Олег чертыхается, когда лестница, улетающая из-под ног, вдруг становится на место. Он смотрит вниз и морщится — упасть с крыши третьего этажа на спину вместе с лестницей пахло минимум парализованными конечностями.
Но вот он, живой-здоровый всё ещё стоит на дурацкой крыше. Почему эти богачи могут позволить себе трёхэтажный дом, но не могут позволить купить хорошее оборудование, чтобы люди с крыши не летали. Друзья по работе часто говорят, ты же не бессмертный, не связывайся ты со всеми подряд. На это Олег только хмыкает, может не бессмертный, а может и да, деньги всё равно нужны. Теперь он слезает вниз намного аккуратнее.
— Хорошая работа, Олег, — хмыкает Сергей, и, не обращая внимания на то, как Олег закатывает глаза, рассматривает новую крышу.
— Твоя тоже. Тебе же нельзя никого спасать, — тот жмёт плечами. Олег будто в первый раз, ей-богу.
— Я и не спасал, просто лестницу поставил на место. А то она мешала мне идти.
— Иди отсюда, а то придут хозяева или другие рабочие и поднимут крик, кто тут такой ходит на частной территории.
— Да ладно тебе, если что можешь меня ударить, — Олег удивленно поднимает брови, — Губами.
— Серый, задолбал.
Он смеётся и ни капли не верит Олегу, не только потому, что такие у них отношения, но и потому, что Олег тут же целует его. Потом, правда, уходит дальше работать, но это ничего.
Сергей скрывается от людских глаз и залезает на крышу. Ему-то не страшно с неё навернуться, что мертво умереть не может. За людьми наблюдать интересно. Наверное, единственное занятие, что за тысячу лет не надоедает ничуть. Хотя влияют люди на него не лучшим образом.
Да, ту тысячу лет в раю, что он ждал своей возможности стать жнецом смерти, его чистую душу никто не портил. Но вот бытие жнецом подпортило знатно. Ну нельзя быть жнецом больше тысячи лет, провожая людей на тот свет, и не понабраться всякой «земной ереси», как говорят наверху. Хотя другие так не думают и ставят в пример прилежные души, сотнями и тысячами лет проводящие умерших и остающиеся добродетельными. Однако игнорировать лишние факты Сергея на Земле тоже успели научить. Так что он не сокрушается, а вот, существует, работает, за Олегом присматривает.
Этот самый Олег когда-то спрашивал у него, как же его не прогнали взашей в ад. Сергей смеётся, мол, по договору жнеца смерти с должности снимает только смерть. Олег тогда ещё удивлялся, что на небесах тоже царит бюрократия.
Но не Олегу, полдня заполняющему бумажки с материалами, жаловаться на бюрократию, считает Сергей. И приносит ещё и свои бумажки, жалуясь, что не успевает за прогрессом (врёт, он узнает обо всех новшествах раньше, чем его начальство).
Вот и сейчас Сергей наблюдает за здоровьем Олега, чтобы задобрить, а вечерком подсунуть пару бумажек. Компьютеры-то он любит, а вот экселевские таблицы нет.
Олег выглядит совершенно спокойным, будто не он чуть не упал с крыши третьего этажа, и спасло его буквально чудо. Он только делает вид, что не волнуется, или действительно настолько уверен в Сергее, что готов шагнуть со скалы — знает, что его поймают.
Или, может, постоянное выживание отбило его чувство самосохранения, может, Сергей только сильнее подставляет его под опасность. Вдруг его не будет рядом? Глупости, он сильно взмахивает головой, заставляя волосы разлетаться в стороны. Сергей всегда рядом с Олегом.
Олег будто слышит мысли, тут же подходит ближе и оглядывает то снующих вокруг грузчиков, то Сергея. Вроде не замечают, значит, скрылся от всех, кроме него. Смешной, близко не подходит, а внимание требует. Хотя, проведи Олег тысячу лет в одиночестве, только выслушивая чужой плач или деля молчание, тоже бы захотелось внимания, да побольше.
***
— Если ты не прекратишь отвлекать меня от работы, я точно скоро попаду в лапы смерти.
— Мои лапы ждут тебя уже полчаса, Олег, сколько можно принимать душ!
— Мне точно придётся сменить работу.
— На ту, где не опасно?
— На ту, где меня быстренько пристрелят и я перестану слушать твои ужасные каламбуры.
— Говоришь так, будто ты не специально выстраиваешь предложения для них.
***
Сергей лежит на кровати, свесив голову и руки вниз. Ему скучно, Олег остался один только после угрозы, что, если Сергей не смоется куда подальше, он не будет сидеть с его экселевскими таблицами, и теперь разговаривает с работодателями. Слишком долго, по мнению Сергея, сколько можно уже ждать.
