Напоминания о запрете курения Рюукен расклеивал по больнице лично. Местонахождение каждой наклейки он мог бы назвать вплоть до миллиметров на участках стен в любое время дня и ночи, даже если бы его вдруг подняли посреди сна (который, впрочем, редко бывал полноценным).
Но ни усилия, затраченные на их расклеивание, ни предупредительный текст, окончательно замозоливший усталые глаза не были в силах удержать его, когда организм требовал причитающийся никотин.
Конечно, будучи предусмотрительным, запрет Рюукен нарушал осторожно — всегда в укромных уголках, где редко можно было кого-то встретить, и всегда у окна, чтобы тут же замести следы. А иногда, при желании уединиться полностью, он спускался в тайный тренировочный зал и всей душой предавался вредной привычке.
По-хорошему стоило бы выходить на улицу, однако там никогда не переставал мельтешить народ — от вышедшего на перерыв персонала до пациентов, хотевших прогуляться, размяться и, естественно, подышать свежим воздухом, который точно не следовало задымлять главврачу. Пассивное курение здоровья бы никому не прибавило, да и доверие к Исиде-сенсею резко бы упало.
И, как ни парадоксально, на улице жажда курения сходила на нет. Вроде повод для радости и более частых выходов наружу, но сигаретный дым являлся слишком действенным — и, пожалуй, единственно действенным — средством против стресса. Не курить Рюукен не мог, и посему отбивать губительную тягу прогулками он также не собирался.
Он не помнил, в какую пору впервые взялся за сигареты. То ли после рождения сына — тогда жизнь для молодых родителей была особенно тяжела, — то ли после смерти Канаэ, но то, что после второго события курил он стабильно, запечатлелось в памяти прекрасно.
Жена никогда не одобряла эту привычку, поэтому, будь она жива, Рюукен бы не избежал молчаливого укора в ее вечно печальном взгляде — вслух она редко решалась возражать. Она практически никогда ему не перечила — разве что в исключительных случаях, — несмотря на то, что Рюукен никогда на нее не давил.
Куросаки задымлял атмосферу раз в году, в день смерти Масаки, а Рюукен раз в году это делать переставал. В день смерти своей жены.
Правда, узнай она, какие у них нынче отношения с сыном, уж точно не осталась бы в стороне, а то и сама взялась бы за сигареты. Как же тут не закурить?.. Учитывая, что и на работе ему приходилось несладко, когда день за днем пролетали в спасении жизней и попытках напустить иллюзию того, что душ умерших он видеть не в состоянии. В особенности — душ умерших на его операционном столе.
Хотя — Рюукен уверен — будь она жива, его отношения с сыном портиться бы и не начинали, как и работа — терзать душу. Равно как и он — курить. И, возможно, к приключениям Урюу так не тянуло бы и сейчас он находился бы рядом, а не в Уэко Мундо на прицеле — вернее на взмахе меча — у Эспады.
«Бы, бы, бы»…
Рюукен достает из кармана пачку сигарет и зажигалку, абсолютно не смущаясь того, что место для курения выбрано не самое незаметное. Помешать ему никто не может — основная масса горожан в данный момент забывается блаженным сном. Только Рюукену так не везет. А жаль. Сна не хватает ужасно.
Из окна верхнего этажа ему хорошо видно, что город теперь окружают вовсе не горы. Лес Руконгая, состоящий из духовных частиц.
Один из крайних участков города — самый ближний к больнице — стремительно преображается. Метр за метром фальшивая, разрушенная битвами шинигами и арранкаров Каракура сменяет истинную, все ближе подбираясь к зданию. Судя по всему, уничтожен столб — очередное изобретение чудаковатого неприятельского ученого.
Возвратный процесс прекращается так же резко, как и начинался.
Рюукен затягивается.
И все же потом придется основательно здесь все проветрить.