в душев(н)ой

   Красные струйки стекали по очертаниям бледного лица, на котором обкусанные губы почти, что сливались с кожей. Собственная кровь заменила румянец на щеках, уже начиная засыхать на лице, покрываясь противной корочкой. Чуя мирно сопит у Осаму на руках, опаляя умеренным дыханием белую кожу, пока второй несёт спящую ношу. Юноша подхватил Чую под ноги и за спину, под ребрами, стараясь принести минимум дискомфорта и максимум уюта. 

   Казалось, что «Осаму» и «уют» — слова полностью противоположны.

   Оба знали, но не скажут никогда, насколько же они близки. Доверять было сложно, особенно Чуе. Парень слишком был огорчён прошлыми отношениями с так называемыми друзьями. Дазай не особо пытался хоть как-то, то ли приласкать, то ли оттолкнуть. Не умел он первого, что поделать. Пустил на самотёк, смотря, как поведет себя рыжий. А второй, в свою очередь, тянется только к Осаму. 

   Сейчас же, обоим по восемнадцать. Прошло три года с их встречи. Оба и представить не могли, насколько зависят друг от друга.

   Чуя зашевелился, что-то бормочет, на что темноволосый лишь тихо прошептал: 

   — Скоро уже домой придём, — и рыжий снова заснул, положа голову на плечо напарника. 

   Дазай всегда холодный. Во всех смыслах: что по отношению к людям, что и по физическому воздействию. Его руки всегда сухие и прохладные, ничего их не греет. Его шея не излучала тепла, хотя Чуя слепо тянулся к ней. Будто мертвец. Во что бы одет не был, какая бы погода не была, насколько бы и самому Осаму холодно не было — что он не наденет, не согреется. Только Чуя мог вечерами прийти с пледом, да и сесть делать что-то возле парня. 

   Жили они вместе. Было удобно: утром вместе пройтись до здания Портовой Мафии, вечером (в крайнем случае, ночью) идти вместе в их квартиру. Ну как их, Дазая. Это была его квартира, в которую Накахару дружелюбно впихнули, не спрашивая разрешения самого хозяина. Это было одним из поводов ссориться и собачиться между собой. Чуя был вспыльчив, как спичка, Осаму же за словом в карман не полезет, как скажет что-то настолько обидное, что засядет надолго где-то внутри, под ребрами, возле сердца. Намертво там. 

   Извиняться оба не умели. Признавать вину — да, извиняться — нет. 

   Принципов много у каждого, переступить гордость не хотели, но сживались же. 

   Проблемой съехать от Осаму не было, просто не хотелось. Чуя, привык уже ко всему за эти чёртовы три года, что так въелись в голову (да и не только). 

   Сейчас же Дазай пытается открыть дверь, не разбудив рыжего. И это отлично вышло — Чуя не шелохнулся. Сквозь сон он почувствовал мягкий матрас и руки, что так бережно укладывали. Веки были до невозможности тяжёлыми, открыть их было сложно. Конечности совершенно не слушались. Спустя около нескольких минут он снова уснул, поняв, что в безопасности: Осаму что-то уронил, и это "что-то" прокляли несколько раз отборным матом. 

   Юноша аккуратно накладывал повязки на раны, полученные при битве. Ленты белой марли оплетали руки, пока рыжий ещё находился во сне. За примерно тридцать минут Чуя пару раз дернулся, что-то невнятно сказал и продолжал спать. Его лицо уже не казалось таким бледным, а губы обрели розоватый оттенок. 

   Спустя пару минут Накахара проснулся, пытаясь сфокусировать взгляд хотя бы на чем-то. Чуя нашёл глазами напарника, разглядывая его. Голубые очи блуждали по чертам лица темноволосого, будто заново изучая. Облизнув пересохшие губы, он начал вставать. Босыми ногами, шаркая по холодному полу. Неприятно. Дазай лишь смотрел в спину, молча идя за парнем. Тот завернул в ванну, заглядывая в зеркало. Осаму видел, как эмоции Чуи меняются, стоит посмотреть на рыжие волосы, что на корнях спутались из-за крови. 

   Дазай знал, насколько Чуе противно от собственной крови. Он её боялся. Накахара не гнался за смертью, как делал это Осаму, свято веря в светлое будущее. Для него любая собственная рана должна была быть хорошо обработана и перевязана. Как такового, смысла, он не имел. Жизнь как жизнь, что со смыслом, что без него. Просто хотелось наслаждаться. Просто не хотелось признавать, что смысл стоит сзади, тёмными глазами осматривая его через зеркало. Он слишком гордый, чтобы признать. 

   Чуя прямо в одежде зашёл в душ, включая полностью холодную воду. Напор от душа бил по голове сверху, маленькими каплями сначала впитываясь в рыжие волосы, светлую (или не очень) рубашку и тёмные брюки, и только после этого начиная стекать с тела. Красные капли так же впитывались, стекая по босым ногам. Холодная вода отрезвляла лучше всего. Она почти, что обжигала тонкую кожу. Когда же Чуя хотел включить максимум вероятной воды, положив руку на кран, его пальцы накрыли чужие, тёплые. Или это только казалось? 

