Столп Грома изрядно нервничал, прикрывая ладонями уши из-за звона от скрежета клинков об друг друга. Товарищ, стоящий рядом, не думал молчать, гневно и в своём стиле подбадривая мечников, что направляли катаны на соперника и усиленно сражались. Точнее быть, он их оскорблял, возвышая самого себя, ибо в сражении с ним сделал бы их на раз-два. Не суть. Уже давно известно, что он «сильнее» и «круче» всех остальных. Таков уж был Столп Зверя. Или, не особо вдаваясь в подробности, можно описать его ясными словами как: «И сотворил Ками-сама Иноске Хашибиру. Существо вышло ебанутое, но пиздец красивое».
Другое дело — Столп Огня. Конечно, он тоже не без сюрпризов. К примеру, можно взять даже то, что он деревенщина до мозга костей. Реально. Его вежливая морда никак не спасала ситуацию, когда вытворял нечто такое, что для местных мирных жителей казалось сплошным безумием: перепутать автомобиль с железной коробкой или обратиться к первому встречному за помощью в указании правильной дороги лишь самое безобидное. Иногда складывалась ещё такая мысль, что он с «Кабаном» состоит в дуэте. И как он только не сошел с ума с этими двумя? Но всё это кажется пустяком.
Всё это действительно не важно, когда Зеницу всматривается в Танджиро. Наблюдает за каждым его ударом и блоком от непутевого ученика, которого он обучает по доброй просьбе того. Не может прослушать подбадривающий голос молодого Столпа, добрым, но уверенным и каким-то сильным тоном помогая новичку истребителю — даже с тем, что рядом над ухом всё ещё горланит накаченный парень с личиком самой красивой девицы в Японии. Не служит помехой насладиться им.
Но, есть то, что он предпочтёт слушать и видеть всю оставшуюся жизнь. Только это, и ничего больше. Единственное, что в самом деле сводит его с ума.
Закрывает глаза. Прикладывает ладонь к уху. Прислушивается. Не отвлекается на посторонние звуки. Слышит то, от чего по телу одни лишь мурашки — от удовольствия; руки Танджиро, держащие катану, скользят по рукояти прямо до гарды, создавая еле слышный хлопок. И затем, когда тот выхватил клинок лишь в одну руку, слышен хруст костяшек большого и указательного пальцев. Зеницу начинает ощущать жар в голове. Но сдерживается, как бы хорошо не было. Даже не задумывается прекращать делать то, что продолжается уже несколько лет подряд. Не посмеет.
Продолжает, акцентируя внимание на сжатие ладоней, от действия которых мышцы напряглись, дабы крепче держать защиту и ударить чуть сильнее. Не пришлось долго ждать. Звон клинка об клинок, и одно из них оказывается в чужих руках с помощью обманного манёвра. Теперь руки, включая и всё тело, расслабились. А Зеницу всё никак не может утихнуть.
Открывает глаза, и под себя ругается, первым делом посмотрев именно на его грубоватые, большие, и в сплошных шрамах руки. В те руки, которые лишь он считает достойными всего.
Так было не всегда — по крайней мере, до их встречи. Вспоминая свои подростковые дни, когда каждый день Агацума мог умереть в любой миг, хоть и даже сейчас мало что изменилось, он не придавал этому особого значения. Признаться честно, ему нравилось изучать руки посторонних людей из-за личного интереса. Красивые, ухоженные, чистые руки всевозможных девушек, и не часто, но шрамированные, израненные, но по-своему ухоженные те же руки парней. Нравилось смотреть на пересекающиеся с друг другом линии на ладонях и пальцах — этакие линии жизни и судьбы. Всё это он считал чепухой, поскольку верил лишь в то, что видит и слышит. Ну, временами… Он не отрывал взгляд от различных форм ногтей рук. Всякий раз наблюдал, когда люди что-то хватали в руках, и ему взору представлялось длина и толщина пальцев. Были ли страшные шрамы, нехватка некоторых фаланг по различным причинам, изуродованная кожа от физического труда, просто мутации из-за генетики или плохой гигиены? Зеницу не посчитал всё это важным. Ему не противно.
И до переломного момента — его жизнь в буквальном смысле превратилась в какой-то непонятный вихрь. И это самое хорошее, как он считает, произошедшее в его жизни.
