освещая

— что это у тебя, тора? ну-ка, дай взгляну.

баджи хватает ханемию за плечи, разворачивая к себе, и из-за резких движений они оба падают на кровать. казутора пытается застегнуть воротник выглаженной школьной рубашки, но баджи над ним мешает, вновь расстегивая пуговицы и оголяя левое плечо парня. он смущается, отворачивается и, смирившись со своим поражением, просто прекращает сопротивляться, позволяя кейске дотрагиваться до его кожи без одежды, что, к слову, было непозволительно для других. то ли от того, что место такое, то ли от того, что это прикосновения баджи, по телу пробегаются приятные мурашки, и краснеть приходится ещё сильнее. пальцами баджи медленно ведёт от тигра к новой татуировке, которую он до этого совсем не замечал, а, может, просто не было случая. впервые он видит на ком-то «бесцветный» рисунок, точнее, белый, почти сливающийся с кожей молочного цвета. выглядит это необычно и свежо, и цветок в отличие от «кота» на шее совсем крошечный. правда, непонятно, как эти два эскиза оказались вытатуированными на одном теле, они будто противоречили друг другу и находились по разные стороны, словно ангел и демон, сидящие на плечах. на любом другом это могло бы выглядеть странно, думает баджи, но не на казуторе. от него никогда не знаешь, чего ожидать в хорошем смысле этой фразы, и такие неожиданности определенно привлекали кейске.

— слушай, мы так в школу опоздаем, — ханемия поднимается на локтях, почти сталкиваясь с лицом баджи. он хмурит брови, будто бы ожидая объяснений, но казутора тактично обходит эту тему стороной.

— давай прогуляем? расскажешь мне как раз, почему не позвал меня с собой в салон.

— мы уже на той неделе прогуливали, нельзя так часто.

— с каких пор ты стал таким примерным учеником? — баджи упрямый: он всем телом ложится на ханемию, обнимает крепко и носом холодным трется, как собака. если он не хочет идти в школу, то и не пойдёт уже, останется здесь лежать вот так. у казуторы просто нет выбора. — тора, давай просто останемся и будем обниматься. мой мозг не настроен на работу.

— ну ладно…

казутора обнимает баджи, закрывая глаза. конечно, ему не захочется снова гладить дурацкую форму ради пары часов в школе. но он чувствует, что вопросов ему не избежать, когда баджи с сияющими глазами, все ещё лёжа на нем, поднимает голову и смотрит на него выжидающе.

— ты мне расскажешь?

— что именно ты хочешь знать?

баджи поднимается. он протягивает казуторе руку, и тот тоже принимает сидячее положение. они смотрят друг на друга, так они могли бы просидеть ещё долго, но кейске снова рукой тянется к цветку. ханемия понимает, что уже не отвертеться, и просто снимает с себя форму, позволяя парню беспрепятственно рассмотреть то, что так его интересует.

— почему именно белая?

— чтобы привлекала меньше внимания.

— но мое привлекла.

— другие и не видят меня раздетым.

баджи смущается, когда казутора с таким непробиваемым видом говорит о подобных вещах. действительно, кто бы ещё мог притронуться к казуторе? кто бы ещё мог рассматривать его без одежды? разве что на физкультуре в раздевалке мельком.

— а что это за цветок?

— подсолнух.

— почему именно он? особое значение?

— кейске… слишком много вопросов.

баджи знает: если казутора называет его по имени, то тема правда серьёзная. возможно, пока он не готов поделиться этим, и давить на него совсем не хочется.

— просто… ты мог бы позвать меня с собой. вдруг я тоже тату хочу?

— а что бы ты наколол?

— не знаю, — честно признаётся баджи. — может, то же, что и ты. или что-то, что могло бы понравиться тебе.

— но тебе ведь с этим до конца жизни ходить. почему ты так просто к этому относишься?

— тебе со мной тоже до конца жизни ходить, и что? я говорю так не потому что мне похуй или я тупой, а потому что я доверяю тебе. ты бы не дал мне набить хуйню.

