, обращенный к волнам, становится скорбным. — Мы жили с отцом на этом острове. Он, отец, был драконом, а я превращаться не умел — или я так думал... Может, я был слишком мал — не знаю. И вот однажды, после того, как отец принес в логово очередную девушку, к нашему берегу пришел корабль. То был ее жених.
Антон весь подбирается, пальцами ткань рубахи сжимает, теребит бездумно. Он понимает, что это за девушка и кем был ее суженный.
— Но было уже поздно — ее не стало. Ты знаешь, в чем истинный смысл ритуала? — вдруг спрашивает Арсений, не глядя на мужа, и спина его, кажется, горбится еще сильнее.
— Нет...
Антон осторожно кладет ладонь на здоровую лопатку, чувствуя, как сильно сейчас нужна его поддержка. Арсений подается вперед, пытается сбросить нежное прикосновение, но кто бы ему сейчас позволил.
— Эй, я рядом, — почти шепчет Антон. — Я тебя слушаю.
— Ты испугаешься, — тоже шепотом, затравленным и дрожащим. — И уйдешь.
— Ни за что. — Он целует белое плечо прямо в родинку, а потом в следующую, закрепляет свое обещание.
Арсений наконец-то смотрит на него, хоть и с сомнением, а потом продолжает говорить, и взгляд его следит так пристально, будто ждет: испугайся, отшатнись, и я сразу отойду, чтобы не пугать еще больше.
— Дракон сжигает невесту на ритуальном камне, — едва слышно, медленно, выворачивая себя с каждым словом. — И из пепла рождается новый дракон. Маленький ребенок, который вырастет таким же убийцей. Так родился я, так рождались мои братья.
Антон лишь чуть вздрагивает, но взгляда не отводит и продолжает легонько улыбаться.
— Отец улетел вместе с моим самым младшим братом, — говорит Арсений дальше. — А я остался один. Тот мужчина, драконоборец, нашел меня среди скал. Я плакал, что-то пытался объяснить — сам уже плохо помню. Наверное, он не понял, что я ребенок дракона, иначе убил бы меня.
— Это был мой... — Антон хмурится. — Это мой дедушка. Но он сказал, что убил дракона! И постой... Сколько же тебе лет?
— Да, это был он. Он забрал меня с собой и оставил на воспитание своему другу, Сергею. Я рос вместе с обычными детьми, но после пятнадцати годов стал взрослеть куда медленнее. Мне пришлось уехать в другие места, чтобы никто ничего не заподозрил, а спустя много лет я решил вернуться, но представился уже не Арманом — так меня назвал родной отец — а его внуком.
— Арсением, — проговаривает Антон, как всегда наслаждаясь звучанием этого имени и впервые понимая, что в нем куда больше красоты и по-особенному волшебного звучания, чем всегда казалось.
Арман. Арсений.
Дракон.
Его судьба, которую он дважды выбрал сам. Его муж — и его гибель.
— Ты должен убить меня? — спрашивает Антон, улыбаясь. — Чтобы завершить ритуал?
— Нет!
Арсений резко поднимается, отворачивается и идет вдоль берега прочь.
— Ты чего? — Антон спешит за ним, но останавливается, внезапно разозленный. — Арс, мы же клялись, забыл? В горе и в радости, помнишь?! А ты что — чуть появилась проблема, и сразу сбегать?
— Это не просто проблема! — кричит Арсений в ответ. — У меня внутри дракон, который хочет тебя убить, и убьет!
— Так давай остановим его! — Антон снова пытается догнать Арсения, неловко ступая по камням. — Ты же все это время не превращался, так? Дракон спал, значит его можно снова усыпить!
— Только после того, как ритуал будет завершен. И не приближайся ко мне! Чем ты ближе, тем сильнее дракон тебя чувствует.
— Но давай хотя бы попробуем, я же...
— Нет! Он попытается... Я, я попытаюсь убить тебя, пойми, и не смогу остановить это!