Встреча с Танджиро Камадо настолько повлияла на него, что кроме, как думать об этом справедливом и добром парне с меткой на лбу, другими мыслями не возжелал заполнить свою голову. «Тело столетнего воина с невинным детским лицом», да? Без споров, что на такое тело можно было взглянуть после, но израненные ладони, что никак не подходили этому самому ребёнку, вызвали некий толчок, сильно ударивший по его мозгам. Это не те ситуации, когда Агацума, будучи в проигрышном положении в битве с О’ни, отключался на время, и пробуждаясь, замечал его обезглавленное тело, при этом пряча свой клинок обратно в ножны. Совсем не те. На этот раз он на самом деле был в сознании. Чувство тревоги вовсе не утихало. Но он, именно Танджиро, не был опасен. Хотя, по правде говоря, начальная стадия одержимости так и висела над головой, в скором будущем намереваясь навсегда заселится в его сердце.
Говоря об одержимости, Зеницу бы поспорил, что это никак не отрицательный признак его многолетнего нытья — а Кабан ведь согласен. Как и Танджиро.
Это, как привыкли говорить прекрасные дамы, некая мания любви. А самое странное, что Агацума вовсе не ревнив. Доверие? Отличительные признаки, из-за которых и, якобы любит Камадо? Ненормальное увлечение тем, что для других принято считать безумным? Наверное, будет грубо, если это таковым не будет.
Именно. Зеницу Агацума обращал внимание на предмет своего непонятного обожания только из-за его ладоней. Поначалу. И теперь…
Теперь всё поменялось. Он признаёт, что в лучшую сторону.
Отвлекаясь от своих воспоминаний и причин, по которым не сможет жить без всего этого, вновь устремляет свой взор на дерущихся мечников. Даже Иноске решил просто понаблюдать, замолчав. Удивительно. Только что-то не давало ему покоя. Ощущая раздражение и повышенную температуру, уловил насмешливый взгляд Хашибиры, который глазами указал на его проблемы. Сначала на Камадо, и потом на его… пах?
— Ну ты и слабак, Моницу. Слабак, и извращенец.
Встревожившись от последнего слова друга, посмотрел вниз, и быстро изогнулся, дабы его проблема не так сильно была видна.
У него, блять, встал!
В самый неподходящий момент!
Захотелось же ему в ностальгию забыться, идиота кусок!
Иноске хохочет. Зеницу возбуждён. А могучее биение сердца давало о себе знать, когда Камадо к ним оборачивался, спрашивая «всё ли в порядке?». Нет, он не в порядке. Ему плохо и пиздец как неловко. Да уж, именно в такие моменты его культурная речь превращалась на нецензурную брань. И всё равно, что только в мыслях.
Агацума хотел уйти отсюда как можно скорее. Не только, чтобы не ставить Камадо в нелёгкое положение, но и самому не упасть в грязь лицом. Вот и весь минус в его обожании. Стоит ему дольше задуматься об этом, и всё — эрекция гарантирована. Ещё и этот Кабан с него смеётся, когда сам давным давно должен был отправиться на задание. Думал, что его оплошность Танджиро не заметит. Но он-то заметил…
***
Какой же стыд и позор. Ситуация, произошедшая утром, заставляла Зеницу чувствовать себя отвратительно, как минимум. Ему даже было ужасно неловко «устранить проблему», не то, что вообще не обращать на это внимание так, словно это вовсе не произошло. Словно в порядке вещей. Камадо точно на него злился. Как он там говорит? «Мы — Столпы. Мы должны всегда показывать себя достойно как для нас самих, так и для всех других». В такие моменты Агацума виновато прячет глаза, чтобы не столкнуться с доброй, но, главное, убийственной улыбкой Танджиро. Но, между прочим, это происходило только в приступах его истерики и рыдания, а не вот это всё!
Хоть они уже давно превзошли свой юный возраст — 25 лет, между прочим, вам не хухры-мухры — но косяки всё никак не покидают его жизнь. Даже такие.
