Папочка

Сынмин в постели обычно тихий. Такой скромный мальчик, которого, кажется, впервые развели на секс с крашем, от которого ноги подкашиваются, низ живота тянет, голову кружит, мысли путаются и бросает то в жар, то в холод. У Сынмина такой краш уже года три. Ну, или больше, он особо не считал. На собственного, между прочим, парня.

Это случилось как-то само собой и, кажется, вполне себе естественно. Просто Хван Хенджин после тяжелого первого тайма и напряженного начала второго красиво забрасывает мяч в кольцо на последней секунде, вырывая команду вперед. В тот момент Хенджин был настолько красив, что не влюбиться в него было бы страшным грехом, карающимся смертной казнью. Хенджин тогда улыбался широко, обнимая парней из команды, откидывал назад мокрую и липнущую ко лбу челку и стирал с шеи пот, тяжело дыша. В тот момент в Хенджина влюбился весь университет. И Сынмин очень сильно солжет, если скажет, что его это не обижало.

К Хенджину и так тянулись буквально все студенты, но после матча отбоя от поклонников не было вообще. Сынмин видел, как тяжело было Хвану улыбаться всем и каждому, видел, как сложно было держать вежливую речь, хотя, Сынмин в этом уверен на сотни процентов, очень хотелось послать всех в далекое эротическое. Сынмин не лез, потому что боялся быть надоедливым. Потому что боялся быть таким же, как все. Феликс на это только глаза закатывал и стукал друга по голове, ласково называя идиотом, потому что "Сынмин, ты безумно интересный человек. Просто подойди, поздоровайся и скажи, что он круто сыграл. Ну или расскажи про то, как не сводил взгляд с его задницы." Сынмин краснел безбожно после этих слов и больно кусал друга за руку, бурча себе под нос и что-то о противных Феликсах и глупостях.

Однако не познакомиться с Хенджином у него не получилось в любом случае. Везет Сынмину на неприятности, чего уж скрывать.

Просто в один прекрасный день его буквально сбили с ног и с громкими извинениями затащили в ближайший кабинет, щелкая замком и садясь рядом на пол. Сказать, что Сынмин ничего не понял, это все равно, что промолчать. Единственное, что в тот момент было предельно ясно, так это наличие его краша в одном с ним, Сынмином, помещении. Шок, ужас, безумие. И никаких бурь. Почти, если не считать хаос в мыслях младшего.

- Прости, - Хенджин улыбнулся мягко, но очень устало, упираясь затылком в дверь и поджимая губы. - Я... Не видел, куда бежал. Просто очень торопился.

- Я понимаю, - хрипло ответил Ким, судорожно пытаясь вспомнить остальные существующие в мире слова. - Ты... Эм... Ты отлично сыграл. Особенно твой последний бросок... Я просто восхищен, правда.

- Спасибо. Я упорно тренировался, чтобы выиграть. Мы все очень старались, - Хенджин наконец улыбнулся ярко, поворачиваясь к Сынмину и садясь в позу лотоса. Черт. - Как тебя зовут?

- Сынмин... Я Сынмин. Приятно познакомиться.

Этот момент и стал отправной точкой начала их общения - Хенджин каждый раз каким-то образом находил его в толпе и здоровался, занимал самый удачный столик и угощал вкусностями; потом дружбу - Хенджин вытаскивал его на прогулки, каждую перемену находился рядом, вытаскивал из разных передряг и защищал от хулиганов, которых оказалось как-то неожиданно много; и любовь - признание получилось каким-то непонятно спонтанным: просто за очередным просмотром фильма Хенджин нервно выдохнул, отодвинулся от Сынмина на пару сантиметров и выпалил смазанное ялюблютебя. Сынмину тогда очень сильно поплохело. Настолько, что он готов был потерять сознание, и если бы не волнение Хенджина, то точно рухнул бы на пол. Встречаться, кстати, Хенджин предложил ему в тот же вечер, робко взяв за руку и закусив от волнения губу.

Буквально на следующий день весь универ уже гудел от свежей новости: красавчик Хван Хенджин встречается с серой мышью Ким Сынмином. Как так вышло - непонятно, понятно только, что это неправильно. Поэтому их срочно надо разлучить. Способы были совершенно разными, но пресекались едва ли не на корню: Хенджин каждым своим жестом заявлял, что не позволит обидеть Сынмина или хоть как-то попытаться разрушить их отношения. Сынмин же только краснел и крепко держал старшего за руку, стараясь параллельно заткнуть орущего от радости Феликса. Как дите малое, честное слово...

Первый сексуальный опыт Сынмина случился только спустя почти два года отношений. Тогда все было неловко и странно, но не менее приятно, потому что Хенджин внимательный, чуткий и заботливый, аккуратный, нежный и до безумия влюбленный. И Сынмин очень сильно солгал бы, если бы сказал, что ему это не понравилось.

Спустя еще полтора года их отношения перешли от стадии "мне неловко, но я хочу тебя" к стадии "как только мы придем домой, окажемся в постели". Инициатором зачастую был Хенджин, а Сынмин был не то что бы очень против.

Сынмин даже спустя три года безумно теплых, родных и даже страстных отношений редко позволяет себе не сдерживаться, потому что быть громким во время секса слишком, о боже, пошло. "Как будто сам секс - это не пошло," - фыркает на это Хенджин, за что получает возмущенные возгласы, недовольное сопение, покрасневшие щечки и кончики ушей и подушкой по голове.