ханемия улыбается. он тянется к баджи, чтобы поцеловать его в щеку, но тот ловит его своими губами, и теперь его очередь улыбаться в поцелуй. почти весь день они проводят в кровати, нежась под лучами осеннего солнца. засыпают в объятиях друг друга, потому что всю ночь не спали, переписываясь.

раньше, засыпая вот так, казутора не мог спать спокойно. за пару часов ему могло присниться всякое, от чего он почти подскакивал в холодном поту, пока баджи крепко обнимал его, будто читая тревожные мысли. когда их отношения только начались, казутора боялся потерять их как и все остальное почти сразу. так он терял друзей, так он терял все, что оставалось от его семьи, терял и желание продолжать делать что-то. но было это до того, как в его жизни появился кейске. день, когда они поклялись друг другу на огне, навсегда останется в его памяти — это был его первый настоящий день рождения, а их дружба стала самым лучшим подарком. с тех пор он не терял, только получал, и всегда от баджи. наверное, поэтому он боялся, что однажды все это уйдёт, ведь сейчас его жизнь почти зависит от одного человека.

но этот человек дал ему надежду. он пообещал, что никогда не оставит его, и казутора знает, что обещания свои он на ветер не бросает. он верен своим принципам. а казутора верен ему.

* * *

— никогда не видел белые тату, но звучит довольно круто.

чифую ставит на стол контейнер с лапшой. он подаёт баджи палочки, но тот не видит их сразу. думает над тем, что мучает его уже несколько дней.

— и все-таки, что-то это значит, раз он так отреагировал? чиф, что за цветок такой — подсолнух?

— серьезно, не знаешь?

— только как выглядит. а значение?

— подсолнух — цветок, что следует за солнцем. я слышал, что значение подсолнуха может буть связано с семьей… но, на самом деле, сомневаюсь, что казутора набил его поэтому.

— есть ещё значения?

— знаешь, есть. я уже сказал, что подсолнух следует за солнцем. возможно, это лишь мои догадки, но ты для него и есть солнце, баджи. и подсолнух здесь значит сильную привязанность и верность…

баджи ворчит себе под нос. он отворачивается, чтобы друг не заметил румянец на его щеках. любит же он заставать его врасплох.

— ты манги начитался, что ли?

— если ты всегда так отвечаешь, зачем спрашивать? говорю же, что это мои догадки. раз это так важно для него… есть ли в его жизни что-то или кто-то важнее, чем ты?

кейске долго думает об этом разговоре. цветок, всегда следующий за солнцем… если это действительно подходящее значение (чифую, конечно, часто приукрашает, но в целом он всегда оказывается прав), то баджи изо всех сил будет стараться оставаться его светом.

* * *

— не болей больше так долго, мне без тебя ужасно грустно, — казутора обнимает баджи. тот гладит его по спине.

— мне без тебя тоже тоскливо.

кейске разрывает объятия, чтобы поцеловать ханемию. он надеется, что выздоровел до конца, и что им снова не придётся сидеть дома по отдельности, но уже потому, что теперь у казуторы постельный режим.

взгляд баджи полон нежности. в его глазах маленькие огоньки, которые быстро согревают казутору. все это время он скучал так сильно, волновался, на душе было неспокойно. но сейчас он не видит, не слышит и не чувствует ничего, что происходит снаружи, в его голове только его парень.

— эй, кейске, чего ты так на меня смотришь?

— ничего. просто люблю тебя очень.

казутора, смущаясь, в шутку толкает баджи в левое плечо. тот пытается сдержаться, но все-таки шипит от боли. незамеченным это не остаётся. ханемия обнимает его снова. подхватывая со спины чужую футболку, он шепчет баджи на ухо: «руки поднимай», и раздевает его по пояс.

— так сильно соскучился?

— не ёрничай. ты зачем это сделал? ты ведь только переболел… это не безопасно.

— затем же, зачем и ты. я же сказал, что доверяю тебе.

— дурак… сам додумался?

— не-а, чифую помог. а он прав обычно, знаешь. тут тоже?

— тут тоже. а почему на правом плече?

— слева от твоего подсолнуха. солнце ведь на востоке встаёт.