Чунтаро, словно назло, и «говорить» с ним не желает, молча и по-птичьи озлобленно усевшись на его голову. Зеницу и так, и сяк, и зёрнами пытался его одобрить, но этот упёртый воробей с тем ещё характером. Хоть бы поддержал его как-то, что ли. Так нет же — всем своим видом показывает, что его хозяин самый настоящий кретин! Ирония судьбы, блин.
Весь поникший, Агацума от чувства вины хотел позаимствовать проверенный способ от Иноске и ударится головой об дерево, да побоялся, что его пернатый друг начнёт клевать и так больную переживаниями голову. Да и свалиться ненароком с самого дерева тоже как-то не хотелось. Да уж, каким был идиотом трусливым, таким и остался.
— Такой уж весь ты, Зеницу Агацума… — иронично подбодрил себя юноша, на самом деле ругая, после посмотрев на свои руки. — Всё же… у Танджиро лучше.
Хотел сказать, что именно Танджиро лучше него, но, смотря на свои ладони, произнёс совсем не то, о чём думал. А думает Зеницу: как бы сложилась его жизнь, не встретившись с Танджиро Камадо? Было бы всё так же, как и сейчас? Был бы счастлив? Как бы там ни было, ни за что не хочет узнать. Подумать только — его привлекали только эти израненные руки, и не больше. Теперь как обстоят дела?
— И ни дня не представляю без тебя, чёртов Столп Огня.
И именно его он так подло подставил. Конечно, кто бы знал, что эти, казалось бы, непорочные мысли вызовут у него такую реакцию, так? Если брать в расчёт, сколько лет Зеницу дружит с этими двумя, то они точно предположили бы такой исход событий. Ну, Танджиро более менее — понятно же «почему». Но вот Иноске!.. Словно и не жил в горах, кабан этак человеческий, раз видит каждого человека насквозь. Это, естественно, является метафорой, но хрен поймёшь мысли этого непонятного существа. Ещё и называет его извращенцем временами, чёрт. Удивительно даже то, что о их нестандартных отношениях Хашибира догадался сам. Это его осязание иногда пугает, честное слово.
Задумавшись опять так же, как и несколькими часами ранее, Зеницу вновь почувствовал всю свою ничтожность. Прямо видит, как изогнувшись, ощущает свой стояк сквозь униформу, и как друг рядом хихикает и, что прямо ударить его хочется, и как слышит беспокойство Камадо. Это уж точно добровольный путь к смерти, не иначе.
Кстати, говоря о самой смерти.
— Чунтаро? — вопросительно зовёт воробья Зеницу, когда тот начал махать крыльями, чирикая весьма… радостно?
Ой-ой, похоже, понял из-за чего. Прямо сзади него в несколько метрах послышались шорохи. Это не О’ни — а хотелось бы. Те хотя бы быстро убивают. По звуку дыхания и шагов узнал того, кто сейчас для него является самой настоящей Смертью. Сам Танджиро. Чунтаро, чёртов предатель, радуется ему больше, чем своему собственному хозяину. Вот он возле речки. Вот ближе чуть больше на пять метров. И вот… уже находится сзади, блять!
Зеницу из-за привычки стал орать, от испуга подпрыгнув, к своему шоку начиная падать вниз. Благо, Камадо вовремя его схватил. Только вот он и не думал помогать ему выпрямиться, держа его за руку и заставляя ногами опираться от столб дерева. Вот так и стоит, смотря из-под насупленных бровей, держа «этого» на тридцать градусов.
— Этот дуб высотой сорок метров. Если отпущу, ты не успеешь увернуться, и ударишься головой об землю, — начинает, вроде как, спокойно говорить Танджиро, вовсе не улыбаясь, — Поэтому, если хочешь жить, или хотя бы не оставаться инвалидом, внимательно меня слушай, — уже улыбается, но во взгляде так и читается, что Зеницу вскоре настанет сущий пиздец. — Во-первых, что это было на тренировке? Во-вторых, почему и по какой причине именно тогда? И, в-третьих, как ты собираешься себя оправдать, демон меня дери?!
— Вообще-то, я не демон…
— Зеницу! Каким ухом ты вообще слушаешь?!
— Прости!
Теперь Зеницу висит уже на пятнадцать градусов. Видимо, нахватался такой речи от Иноске, раз смеет в такие моменты уточнить своё происхождение. И, насколько понятно, Танджиро «помогает» ему в этом деле.