— Да что ты заладил — убить да убить! Не убьешь, понятно? А коли и убьешь... — Воздуха становится мало, и Антон судорожно вдыхает. — Судьба, значит, такая. Я на нее добровольно шел, причем дважды. Знал, чем может обернуться ритуал, а все равно песню спел. А до того — знал, что скрепляю себя браком совсем не так, как мне положено, а все равно клятву дал. И я здесь, с тобой, как поклялся. Что же ты-то отворачиваешься, милый?
Под конец речи он уже не говорит — молвит тихонько, как кот мурлычет, успокоить так пытается. Дать понять, что рядом, что никуда не уйдет, что все осознает и принимает.
Он сам не заметил, как стал тянуться рукой к щеке Арсения, но все же замирает, так и не коснувшись теплой кожи. Смотрит в глаза, ждет разрешения. Арсений смотрит в ответ неловко и боязно, сам себе не доверяет. И все-таки, будто увидев что-то во взгляде мужа, выдыхает неожиданно громко и, зажмурившись, прислоняется к его ладони, ласкается, губами проводит.
— Прости, — шепчет, не отрываясь.
Антон улыбается — грустно, наверное, но на большее он сейчас не способен. И легонько поглаживает большим пальцем щеку Арсения.
— Ничего. Эй? — Он не решается шагнуть ближе, не хочет пугать. — Я люблю тебя.
— И я тебя люблю, — все еще горьким шепотом, но уже без дрожи.
Хоть так.
* * *
В сундуках с разбитых кораблей находится много сокровищ. Не золота с адамантами, а куда более ценных, истинных богатств: мягкие ткани, удобные одежды на любой размер, посуда, рыбацкие снасти и еще много добра, которое помогает Антону и Арсению удобно обустроить несколько пещер.
Они выбирают те, что повыше и посветлее, но с безопасными стенами. Там и без убранств оказывается уютно и тепло, а когда они вместе стирают цветные полотна и Антон увешивает ими стены, становится и вовсе богато, как в покоях какого-нибудь заморского царя.
Пока Антон занимается жилищем, Арсений ловит рыбу в море, собирает фрукты, которые помнит и знает, что они вкусные. По вечерам они, уставшие, сидят рядышком у разведенного костра, едят жареную рыбу и плоды с деревьев, а в один из дней и вовсе обнаруживают настоящий подарок: целые бутылки вина. Оно приятно согревает изнутри и позволяет наконец отпустить тревоги, хотя бы ненадолго.
Жизнь кажется почти идеальной.
— ...а я-то знаю, что Иван этот сосватан с Натальей, — рассказывает Антон очередную байку, каких за почти десять лет знахарства набрался немало, да не всеми он успел поделиться с мужем. — И брак там удачный, и, что важнее, любовь у них уже завязалась.
— И что ты сделал? — с интересом спрашивает Арсений, глядя на него так, будто величайшее чудо увидел, хоть и пытается скрыть это смехом.
— Что-что... — Антон хмыкает. — Говорю, мол, в полнолуние иди в лес, и обязательно в одной сорочке, да найди и принеси мне цветок любистока.
— Ты же говорил, вроде, что они очень далеко растут? Или это не про них?
— Про них тоже, да. Ну так вот, и говорю, значит, что из этого цветка, твоей лунной крови да пряди волос твоего возлюбленного сделаю зелье. Ты бы видел, как она побелела, когда представила, как ночью в лес пойдет!
— И не жалко тебе девчонку пугать? Сколько ей лет-то было?
— Тринадцать, и то неполных. — Он отпивает из бутылки и смеется. — Девчонки — они такие... Придумают себе, что любовь до гроба, а потом страдают.
— Не знал, что ты такой жестокий.
— Бог с тобой, Арс, я за ней поглядывал и в лес бы одну не пустил. Да и не пойдет она — сам знаешь, какой у нас народ пуганый, кто волками, кто Лешим с Бабой Ягой. А девчонка эта не столько леса побоялась, сколько мамкиной ругани.
Арсений хихикает, тоже вина отпивает.
— Ну а если бы все-таки пошла?
— А если бы пошла, — Антон убирает бокал и поудобнее укладывается на плече мужа, — то, стало быть, много в ней силы и храбрости. И никакие зелья не нужны, чтобы она за свою любовь поборолась.