Ему хорошо бы самому приступить к рабочим обязанностям и провожать души на тот свет, но в этом районе сегодня никто не хотел умирать, а уходить далеко от Олега не хочется. Возможно, он за это получит. А возможно, если он отсидится на Земле подольше, то все забудут о его безделье.
Сергей не любит свою работу. В далёком девятьсот каком-то году, когда ему предложили эту должность, он был в восторге. Его мозг слишком любил работать, находить задачи, учиться, чтобы отказаться от такого предложения. Возвращения на Землю, разговоры с умными (пусть и умирающими) людьми были глотком чистого воздуха. До тех пор, пока ему не надоело. Так просто и так глупо.
Оставаться на Земле, чтобы изучать новое, ему всё ещё нравилось. Слушать чужие вопли, причитания, гнетущее молчание — осточертело. В раю на него грозно смотрели, когда он выл это нехорошее слово, запрокинув голову вверх.
Люди всё больше раздражали его. Раздражали часто тем, что мелькали в его жизни, оставляя большую память, но не оставляя никаких чувств, кроме усталости. Если бы кто-то из них остался с ним, всё было бы по-другому. Наверное. Сергей хочет надеяться, что его душе не предначертано было в любом случае испачкаться в грехе.
Он находит Олега. Слишком поздно, но это не значит, что он откажется от него. Наоборот — теперь он держится крепче, чем когда-либо. За живого человека.
Этот живой человек сейчас заходит в свою квартиру и с усмешкой смотрит на Сергея. Как можно так лежать, у него же вся кровь в голову перельётся.
Ах да. У него же нет тела.
Олег хмыкает. Он слишком часто забывает, что Сергей мёртв уже тысячи лет.
— Какой же ты стал бездельник, Серый.
— Оле-е-ег.
Сергей тянется к нему руками, впрочем, так и не поднимаясь в кровати нормально. Он вообще не любит ничего нормально. «Поэтому и влюбился в тебя, Олеж», смеялся он как-то, рассказывая о этом своём пристрастии, пока помогал Олегу слезть с дерева и не разбиться.
— Давай посмотрим какой-нибудь новый фильм, пока я не забрал тебя с собой.
— Можем посмотреть.
Олег подходит поближе, а потом накидывает на Сергея одеяло и падает сверху. От неожиданности, тот забывает, что может стать неосязаемым за секунду, и полминуты истошно орёт и матерится, пытаясь выпутаться из одеяла и из-под Олега. Потом всё-таки вспоминает и мгновенно оказывается на стуле у окна.
— Со смертью шутки плохи! — громко заявляет он и складывает руки на груди.
— Да, потому что шутишь ты отстойно.
— Тебе не нравятся мои шутки о том, что я заберу тебя на тот свет?
— Представь себе.
— А как же наша любовь до гроба и в гробу?
— Дурак, — заявляет Олег и грозно приближается к Сергею, — Давай, твердей, хочу тебя поцеловать.
Сергей ржёт с формулировки, но послушно становится осязаемым и тянется к губам Олега. В этот раз оба, какое чудо, обходятся без шуток и просто целуются.
***
— Слушай, а если ты всё-таки не имеешь тело, а просто собираешь молекулы воздуха и действуешь на восприятие, значит ли это, что я буквально целуюсь с воздухом?
— Иди в жопу, Олег.
— В воздушную ведь?
— Если тебя кто-то заснимет, то выглядеть будет именно так.
***
Олег с трудом поднимается с больничной кровати и медленно тянется за костылями. С резким вздохом он поднимается и ковыляет к выходу. Старик, сосед по палате, смотрит почти с уважением, он единственный из пациентов знает, какое множество костей у него переломано. Остальным бесшумный подъём с кровати не кажется подвигом.
Пройти до туалета оказывается несложно. Вернуться назад звучит уже почти как полететь в космос. Олегу не нравится космос. Он напоминает ему о Сергее, точнее о его сущности жнеца, об устройстве того света и подобное. Сергей часто упоминает словосочетание «космическая сущность», когда рассказывает о своём мире.
Даже в голове Олега это звучит дико. Ему бы хотелось, чтобы Земля была Серёжиным миром, а не непонятные небеса, чтобы никаких сущностей и космоса не было. Олег никогда не верил в Космос. До прихода Сергея, конечно.
Только в этот раз он не пришёл. Путь от туалета до палаты, кажется, увеличился вдвое.
Олег решает дойти до окна и немного отдохнуть там. Как будто просто наслаждается видом, просто хочет подышать свежим воздухом. Два шага. Три, семь, желанный подоконник.