— Я хочу всё рассказать, только, пожалуйста, потяни меня выше! У меня голова кружится! — чуть ли не рыдая, хватается обеими руками за холодную ладонь.
Танджиро не противился его просьбе. В конце-то концов, он ведь не изверг какой-то. Ну, поправляет мозги одному плаксивому блондину, что в этом такого?
На самом деле, ему не нужны все эти ответы на его вопросы. Ему лишь хочется, чтобы Зеницу не чувствовал себя ужасно из-за этого случая. Конечно, он всё заметил: и как Зеницу наблюдает за каждым его шагом, и как прислушивается к его дыханию, и как восхищенным взглядом смотрит лишь на него, и, да, как он возбуждается незаметно даже для себя. Только вот от чего — это действительно хотелось узнать.
— Танджиро, я правда не хотел. Оно само!
— Само?
— Ну, сам… Он сам, и я не заметил… Неважно! Я просто!.. — сдерживая паузу, более тихо продолжает: — Я думал, вспоминал. О чём? Обо всём. О нашей первой встрече, о тебе, о твоих руках. И… как осознал, что рад нашему знакомству. Не считай меня каким-то неженкой, но, по правде говоря, ты всегда был мне любим, Танджиро. И, блин, это не только из-за того, что я одержим твоими руками. Я не псих!
— Но извращенец точно…
— Хэй! Иноске тебе этого наговорил, да?!
К его удивлению, Танджиро сдержанно хохотнул. И после ощутил, как его поднимают. Но Зеницу не думал разжимать ладони.
— Обычно ты не скуп на такие признания. Уж больно ты странным становишься в такие моменты, — улыбаясь совсем без злых намерений, Камадо хлопнул его по плечу, якобы показывая его харизму не романтичной натуры.
— Ну, блин, спасибо! Что ты, что Чунтаро. Одного поля ягоды, — нахмурив брови, как обиженный ребёнок, заметил подлетающего к ним воробья, что до этого никак не показывал своё присутствие, и сел на плечо Танджиро, — Вот, даже предпочитает тебя, нежели меня. Ещё друг называется, — не успел договорить, как птенец гордо отвернулся. — Эй, я с кем разговариваю?! Изменщик!
— Да ладно тебе, пойми и ты его. Пока ты там висел, он рассказал мне, как ты переживал и корил себя два часа подряд. Странно, что ты его не услышал. Чунтаро о тебе тоже беспокоился, — свободной рукой поглаживая воробья по голове, Камадо посмотрел на покрасневшие глаза Зеницу от слёз, — И на Иноске не сердись сильно. После, как ты ушел, оставил на него новичка. Ну, не соглашался, да. Пока не обещал за это темпуру. Затем решил пойти за тобой. Но сколько тебя знаю, никогда не предугадаю, где ты находишься. Даже не подумал бы, что ты опять выберешь «своё тайное логово», — увидев поднявшиеся уголки губ у него, облегчённо вздохнул. — Кстати, а когда ты отправляешься на миссию?
Удивлённо моргая, совсем не понимая, к чему этот вопрос, Зеницу ответил:
— З-завтра. Утром. Поручили отправиться в столицу, чтобы договориться с правительством для обеспечения помощи людям за границей. Но… Почему спрашиваешь?
— Ничего особенного, но что если… — необычно усмехнувшись, приблизился к его уху и шепнул: — Что если я помогу тебе немного забыться? — и под его шокированное состоянием, решил добить его великолепной фразой. — Чтобы у тебя на момент миссии не вставал каждый раз, когда думаешь обо мне.
— Ну ты и!..
Зеницу хотел было вообразить из-за такой колкости, но ладонь, накрывшая его губы, невольно заставила его замолчать.
— Ну, так что? «Хочешь»?
Убирая его ладонь, целуя тыльную сторону, так и не отпуская, ненавязчиво тянется к его губам.
— Идём, — прикоснувшись к теплым, в отличие от рук, губам, наконец-то отпускает его руки, дабы в дальнейшем вновь прикоснуться.