Они сидят молча, глядя на звезды и слушая костер. Тот догорает уже, но никто его не трогает — все равно спать скоро.
— Арс, — зовет Антон, подумав немного.
— Что, милый?
— Я все не решался рассказать тебе кое-что. Но сейчас, вину спасибо, вроде набрался смелости. — Он глубоко вдыхает и выдыхает, а Арсений легонько берет его ладонь и сжимает. — Это о драконоборце. Ты не все знаешь.
Арсений явно удивляется, но виду не подает — ждет дальнейших слов.
— Дедушка рассказывал мне эту историю... — продолжает Антон и, поколебавшись, сознается: — Потому я и опасался, что дракон может прилететь.
— Что ты имеешь в виду?
— Он... Арсений, родной, мне жаль тебе это говорить, только... Твой отец и брат не улетели тогда. Драконоборец убил их.
— Нет, он же...
— Да. Он увидел, как дракон превратился в мужчину, и все понял. А потом... — Антон собирается с духом, прежде чем все-таки сказать правду, горькую правду, которую хранил всю жизнь. — Он убил его, зайдя со спины. Пронзил копьем насквозь. Не дракона — человека, безоружного и слабого, говорящего с сыном. А потом и сына. На смертном одре он корил себя за это — знаю, эти слова тебя не утешат, но такова правда, милый.
Рука Арсения медленно разжимается, и тот отстраняется, чтобы заглянуть Антону в глаза. Серьезно и трезво, будто вмиг очнулся от хмеля.
— Антон, это не может быть правдой.
— Ты видел, как они улетели? — прямо спрашивает Антон. — Своими глазами?
Тот мотает головой, не отводя взгляда от него и не моргая.
— Это было так давно, а я был так мал. Разумеется, я не помню точно.
— Арсений, наша память устроена причудливо. Если ты что-то придумаешь себе, или увидишь во сне, или не так поймешь, а затем изо дня в день станешь убеждать себя, что это было на самом деле, то рано или поздно сам в это поверишь.
— Но!..
— Ты сам сказал, что был ребенком. Возможно, кто-то из отряда или сам мой дедушка поговорил с тобой и сказал, как якобы все было. Может, знаешь, указали на облачко вдали, мол — смотри, малыш, вон твой папа, улетел без тебя...
Арсений мотает головой еще сильнее и резко поднимается на ноги. Расстраивать его так не хотелось, однако они должны быть друг с другом честными. Сейчас это важно, как никогда, и Антону безумно жаль, но он все-таки рад, что рассказал мужу правду.
Тот в волнении ходит туда-сюда по пещере, глаза его горят, но не пламенем, а тревогой и скорбью.
— Если так, то почему я остался в живых? — бросает он, обращаясь, должно быть, не к Антону. — Почему не убили весь драконий выводок?
— Не говори так о себе, не надо. А почему не убили... Может, не были уверены, что ты — не похищенный ребенок? Или думали, что смогут воспитать и использовать, кто ж их знает. А ты так и не стал превращаться, никак не показывал свою сущность, вот тебя и не тронули до последнего… Дедушка мой все сокрушался, что не весь остров осмотрел. Что мог остаться еще дракон, который прилетел бы мстить. Или за тобой, как я теперь понимаю.
Антон поднимается тоже, но подойти не решается. Арсений же останавливается наконец, стоит к нему спиной, запрокинув голову. Молчание становится тягостным.
— Поверить не могу, — хрипло тянет Арс. — Просто не укладывается в голове... Я, выходит, женат на потомке убийцы собственного отца и брата. Да еще и каком убийце! Это ж надо, ни капли чести в нем не было, раз вот так, со спины.
Антон, слегка задетый, возмущается:
— Эй, меня-то не припутывай. Я за грехи деда не отвечаю, тем более, что я давно уже не часть их семьи. Если бы не Оксана, уже бы и духу моего в их доме не было. Ты теперь моя семья.
Он все-таки подходит ближе и мягко касается плеча Арса. Тот вздрагивает, но отойти не пытается. Напротив, тянется ближе, и Антон понятливо обнимает его со спины. Теплый, дрожит немного.