   — Давай я настрою, — совсем тихо Осаму зашёл за парнем, ставая позади, — заболеешь ведь. 

   Дазай не убрал руку, поворачивая краник немного назад вместе с рукой Чуи, немного сдавливая. Дыхание сзади было спокойным и умеренным. Расслабляет. 

   Осаму пошумел полкой с бутыльками, беря шампунь. Оба молчат, не смеют прерывать друг друга. Дазай, потому что не хочет спугнуть; Чуя, потому что просто не хочет. Растерев гель меж пальцами, Дазай нежно начал массировать кожу головы, мягко, самими подушечками. Было приятно, этого не скрыть. Аромат персика застыл в лёгких, витая везде. Пальцы Осаму промывали прядки рыжих волос, что сейчас стали немного темнее от воды. Прикрыв голубые глаза, он не замечал розоватой пены, что окрасилась от крови, позволяя Осаму заботиться и помогать. 

   Парень уже смывает пену. Та стекает по одежде вниз. Он чувствует, как Дазай положил руку на его плече, поворачивая к себе, а после медлительно расстегивая пуговицы. Подтекста — ноль. Тонкие пальцы очерчивают светлую кожу, покрытую несколькими родинками и совсем уж незаметными веснушками. Природа мать решила оставить рыжего без доли его веснушек, обделив. 

   Мягкое полотенце, что захватил Осаму, прикасается к коже совсем уж бережно. Вытирая нагую грудь, покрытую мурашками. Честно, Чуя думал о том, что хочет, что бы это не заканчивалось. 

   — Держи футболку. — Дазай пихнул в руки тёмную, цвета молочного шоколада, растянутую футболку, что по дому носил Чуя. Она уже даже катышками покрыта, но все равно удобная. Это, между прочим, футболка Осаму. Он, конечно же, благородно и любезно предложил его в начале их совместной жизни, не пытаясь этой же футболкой задушить рыжего, совсем нет. — Я пойду. 

   Была не была. 

   — Стой, — Осаму замер, смотря на Чую, ещё стоявшего в душе, правда, уже выключенной водой. 

   Сглотнув ком в горле, Накахара приблизился за считанные секунды, притягивая к себе за край чужой рубашки. 

   — Я, возможно, пожалею, но н..., — его лицо притянули ещё ближе, обхватив рукой за шею. 

   Он уверен, щеки горят. Пылают. 

   Осаму совсем легко сминал губы, положив руку на талию Чуи, немного подойдя ближе. Мысли ушли на второй план, пока Чуя, как ненормальный, пытался реально осознать кто с ним сейчас и что с ним сейчас. Сложно. Не описать словами. Приятно, ненавязчиво. Осаму умеет целоваться, прямо-таки мастер. Но ему самому это не обязательно знать, а то зазнается ещё. Оно Чуе надо? 

   Вторая рука Осаму перебирала мокрые прядки волос, иногда оттягивая у корней. С уст обоих вылетели вздохи да охи. 

   Сколько они уже так стоят? Минуту? Несколько секунд? Или может, больше? 

   Казалось, у Чуи салюты вместо привычной темноты закрытых глаз. Одна рука расположена на шее, вторая же в волосах, перебирая тёмные пряди, вызывая у Осаму табун мурашек. Мягкие, вьющееся на концах, ускальзывают из рук, просачиваясь сквозь пальцы. Дазай склонил голову в левый бок, из-за чего и отстранился, немного причмокнув. Обведя языком по губам Чуи, будто спрашивая разрешения на продолжение, одновременно положив большой палец на подбородок, приоткрывая рот Накахары. Тот не медля снова приблизился, проникая языком, после же проходит по ряду ровных зубов, сплетаясь языком. На удивление Дазая, Чуя отлично целуется. Но снова же, никто об этом друг другу не скажет, зазнаются ведь. 

   Каждый раз, когда кто-то отстранялся хоть на секунду, они причмокивали, что заводило ещё больше. Заводило действовать, повторять, продолжать, проходить по одному и тому же кругу по несколько раз. Оба отпрянули от друг друга примерно через парочку минут, задыхаясь от недостатка воздуха. Их дыхание сбивчиво, неравномерно. 

   Ещё через минуту понимают: дышат одним воздухом. Они не отошли от друг друга, опаляя влажные губы дыханием при каждом выдохе. 

   — Пиздец, — Чуя снова прикрывает глаза, не веря. 

   — Вот это ты красноречиво описал мои умения. 

   — Да ты можешь хоть раз не..., — его снова перебивают, затыкая поцелуем. 

   Этот более требовательный, мокрый и совсем немного пошлый. Дазай прикусывает его губу, посасывая её, чем добивается удивлённого вздоха со стороны Чуи. И Чуя понимает один факт: он готов, чтобы Дазай перебивал его так.