— Олег…
Он вздрагивает и чуть ли не отбегает назад, забывая о костылях. Видеть Сергея здесь после полного игнорирования тогда, когда он действительно мог помочь — странно. Видеть почти болезненно нахмуренное лицо странно вдвойне.
— Как смерть, Серый?
— Как жизнь, Олеж?
Разумовский не может не съязвить в ответ, но хмурое выражение не пропадает. Они смотрят друг на друга какое-то время, явно не горя желанием высказывать свои мысли. Наконец, Олег, оглядевшись по сторонам, шепчет:
— Если не хочешь больше быть со мной, мог бы вообще не приходить. Я не в лучшей форме.
— Я не мог прийти.
— Что, слишком много важных людей умирало в тот момент?
— Мне запретили, Олег.
Сергей отворачивается, не желая признавать, что сам по себе он абсолютно бесполезен. Олег смягчается, но что-то внутри всё равно зло бьёт по стенкам. Раздражение волной поднимается откуда-то из горла.
— А если бы я умер?
— Ты бы не умер, — Сергей пытается звучать беспечно, но Олег легко раскусывает это притворство и жёстко усмехается.
— Если бы я помог тебе, меня бы просто разжаловали. Мы никогда бы не увиделись. Человеку нельзя так часто избегать смерти.
Последнее предложение он произносит на порядок тише, на одном выдохе. Раздражение уходит так же внезапно, как и нахлынуло.
Олег не собирается отпускать Сергея от себя. Пусть лучше переломанные кости или пуля в сердце — только бы быть уверенным, что они не прощаются навсегда.
Наверное, ради истинной любви нужно хотеть жить, но Олег был бы не против и умереть за неё.
— Ты им передай, что я вовсе не избегаю. Наоборот, только и делаю, что бегаю за тобой, как первоклассник.
Сергей сначала возводит глаза к потолку, а потом вдруг начинает смеяться. Олег удивлённо смотрит на него, а потом догадывается посмотреть по сторонам. В паре метров стоит его лечащий врач, глядящий с большим подозрением.
— Олег, а давайте-ка с вами пройдём на осмотр, — врач подцепляет его под руку и аккуратно помогает идти в сторону кабинета, — А голова у вас не болит? Вы, может быть, гм, ударялись ей?
Смех Сергея разносится по этажу, но его, конечно же, слышит только Олег.
***
— Олеж.
— Мм?
— Если ты не накроешь нас одеялом, то твой врач, увидев, как ты обнимаешь воздух, снова потащит тебя на обследование.
— Может, ты станешь видимым для всех?
— А, то есть обнимание с мужиком в постели никого не смутит?
— Выбирая между дракой с гомофобами и обследованием, я выбираю драку.
— Накройся, дурной, у тебя все кости переломаны.
***
Сергей злится и не собирается это скрывать. Он не понимает, почему из множества профессий, доступных Олегу, тот выбирает самые опасные. Почему нельзя пойти готовить торты или чинить водопровод, почему надо лезть в драки и под пули?
— В этом огромном городе меня больше никуда не возьмут без образования, Серёж. Только если за гроши, — он будто читает его мысли. Хотя по сердитому лицу Сергея сделать это несложно.
— Знаешь, — вкрадчивый голос раздаётся прямо в голове Олега, — Мне бы хотелось оказаться на тебе сверху, зацеловывая тебя полностью. Стонать так, чтобы у тебя заложило уши. Хочу, чтобы ты забыл обо всей своей важной работе.
Олег быстро справляется с шоком и начинает ухмыляться. Слышать в голове голос Сергея, медленно растягивающий гласные, не только странно, но и возбуждающе.
— Ты всегда так умел?
— Ну, последние лет пятьсот, — это Сергей говорит вслух.
— Так что, исполнишь свои фантазии?
— Нет, Олеж, я расстроен выбором твоей работы.
Сергей тут же исчезает. Олег раздосадовано чертыхается и садится на кровать. Наверняка же этот недоангелок никуда не ушёл, а с ехидной улыбочкой сидит невидимый тут же.
— Вот и обзавидуйся, что не можешь поучаствовать, — шепчет Олег, собираясь дрочить именно в этой комнате.
***
— В следующий раз, за спасение твоей жопы от смерти, я потребую оплату.
— В виде пожертвования жопы другой Смерти?
— И не только жопы, Олег.
***
Прикрывая глаза, Олег представляет перед собой Сергея. Смеющегося или дремлющего, с хитрым лицом, словно собирается скинуть всю бюрократию небес на Олега или нежно улыбающегося, когда думает, что Олег не видит. Этот нехитрый ритуал уже несколько лет успокаивает его в любой ситуации.