Под ладонями Антон чувствует бурлящий жар, постепенно растущий, но прежде, чем Арсений сам себя испугается, начинает тихонько напевать уже знакомую колыбельную.
— Баю-баю-бай, ты плывешь в далекий край...
Он стоит, прислонившись к Арсению грудью, опустив щеку на его плечо, обняв его руками и, как только может, укутав своей любовью. Покачивается, будто танцуя, улыбается, прикрыв глаза и слушая, как замедляется бег родного сердца.
Рокот драконьего огня успокаивается.
* * *
Дни на острове летят стремительно, под стать его хозяевам. Почти целая луна минует с той судьбоносной ночи, когда мужья оказались здесь, и если Арсений думает лишь о том, как бы не навредить любимому, то Антон все пытается понять, как им поступить. Ведь долго так продолжаться не может.
И вот, в один из дней, когда момент кажется располагающим, Антон решается.
— Родной, я тут все думал, и у меня появилась одна идея. Правда, она может тебе не понравиться.
Арсений хмыкает и головой качает.
— Да видел я, что ты ходишь и мира перед собой не видишь, все думаешь о чем-то своем. Сознавайся, что уж.
— Арс... Я должен поговорить с драконом. С самим драконом, напрямую.
Реакция оказывается ожидаемой: Арсений резко серьезнеет, брови сводит, скулы его заостряются, а кулаки сжимаются. Он весь будто сжимается и отклоняется назад, инстинктивно защищая Антона от возможной опасности.
— Ты с ума сошел?! Нет, и даже не обсуждается!
— Нет, ты хотя бы выслушай!
Он тянется к Арсению, а тот перехватывает его ладони и сжимает сильно, но бережно.
— Антон, это ты меня услышь, прошу, молю, заклинаю тебя, боже мой!.. — Он затихает и прижимается губами к пальцам Антона, прежде чем продолжить. — Это древний инстинкт, он сильнее чувств, сильнее слов, сильнее даже тяги к выживанию! Он... Он должен сжечь тебя на ритуальном камне, и он сделает это, едва я дам ему волю.
Антон улыбается, заглядывая ему в глаза.
— Но что если нет? Хотя бы потому, что я — мужчина, причем уже за ним замужем.
Арсений вдруг улыбается тоже, но глаза его полны печали.
— Не за ним, Антош. За мной.
— Вот и нет, Арсюш. Как раз за ним — и за тобой, потому что вы — одно целое, вы единое существо. — Антон подается вперед, легко касается его губ своими, а потом шепчет: — Я принимаю эту часть тебя, так прими ее и ты.
Он ловит на себе взгляд, абсолютно завороженный, и следующими ловит поцелуи — жадные, ненасытные, по каким успел соскучиться. И пока муж, распаленный вспышкой страсти, не успел опомниться, Антон крепко обхватывает его за шею и шепчет в самое ухо:
— Забирай, я на века твой. Прилетай, возьми то, что давно уже принадлежит тебе.
Арсений замирает в его руках, затем дергается, пытаясь отшатнуться, но Антон не пускает — держит крепко-крепко, одной рукой сжимает широкую спину, другой прижимает к себе голову, цепляясь за спутанные волосы. А сам жмурится что есть силы.
Он чувствует телом жар; не такой, каким они оба разгораются в постели, а другой — но не чужой совсем. Наоборот, правильный, потому что всё это правильно, всё так, как должно быть.
Земля и небо резко меняются местами, как меняются Антон и Арсений — вот уже не Антон обнимает любимого, а его самого крепко сжимают не руками, но когтистыми лапами, вырывают из пещеры и несут в другую. Туда, где должен наконец-то завершиться Ритуал.
А у Антона слезы в уголках глаз, уже не от ветра. Он сам не смог бы ответить, от чего. Такая буря разрывает сейчас его сердце, и нет ей названия, потому что ни «любовь», ни «нежность», ни любое иное слово не вместят в себе то, что Антон в этот момент чувствует.
Он осторожно поглаживает грубую драконью кожу, перебирает редкие здесь чешуйки, и в какой-то миг ему чудится, что крылья чуть сбиваются с ритма, а где-то над головой слышится удивленный рык.
