Гинрей Кодзяку болезненно впивается в ладонь к концу изнурительной тренировки, оставляя после себя красные борозды. Вскоре эти вмятины облезут, делая кожу шершавой.
Такое происходит не только во время тренировок, но и после продолжительного преследования пустых. Иногда кажется, что повреждения не затянутся никогда, настолько часто они появляются, но рано или поздно кожа зарастает — уже грубым и колким слоем.
У мамы, невзирая на то, что болезни часто приковывали ее к постели, ладони были именно такими. Руки дедушки, по смутным воспоминаниям из детства, мало чем отличались от маминых. В том же далеком детстве, когда Рюукен был еще «папой» и не показывал своего отвращения к сыну, его прикосновения отдавались похожим шероховатым ощущением.
Урюу моргает и возвращается в реальность, и несколько голубых стрел срываются с тетивы, несясь вдоль бурлящего потока реки. Через борозды на ладонях просачиваются капли крови.
***
Бледные пальцы левой руки смыкаются на белой простыне. Урюу сжал бы и правую, не будь она обездвижена.
Какой же он бесполезный… Не смог защититься от единственного взмаха меча. Рюукен был прав. Жалкий слабак без намека на дар. Стоило ли возвращать себе силу квинси?
В палату, прерывая сеанс самокопания, кто-то входит. Кто этот «кто-то», можно догадаться по уверенному звуку шагов. Однако, ирония: хватило только мельком упомянуть его в мыслях, как он тут же возник рядом.
Вошедший отворачивает штору, скрывающую больничную кровать. Ничего не говоря, отточенными движениями заменяет повязку на Урюу, что, по идее, входит в обязанности медсестер. Из их коридорных шушуканий недавно выяснилось, что главврач с появлением нового пациента в лице Исиды-младшего практически поселился на работе.
Разные взгляды двух одинаковых пар глаз так и не сталкиваются. Рюукен уходит так же молча, как и приходил.
У него по-прежнему шершавые руки.