Его всегда успокаивали мечты о смерти, усмехается Олег про себя. Правда, как разительно отличаются мечты старые и недавних лет. Как много нового принесла в жизнь Олега эта Смерть. Голова почти сходит с ума от непрошеных каламбуров.
Но, по правде говоря, Олег предпочёл бы умереть от падения со строившегося дома взамен на хоть недолгую, но полную жизнь с Сергеем. Жизнь, где они могли бы засыпать и просыпаться в одной кровати, где Сергею не приходилось бы исчезать посередине разговора, из-за злящегося начальства, где Олег мог бы готовить ему свои лучшие блюда и целовать, не боясь, что Сергей просто растворится в воздухе.
Олег всегда боится, что Сергей просто растворится в воздухе. По своей воле или по чужой — неважно. Но это возможно и звучит хуже, чем смерть, особенно теперь, когда Олег знает, что следует за ней.
Но по его опыту, люди никогда не получают то, что заслуживают. А он навряд ли даже заслуживает.
Олег открывает глаза и выдыхает. Опасный день. Быть телохранителем на самом деле не самая безопасная работа, но Олег, правда, не знает, куда ещё идти, здесь безопаснее даже, чем в других организациях. И ещё, совсем капельку, он надеется, что сюда Сергей будет заглядывать чаще.
Словно в ответ на мысли, появляется Сергей. Не думая, Олег налетает на него с жарким поцелуем, зарываясь пальцами в длинных волосах.
— Тебе лишь бы украсть у смерти ещё один поцелуй.
В этот раз Олег не смеётся над шуткой, да и улыбка Сергея быстро меркнет. Наверное, у него тоже неудачный день. Или, как жнец, он предчувствует что-то плохое.
***
— Аккуратнее, Олег, пожалуйста. Мне запрещают содействовать тебе.
— Им так не терпится лицезреть меня в аду?
— М, кстати об этом… ты попадёшь в рай. Твоя аура.
— Тогда встретимся в раю, не переживай.
— Я не смогу приходить к тебе. Жнецам не разрешено общаться с душами. Если только…
— Если только что?
— Если я не откажусь от должности. Мне нужно подумать, Олег.
***
Последний разговор с Сергеем не понравился Олегу ещё с самого начала. Но если на неожиданную новость о рае он ещё смог отреагировать спокойно, без смеха и недоверия, то тихое «нужно подумать» выбило его из колеи.
Конечно, он понимал, люди тысячелетиями мечтают о вечной жизни, полной новых знаний, и менять это на сомнительное удовольствие навещать Олега в раю — по меньшей мере, странно.
Что такое вообще рай? Блаженство? Разве Олег может постичь блаженство, запертый вдали от Сергея? Или их хотят спасти, на небесах же их связь никому не нравится. Смерть должна любить всех одинаково. Одинаково сильно для того, чтобы забрать в мир иной.
Чем дольше Олег ждёт Сергея, тем больше странных рассуждений рождается в его голове.
Почему жнецами больше не становятся ангелы, почему и это бремя ложится на людей? Или они боятся, что их чистейшие сущности запачкаются — как это произошло с Сергеем. Значит ли это, что всё было предрешено?
Вопрос о свободной воле мучил людей много столетий. Но раньше Олег не догадывался, что сам так остро будет переживать эти муки. Муки, муки, мысли-муки, муки смерти. Ведь если долго повторять одно и тоже слово, его смысл теряется? А не может ли оно потеряет своё значение полностью?
Завтракая, работая, занимаясь вечером в зале, Олег отвлекается от мыслей, но шумом каждую секунду всё равно не умолкает: «муки, муки, муки».
***
Сергей появляется через три дня и устало падает на край кровати. Олег рассматривает его заинтересовано, пытается понять всё до того, как услышит. Сергей вздыхает и ёжится под его взглядом. Слишком непривычно. Это не их поведение, не их обычные разговоры — слишком неправильно.
— Прости, я узнавал информацию.
— Я понимаю, что ты не готов отказаться от вечного познания, не пережи-
— Ты не понимаешь. — быстро и жёстко перебивает Сергей, — Если я откажусь от должности, меня отправят в ад, — Олег сглатывает, ошарашено глядя ему в глаза, — Моя душа слишком испачкалась для светлых небес.
— Почему же моей душе вход не запрещён? Кто из нас жил на земле, упиваясь грехами?