Но в итоге они оказываются там, где должны были оказаться с самого начала. Там, где все началось давным-давно, где умирала в муках юная девушка и где возрождался из ее пепла тот, кто стал для Антона судьбой.
Удивительно осторожно дракон опускает его, Антона, на камень, и тот наконец-то может заглянуть в его глаза.
Голубые.
Не огненно-красные, как он почему-то был уверен, а такие родные и знакомые, что по щеке все-таки стекает слезинка. Ведь именно в эти глаза Антон когда-то влюбился, именно в эти глаза он смотрит каждое утро и понимает, что проснулся не зря.
И все осколки сомнений, которые еще покалывали его изнутри, рассыпаются прахом. Антон счастливо улыбается, глядя на дракона, а потом, не чувствуя собственных рук, подается вперед, навстречу его горячему, пламенному дыханию, и губами касается шершавой кожи.
Этот поцелуй не длится долго. Дракон — Арсений — сразу же отшатывается, и глаза его становятся осмысленными, словно поцелуем Антон снял с него проклятие. Может, так оно и было?..
— Стой, — умоляюще зовет Антон, когда видит, что Арсений пытается уйти, все еще думает лишь о его сохранности и пытается сберечь самое ценное от самого себя. И от этого с губ слетает короткий плач.
И Арсений послушно замирает, чуть взволнованно смотрит на него, пытаясь понять причину этих слез.
— Не уходи, не надо. Я же здесь, с тобой, ты помнишь? И я люблю тебя, кем бы ты ни был.
Антон продолжает улыбаться. Не верит своему счастью — ведь какое чудо ему одному на всем свете досталось. Такой прекрасный человек — и такой сильный, могущественный дракон. Его любимый муж.
Он хочет сделать шаг, но сил не хватает, и ноги безвольно подгибаются. Арсений чуть дергается, словно хочет подхватить, но снова сдерживается, стоит на месте, неуверенный, что хватит сил. Незнающий, можно ли.
— Иди ко мне, — снова почти шепотом.
И он идет. Медленно, шажок за шажком, низко склоняя голову, стелется по дну пещеры, а взгляда от Антона не отводит, готовый в любой момент остановиться. Но кто бы его попросил.
Антон призывно раскрывает объятия, и оба замирают лишь тогда, когда голова дракона оказывается у Антона на коленях, а он обхватывает ее и нежно почесывает — совсем как недавно обнимал и гладил человеческую голову.
Скоро она и становится вновь человеческой. И Антон снова не видит самого превращения — он прикрыл глаза и наслаждается долгожданным спокойствием.
А потом он чувствует, что прислоняется щекой не чешуе на макушке дракона, а к обнаженным выступающим лопаткам, а под его ладонями не шершавая кожа, а мягкие спутанные волосы.
Он снова улыбается, осторожно поворачиваясь и прислоняясь губами к изгибу позвоночника, на котором уже нет и следа острых зубьев, только россыпь родинок, как и по всему телу.
— Эй, — нежно зовет Антон, целуя левую лопатку. — Любимый? — И правую. — Все хорошо.
Арсений осторожно ведет плечом, сжимает-разжимает кулаки, шумно выдыхает, а потом все же аккуратно поднимается и садится на пятки, как сидит Антон. Из-под челки озираются все те же голубые глаза, сейчас покрасневшие и слезящиеся. Теперь уже очередь Антона смотреть взволнованно.
— Ты чего?
— Антон?.. — Арсений хлопает мокрыми ресницами, щурится, будто только что пробудился от долгого сна. — Я думал... Неужели все это правда?
— Что дракон меня принял и уснул у меня на руках? — Антон осторожно поправляет ему растрепанную челку. — Да, правда.
— Я был уверен, что это мне показалось или приснилось. До этого я почти ничего вокруг не видел в теле дракона, но сейчас я как будто очнулся, пока еще был им.
Антон смотрит на него долго и тяжело, а потом склоняется и прижимается к горячим губам, чувствуя в ответ растерянность и стремительно растущее желание.
