— Не прячься.
Ямагучи вздрогнул, но позднее всё же выглянул из-за мохнатой пихты и неуверенно зашоркал резиновыми сапогами по снегу. Прятаться от монстра было глупой затеей, как и выслеживать его, но стыда Ямагучи на удивление не чувствовал. Возможно, потому что привык. Возможно, потому что этого и добивался. Возможно, потому что хотел остаться с ним наедине — ведь в компании простодушного Акитеру из Цукишимы слов щипцами было не вытянуть, разве что вялые парирования на безобидные подколы.
— Тебе не холодно? — спросил Ямагучи вместо извинений и нелепых оправданий. — У меня есть шарф…
Да, синий шарф с выцветшей бахромой, который был настолько длинным, что волочился по земле, собирая снежинки. Ямагучи не снимал его даже когда спал, хоть и Акитеру, едва приютил у себя «человеческого детёныша» в первый день, дал ему полную свободу действий над его с братом гардеробом. А сейчас он — возьми, да так просто расстанься с этой вещицей. Странные они, эти люди…
— Я не чувствую холод, — отозвался Цукишима, не оборачиваясь — будто считал, с какой периодичностью мимо него плыли громадные льдины. — Но спасибо.
Следом Цукишима мельком оглядел ребёнка, но сходу не смог понять — сейчас к его щекам прилил румянец или он всегда был как спелый помидор?.. Правда, долго взгляда на нём задерживать не стал и снова опустил его к реке. Чего доброго, ещё сам — бледное как смерть существо — начнёт краснеть. Вдруг это заразно?
— Возвращайся домой, — спустя тишину проговорил Цукишима. — Акитеру наверняка что-то для тебя печёт — я отсюда запах чувствую.
— Но, Цукки… — Ямагучи запнулся, по растерянности забыв, как зовут его нового знакомого.
— Цукишима, — поправил его тот и тут же подхватил: — Всё в порядке, я скоро вернусь. Просто…
Заминка перетекла в молчание, прерываемое лишь шумом реки и едва различимым гомоном, доносившимся со стороны города. Ямагучи показалось, что Цукишима и дальше будет молчать, дожидаясь, когда его наконец оставят в покое. Но тут же сбился с мысли.
— На поверхности сейчас полнолуние, — выдохнул Цукишима в тишину, не сводя глаз с серебристой поверхности реки, слабо рябящей в свете фонарей. — Я скучаю по луне.
Ямагучи часто захлопал глазами и следом прикусил губу — ему вдруг стало стыдно. Такая вот глупая разновидность стыда за то, что заставил человека озвучить свои мысли, которые, быть может, никто не должен был услышать.
— Так странно, да? — с горечью усмехнулся Цукишима, глядя под ноги — на прилипший к подошвам снег. — Здесь всегда царит ночь, но луны нет.
— Тебе плохо без неё? — спросил Ямагучи и тут же прикусил язык, но Цукишима ответил почти сразу, будто оправдываясь:
— Не то чтобы, я прекрасно без неё обхожусь. В том плане, что… На моём существовании это не сказывается. Настоящую луну видели только мои предки, жившие на поверхности — уж и не помню, в каком поколении. И мне просто интересно, что она собой представляет, ведь… — он в очередной раз запнулся, но тут же подхватил: — это так странно — чувствовать что-то, но не видеть.
Цукишима резко замолчал и едва заметно вздрогнул — явно не от холода. Глаза так и оставались неподвижными льдинками; и Ямагучи на секунду посетило странное предположение, что сквозь них он всё видит в холодных и блеклых тонах. Пальцы сжали шарф сильнее.
За спиной послышался шорох и хрустящий снег; Цукишима хотел было обернуться и посмотреть, с чем там вошкается это дитя, но не стал — вклиниваться ему в доверие вот так просто не входило в его планы.
— Смотри, Цукки!
Но этот нерешительный выкрик он проигнорировать не смог — обернулся и так и застыл вполоборота. Ямагучи стоял в сторонке с продолговатой палкой в руке, а по левую от него сторону прямо на снегу были аккуратно выведены рисунки — несколько пятнистых кругов, шедших в ряд и постепенно убавляющих в размерах по краям.
— Это…
Ямагучи не дал договорить — приблизился на расстоянии вытянутой руки, коснулся ладошкой чужой куртки и обернулся, оценивая результаты своей художественной деятельности.
— Это луна. Она бывает совсем разной: вот тут она полная, здесь — половинка, а здесь — от неё будто откусили кусочек, словом... — он запнулся, но тут же бодрым тоном добавил: — Ты её чувствуешь, но теперь ты её и видишь.
Цукишима поджал губы. В висках дико пульсировало — он это игнорировал, но неосознанно продолжал сжимать плечо Ямагучи в холодной ладони. Ощущать тепло его кожи — даже сквозь свитер — было непривычно, но ещё непривычнее стало через секунду — когда дитёныш сам прижался к нему. Странная разновидность объятий — когда хочешь не то согреть, не то согреться.
— Спасибо.
Полушёпот утонул в тишине, но Цукишима не сомневался — Ямагучи его услышал.