— Свои грехи ты уже отмолил искренностью и верой, Олег, — Сергей улыбается, кажется, впервые по-настоящему печально, — Я грешил не одно столетие. И не молился ни дня. Но это всё неважно. Пока ты здесь, давай не будем говорить о смерти.
Олег пересиливает себя, чтобы выдавить кривую улыбку. Сергей не слишком убедительно делает вид, что верит.
***
— Серёж.
— Умгум?
— Ты будешь любить меня даже в аду?
— Ты не-
— Будешь, Серёж?
— Буду.
***
Олег просит его не уходить. Всего только одну ночь провести так, словно у них есть право жить. Сергей кивает, настороженно всматриваясь ему в глаза.
Олег ухмыляется и целует.
Этой ночью он много целует, слишком много, пытаясь прогнать мысли, что это не воздух, что Сергей всё равно чувствует. Целует, наматывая рыжие пряди на пальцы. Целует, когда Сергей выгибается назад и уличных жёлтый фонарь окрашивает его волосы и тело так, что кажется — они горят. Целует, когда Сергей привычно оставляет десятки укусов на плечах и груди.
Целует и молчит, когда голова Сергея давит ему на грудь, а сам он глубоко дышит.
— Что-то случилось? — звенит голос через несколько часов, когда солнце уже показывает свои первые лучи.
— Нет, сейчас ничего. У меня просто важные дела. Я буду в порядке, не беспокойся, встретимся вечером.
Сергей не возражает, что вовсе не беспокоиться. Это тоже кажется слишком неправильным.
Через два часа Олег уже пересекает тревожно-тихие районы города, сверяя номера домов с сообщением в телефоне.
Ещё двадцать минут. Из звуков только рычание собак и тихие постанывания алкаша под скамейкой.
Заедающий писк домофона. Шаги. Три секунды. Олег стреляет точно в лоб. Собаки с испуганным визгом скрываются в подворотне. Ни одного окна не открывается. Как ему и обещали.
Олег отправляет сообщение и выбрасывает симку из телефона в урну. Он возвращается домой и принимается за уборку и готовку. На оставшийся день у него выходной.
Сергей приходит около семи с привычной усмешкой и таким видом, будто успел придумать впрок пару десятков смертельных каламбуров. Но он не целует Олега и даже не пытается на нём повиснуть. Ошарашено смотрит и делает неуверенный шаг вперёд.
— Что ты сделал, Олег? Твоя аура… она цвета засохшей крови.
— Ты обещал, что будешь любить меня даже в аду.
Сергей молчит. Он слышит запах гнили, всегда появляющийся у человека незадолго до смерти. Он садится за стол, ставит локти на стол и упирается ладонями в подбородок. Только засохшая кровь. Ни искры света — ни грамма сожаления. Сергей усмехается. Если они не прокляты, то теперь точно будут.
Олег целует его в макушку. Лицо Сергея искажается задумчивой усмешкой.
***
— Заткнись, Олег, я не вынесу ещё одного каламбура.
— Ладно-ладно, мой смертельный огонёк. Только не пытайся вытолкнуть меня обратно. Я уже нажился.
— Олег.
— Сколько бы ты не повторял моё имя — я уже не изменюсь.
— Я провожу тебя.
— Я уж думал, ты не предложишь.
***
Олег пересекает реку вместе с Сергеем. Холодная чёрная река. Он вспоминает мифический Стикс и успевает немного задуматься, сколько действительно «мифического» есть в этих греческих рассказах.
— Сергей. Дальше тебе нельзя.
— Но я пойду.
Олег вертит головой, пытаясь рассмотреть невидимого собеседника, но никого не видит. Абсурдное желание прикрыть Сергея своей спиной, отогнать, становится невероятно сложно.
— Ты не вернёшься, Сергей.
— Это и есть моя цель.
— Значит, ты отказываешь от должности, рая, ради него?
— А может, — он хмыкает и немного запрокидывает голову, как если бы лежал в каком-нибудь гамаке под солнцем, — Вы мне просто надоели.
— Небеса, — голос, до этого скорее походивший на нежную песню, после этого слова становится твёрдым и грозным, — Проклинают вас обоих.
Тишь первых адских полей вдруг сменяется слишком громким ветром. Сергей крепко хватает Олега за руку.
— А простой отправки в ад им не хватило?
— Ты что, они смертельно обиделись. Мы лишили их двух душ.
Олег смеётся. Ему совершенно не жаль. Чернота окутывает их вместе с ветром. Чёрный ураган с рыжими огненными всполохами бешено несётся по адским полям, пугая чертей. Смертельный ураган влюблённых никто в аду не собирается останавливать. Последнее, что Олег успевает ясно подумать — они разрушают. Но разрушают ведь ад, верно?