Но все меняется в один прекрасный день, когда Сынмин почему-то - это было ошибкой - обсуждает свою личную жизнь с Феликсом, который непременно орёт на все кафе о том, что Сынмин - дурак. Дурак, потому что под Хенджином громко стонать хочет половина Сеула как минимум, и это не преуменьшение. Дурак, потому что сдерживается. Дурак, потому что "господи, просто открой рот и начни стонать. С-т-о-н-а-т-ь, понимаешь? Да наплюй ты на соседей, Сынмин, какое им до вас дело! Как маленький, право слово!" Сынмин пунцовеет и хмурит брови, зажимая рот друга ладонью и тихо шикая. Что за безобразие, они же в общественном месте...

Однако это заставляет Сынмина задуматься. А что если Хенджину не нравится, что Сынмин тихий во время секса? А что если Хенджина это меньше заводит? А что если из-за этого они расстанутся? Сынмин гулко сглатывает и несется домой, заверяя самого себя, что быть громким нормально.

В этот раз Хенджин нежнее, чем обычно. Он шепчет на ухо приятности, покрывает поцелуями изящную шею, чуть кусает мочку уха, оглаживает большими ладонями талию, осторожно поднимается выше, касается сосков, после втягивая один в рот - Сынмин только тихо скулит и жмурится, впиваясь пальцами в крепкие плечи, прогибаясь в спине и кусая от удовольствия губы. "Открой рот и постони."

Сынмин стонет красиво, когда Хенджин делает первый толчок через одежду.

Хенджин пораженно замирает, выпрямляясь и внимательно смотря в глаза стремительно краснеющего младшего. Что?

Сынмин стонет не просто красиво: Сынмин стонет проникновенно, чуть сильнее, чем обычно, разомкнув губы, прогнувшись в спине и вцепившись пальцами в изголовье кровати, оставив исцарапанные плечи старшего во временном покое. Сынмин так стонет впервые, заставляя Хенджина возбудиться в разы сильнее, хотя сильнее, кажется, уже некуда.

Хенджин целует нежно, глотая чужие стоны и быстро избавляя стройное тело от одежды, не забывая про ласки. Сынмин снова затихает и жмется к крепкой груди крохотным котенком, словно выпрашивая внимание, которое Хенджин готов ему дарить двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Хенджин улыбается и покрывает легкими поцелуями лицо младшего, скользя ладонями ниже и ловя губами глухой стон. Звучит идеальнее, чем музыка, и не дай бог его кто-то попытается переубедить.

Сынмин вскрикивает, когда Хенджин входит одной только головкой. Вскрикивает, хнычет, едва не ломает позвоночник, прогибаясь в спине, снова кусает губы и прижимается к груди старшего с пошлым "хе-ен". Хенджин готов кончить вотпрямщас, но вместо этого тихо рычит и царапает нежную кожу бедер, стараясь не сорваться и удержать крышу на месте. Проблема.

Хенджин грубо целует и все же срывается на быстрый темп, потому что терпеть становится невыносимо - Сынмин слишком прекрасный и искренний в своих эмоциях, - сжимая сильными пальцами ягодицы и глотая красивые стоны. Хенджин готов слушать их целую вечность, потому что это настолько невероятно, что его, Хвана, буквально выворачивает наизнанку от чувств. И он в восторге, он определенно в диком восторге.

Сынмин громко стонет до дрожи в коленях горячее "папочка", заставляя Хенджина замереть на месте и гулко сглотнуть. Что?

- Повтори, - Хенджин рычит, вжимаясь носом в чужую шею, вдыхая аромат потной кожи и замирая. - Повтори, иначе я не продолжу. Сынмин, повтори. Сейчас же.

Сынмина кроет от властности чужого хриплого голоса: он снова изящно прогибается в спине, царапает хенджиновы лопатки и снова по-блядски стонет, приоткрывая и облизывая губы и выдыхая на ухо старшего сладкое "папочка". Если это не называется пиздецом, то Хенджин не знает, как еще это можно назвать.

Хенджин рычит громко и вгрызается в сынминово плечо почти до крови, срываясь на бешеный темп, в котором они ещё не трахались. Выдержать такого Сынмина невозможно: он извивается, оттягивает волосы, заламывает брови от удовольствия, пытается подстроиться под чужой темп и стонет-стонет-стонет, доводя Хенджина до греха. Уже как-то похрен на соседей, если честно. Пусть наслаждаются, потому что стоны Сынмина должны быть выбиты нотами в сборнике лучших классических музыкальных произведений, и никто в обратном Хенджина не переубедит.

Сынмин кончает с очень громким "папочка!" и сильно сжимает в себе Хенджина, хныча от оргазма и дрожа в сильных руках. Хенджин кончает в младшего секундой позже и сразу же прижимается к его губам, целуя так сладко, что все мысли из головы улетают к черту. Сынмин снова звонко стонет в чужие губы, вплетая тонкие пальцы в осветленные волосы и стараясь стать еще ближе, чем до этого. Поцелуй ощущается слишком интимно, но чертовски правильно, и им обоим слишком хорошо от этих ощущений.

У Сынмина сил больше нет. И как-то слишком неожиданно, несколькими волнами стонов, звучащих в голове, накатывает осознание всего, что только что произошло. Ким сглатывает и поднимает на старшего испуганный взгляд. А если ему не понравилось? Но на дне чужих глаз плещется обожание такой силы, что Сынмин краснеет, словно не он откровенно и громко стонал парой минутами ранее, и сам целует, прижимаясь ближе и толкая старшего на простыни, оказываясь сверху, кусая губы и улавливая в глубине чужих глаз заинтересованный блеск.

- Второй заход, папочка?