***
Зеницу чуть ли не на каждом сантиметре на теле оставлял алые засосы или синеющие укусы. Камадо замирал, ожидая, что же он будет делать дальше, пока сдерживает свои стоны от этих прикосновений, являясь приятней обычных: прижмётся губами, или вновь вцепиться зубами. Иногда даже проводил горячим языком по полыхающей жаром коже, при этом говоря самые непристойные слова. Как бы там ни было, всё равно каждый раз тихо стонал в свою ладонь, выгибаясь ему навстречу. И в силу этих ощущений, прикасался к Ацагуме, заставляя того ощутить, словно по его коже блуждают язычки пламени, иногда «прожигая» кожу. После таких действий он был словно раскалённый. Ему это безумно нравилось.
Танджиро любит, когда его прижимают к полу. Страстно, сильно, резко…
Когда нет желания ни вырваться, ни ударить, ни катиться в сторону, а лишь ощутить, как губы касаются кожи. Скользят вдоль шеи. Доводят до дрожи. Всё ниже, со вздохами от поцелуев. Словно ожоги.
Ладони скользят вниз, за спиной, сжимая напряженные ягодицы. Камадо с силой вцеплялся в плечи парня, чтобы заглушить свои громкие стоны. Зря, ибо они так же, как и до этого, расходились эхом по всей комнате. Большие ладони сжимали его бёдра, заставляя сесть на чужие: Танджиро начинало казаться, что он одурманен. Каждый раз, совершая очередной толчок, задевая простату, он сжимал зубы, хоть и давился собственным стоном. Стон, что создавался где-то в низу живота, и после вырывался с губ. Спутавшиеся длинные пряди липли к нему. Не мог даже видеть, как Зеницу одной рукой берёт тело на весу, а другой — его ладони. Он их бережно и аккуратно целовал, словно боялся ранить или ещё чего-то. Сильно сжимал, когда вновь задевал ту точку, от чего слышал приятный для своих ушей стон. И в приступах страсти кусал, оставляя следы от зубов на тыльной стороне.
Агацума старался не думать ни о чём постороннем, не отвлекаться, когда его возлюбленный прикусывает губы, сжимая его внутри так, что не даёт ему двигаться. Но всё зря, когда тёплые ладони накрывали его плечи. Когда Танджиро изгибается под ним, в приступах особого удовольствия то ли сжимая его кожу до посинения, то ли царапая её, оставляя мелкие порезы. И сам сконцентрировался на ощущениях в низу живота — место настоящего жара, давая почувствовать, словно по телу расходились огненные заряды молнии. Они двигались в один унисон: медленно, терпимо, чтобы не пропустить ни один прерывистый вздох друг друга.
Действительно, Зеницу всё же сильно хотелось, чтобы крепко схватить парня за талию, прижимая ещё ближе, и двигаться с такой силой и порывом, что Танджиро будет давиться между стонами, из-за неумения себя контролировать хватая его за волосы. Да не будет, поскольку знает, что утром его так «отхлестают», чтобы и сидеть ровно не сможет. Проходил такое, потому и знает.
В несчитанный раз накрывая губы Танджиро своими, прекрасно понимая, что вскоре эта ночь закончится, и они уставшие и совсем без сил будут наблюдать за друг другом, после из-за изнеможения засыпая, Зеницу прижал его руки к полу. Ощущая оргазм, тот выгнулся в спине, впервые вскрикивая, улавливая несдержанную страсть внутри себя. Ощущая жар своего тела и его, бессильно обнимал, говоря такую глупость, что и сам не понимает, какие слова произносит. Зеницу смеётся, зная, что ни хрена не разбирается в его речи, хоть и знает, что голова Танджиро, в отличие от его, соображает чуть больше.
Помогая ему выпрямиться, замечает, что свеча фонарика в дальнем углу вскоре погаснет, и на этом «всё» — кто знает, сколько продлится это задание. Знает, что не выдержит.
Хотя… Глядя на него, готов потерпеть. Сколько бы не длилась эта миссия, всё равно будет ждать его конца. И вернувшись, заново получая от него нагоняй, поскольку снова рыдал по пути назад, но всё же радостное приветствие, хрен потом расстанется с ним. Ни сейчас, ни в другой жизни.
А ведь всё начиналось с того, что у него своеобразный фетиш. Кто же думал, что он станет одержимым? Точнее — будет одержимым Танджиро.