— Мне с самого первого утра на острове вспоминается... — шепчет Антон, отрываясь совсем недалеко, продолжая прижиматься лбом и чувствуя на щеках трепещущие ресницы.
— Что? — только и выдыхает Арсений и, не давая ответить, сам приподнимается, снова целуя и устраиваясь поудобнее, чтобы обхватить руками за талию.
— Наша первая брачная ночь, — признается Антон едва слышно, совершенным секретом, и довольно улыбается, чувствуя усилившуюся хватку, слыша задушенный рык.
В следующий момент Антона опрокидывают спиной прямо на ритуальный камень, успевая бережно придержать голову, чтобы не ударился. Арсений нависает над ним, и взгляд его как никогда пылающий, но он снова замирает, сглатывает и спрашивает совсем низким от возбуждения голосом:
— Ты хочешь прямо здесь? Будет неудобно.
— Плевать, — выдыхает Антон, дергая вниз свое одеяние. — Я твой, возьми меня.
Глаза Арсения кажутся почти черными, как его чешуя в облике дракона, и он, не отрывая тяжелого взгляда от Антона, мучительно медленно стаскивает с него рубаху и откидывает куда-то в сторону.
— Вторая свадьба, — издевается он, пробегаясь пальцами по тонкой белой коже на груди и животе, вызывая волну мурашек вдоль всего тела, — и вторая брачная ночь. Этого ты хочешь?
Антона хватает только на слабый кивок, а затем с его губ срывается протяжный стон, потому что Арсений резко сдергивает с него штаны до самых колен и одновременно прижимается губами к твердому члену.
Антон теряется в удовольствии, задыхается стонами и то и дело скулит, когда мягкий язык дразнит уздечку. Он цепляется пальцами за волосы Арсения, но не пытается направлять его голову, а держится за него, потому что упасть и с этого обрыва они должны будут вместе.
Долго это не продолжается — они здесь за другим, и это осознание будоражит особенно сильно. Как и тот факт, что все происходит на ритуальном камне, том самом, где десятки юных девушек погибали, давая жизнь маленьким драконам.
Но Антон — во всех смыслах особенный. Он не девушка. И не жених, а муж. И любит своего суженого всей душой, в обеих его ипостасях. И отдается ему добровольно, как отдавался всегда.
Поэтому он сам чуть дрожит от нетерпения, когда Арсений наконец полностью освобождает его и себя от одежды, а затем широко разводит его ноги и размещается между ними, принимается поглаживать его промежность и сжатые мышцы.
Они не были вместе с самого прибытия на остров, но Антон пару раз ласкал себя пальцами, когда купался в горячем источнике, а до того они все-таки не один год были женаты. Поэтому его тело с радостью принимает любимые прикосновения, по которым уже соскучилось.
— Здесь ничего нет, — предупреждает Арсений, и по звенящему тону слышно, что он еле сдерживается. — Ты хочешь...
— Арс, ты же дикий зверь, просто сдел... — и голос срывается на крик боли, удовольствия и ослепляющего удовлетворения, потому что Арсений входит одним разом, сильно и жестко, хотя и не на всю длину, чтобы не слишком повредить.
А потом он сразу же начинает двигаться — грубо, неровно и жадно, действительно как зверь, утащивший в логово свою пару. И от этого ощущения Антон весь горит в его руках, под тяжестью его тела, стонет уже не прекращая и чувствует себя самым счастливым на свете, слушая такие же несдержанные стоны у своего уха.
Похожие на утробный рык, эти стоны клокочут в груди Арсения, и Антон чувствует их всей своей кожей, подставляясь под жесткие толчки. Ноги слегка затекают, на пояснице и спине наверняка останутся синяки из-за твердой поверхности — но кого бы это волновало сейчас, когда желание пульсирует на кончиках пальцев, а внизу так хорошо, влажно и жарко...
Антон первым достигает пика, и в этот момент его голос ломается и хрипит, а перед глазами мелькают ослепляющие огни. Еще никогда ему не было так хорошо с мужем, и на краю сознания мелькает мысль, что надо попросить его почаще быть жестким, как сегодня, но эта мысль теряется в блаженном расслаблении, которое накрывает Антона с головы до ног.
Он чувствует, как Арсений покидает его обмякшее тело и проводит ладонью по своему члену, прежде чем с низким стоном излиться на его бедра. А потом сразу падает рядом и перетягивает Антона на себя, чтобы тому было мягче и теплее.
Антон слушает, как быстро-быстро колотится сердце любимого, прислушивается к его хриплому дыханию и задремывает, постепенно успокаиваясь сам.
Горячая ладонь ложится на его спину, мягко массирует лопатки, и Антону хочется замурлыкать котенком, пригревшемся на печке.
— Все в порядке? — вполголоса спрашивает Арсений, и ладонь его опускается ниже, осторожно проверяя реакцию. — Я ничего тебе не повредил?
— Нет, — вздыхает Антон, слишком расслабленный, чтобы думать или говорить. — Я выносливый. Напротив, мне понравилось. Очень.
Арсений тихонько смеется, и они снова замолкают.
Сонливость одолевает их, вот только теперь с ней борются разные мысли, отказываются подождать хоть немного.
— Мы должны вернуться, — нехотя шепчет Антон, с трудом держа глаза открытыми.
— В нашу пещеру? Да, неплохо бы, там теплее, — отвечает Арсений и заботливо убирает с его лба несколько мокрых прядок. — Хочешь, донесу тебя? Из-за дра... второй своей сущности я сейчас сильнее, чем когда-либо и...
— Я не об этом. — Антон хихикает и жмурится. Не от света, но от небывалой теплоты. — Хотя я и не против. Нет, я о том, что мы должны вернуться домой, в наш город. Мои родные будут скучать, да и людям нужен знахарь.
Некоторое время они молчат, и Антон улавливает в этой тишине отчетливые голоса сомнений, что терзают его мужа.
— Боишься, что не примут, — сразу понимает Антон.
— Дело не только в этом. Просто... Вдруг что-то случится, мы же толком не знаем, кто я такой. Что я такое. Я не хочу случайно навредить кому-то.
— Арс, ты не...
— Знаю, милый, я знаю, что ты в меня веришь. И я люблю тебя за это. — Он опускает на лоб Антона легчайший поцелуй, одно ласковое касание губ. — И я теперь начинаю верить в себя. Но это рискованно, ты не можешь поспорить.
— Не могу, — вздыхает Антон, не желая лгать.
Как бы он ни верил в их любовь, он считается лучшим знахарем в округе не за слепую веру в силу чувств или чего-то незримого. Он знает, что нет лучшего средства от болезни, чем правильное сочетание лекарств, как и что нет более надежного средства избежать риска, чем вообще не рисковать.
Это он каждый божий день говорит молодым женщинам, что приходят к нему то за советом, то за травками. Так что истина эта прочно въелась в голову, а ведь она в любом, даже менее тонком вопросе остается истиной.
— Я буду тебе петь, — проговаривает Антон, и мысль эта рождается в голове одновременно со звучащими словами. — Колыбельную. Вспомни, она же сразу усыпляла дракона.
— И что же, — хмыкает Арсений недоверчиво, — каждый день будешь петь?
— Да, и каждый вечер, и каждое утро. — Антон приподнимается на локте, чтобы с печалью посмотреть в любимые глаза. — Чтобы он спал до тех пор, пока...
Не хочется, так не хочется произносить это вслух, но выбора, похоже, не остается.
— Пока что? — подгоняет Арсений.
— Пока не уснет насовсем. Или пока мы не найдем способ его... — Он кусает губы. — Не заставляй меня говорить это, умоляю.
— Антон, но ты же только что сказал...
— Что люблю тебя всего, и человека, и дракона — так и есть, я не отказываюсь от своих слов.
— Но?
Всегда это «но», как ни крути, как ни выворачивай свою жизнь наизнанку. Этот урок Антон тоже давно усвоил, и все равно не ожидал, что придется познать его так жестоко.
— Но мы не можем просто остаться на этом острове и жить здесь вдвоем до конца своих дней. — Он проводит кончиками пальцев по щеке Арсения, замечает, какое гладкое у него лицо, ведь раньше такого не было — должно быть, щетина опаляется драконьим огнем. И через силу улыбается. — А люди не поймут. Прогонят — это в лучшем случае. Сам ведь знаешь, какой у нас народ пугливый и суеверный.
— Уже едва ли не лучше тебя выучил, — притворно ворчит Арсений и притягивает Антона обратно в свои объятия. — Ты прав, как всегда. Будь моя воля, отнес бы тебя домой, а сам здесь остался, но ты же...
— Ни за что!
— ...не позволишь. Стало быть, вместе вернемся.
— Вместе. — Антон хочет снова его поцеловать, но широко зевает. — Но давай еще пару дней здесь побудем. Мы с тобой заслужили отдых, а когда еще удастся побыть вот так... вдвоем... вдали от всех...
Он уже почти спит, и все равно успевает почувствовать, как Арсений довольно фырчит ему в макушку.
* * *
— Антон! Антошенька, живой! Прости меня-а-а... Вот я ду-у-ра-а...
— Оксанка, ну ты чего так разревелась-то? Дыши давай, вот так, ты же княжна, ну! Соберись. Нечего сырость разводить.
Оксана смеется сквозь рыдания и честно пытается успокоить поток слез, даже дыхание задерживает и глаза пучит, но ее хватает на две секунды — посмотрев на Антона, она снова вся кривится, падает ему на грудь и плачет еще громче прежнего.
А Антон только вздыхает и с нарочитым недовольством похлопывает ее по спине. И слышит, как Арсений рядышком посмеивается.
— Чего? — спрашивает негромко.
— Еще пара лет, и ты точно станешь настоящим ворчливым знахарем. Состаритесь раньше времени, Антон Андреевич, и будете дни напролет на молодежь бузить.
— Бузить — это по твоей части, — отзывается Антон, но не может сдержать теплую, влюбленную улыбку, любуясь веселящимся над ним мужем. А потому не сразу замечает, что Оксана отстранилась от него на полшага и теперь изумленно изучает его спутника.
— Здравствуй, — говорит она и громко шмыгает носом. — Ой, извини. А ты?..
— Знакомься, Оксана, — отвечает ей Антон, посмеиваясь. — Человек, с которым я должен был познакомить тебя еще четыре года назад. Арсений. Мой муж.
Оксана будто не сразу понимает — качает головой приветственно и только потом резко меняется в лице. Антон прикусывает губу, чтобы не улыбаться, отходит от нее и становится рядом с Арсением, легонько касаясь его локтя ладонью.
— Рад наконец лично познакомиться с тобой, княжна. — Арсений кланяется, а сам тоже едва сдерживает улыбку. — Антон много о тебе говорил.
— Это... Это как же... — Оксана хлопает глазами и, кажется, не может вдохнуть — ну зато успокоилась. — Он же... Антон, ты?.. Это...
— Я задолжал тебе объяснения, сестрица, только поговорим позднее, хорошо? Приходи к нам на чай завтра после обеда, там все и расскажем.
— К вам?.. Ой, божечки! Антон, а как же свадьба?.. Или вы... Я не понимаю!
— Свадьба у нас была, хоть и очень скромная, — отвечает Арсений. «Тайная», думает Антон, но решает его не исправлять. — И все-таки твой брат прав, поговорим об этом завтра, мы оба утомились с дороги.
Оксана еще несколько раз открывает и закрывает рот, но в итоге согласно кивает и взмахом руки отпускает их восвояси. Оба, переглядываясь, оборачиваются к двери, но тут Оксана окликает их:
— А как же дракон? Вы его победили?
Антон переводит пристальный взгляд на Арсения, облизывает губы зачем-то и смотрит прямо в его глаза.
— Да, Оксана. Больше он нас не потревожит.
Арсений смотрит в ответ, и Антон понимает: он — его причина жить. Он — самый невероятный, самый удивительный человек, каких Антон никогда не встречал и вряд ли когда-нибудь встретит. Он — абсолютно другой, не похожий ни на кого в мире. Он — его первая и единственная любовь.
Он — дракон.
Его дракон.