Яэ смеётся громко и звонко, разрушая своим смехом вечную тишину. Эи думает, что её стоит выгнать, прогнать, забрать чёртов ключ от Эвтюмии и забыть (хотя насколько её забыть возможно?). Думает, но действовать не решается, теряясь в чужих глазах.
— Эи, — нежность и одновременно хитрость, — если бы мы были врагами, — растягивает гласные и с поистине актёрской печалью изображает сожаление, — то ты бы умерла от моей руки.
Яэ — её лучшая подруга и главная злодейка. Она строит козни и говорит, что так всем будет лучше, и улыбается, улыбается, улыбается, по-лисьи обнажая клыки. (А насколько ей будет больно ощутить эти клыки на своей шее?).
— Глупость.
Лисица снова смеётся, перебирая пальцами прядь чужих волос. Такая близкая, такая прекрасная и столь опасная — Эи знает, что ей ничего не грозит, все слова Яэ — пустые угрозы и сказки. Но — о, Архонты! — как же Яэ восхитительна в этой своей напускной угрозе.
— Правда? О, Эи, это ты глупышка.
— С чего бы?
— Ты мне доверяешь. В этом твой промах.
Лисица с девятью хвостами, кровожадный демон, вздумавший, что он — святое создание, — насмешка над миром и над ней, Эи, тоже. Яэ — Мико, Гудзи — отрава и спасение, вечность во плоти и божье искушение — о, Архонты! Разве не грех это — возлюбить демона-лиса?
— Не бойся, — шепчет на ухо, слегка прикусывает мочку, — сейчас я не вижу смысла вредить тебе, — и в противовес своим словам впивается острыми зубами в ключицу, зализывает рану, целует капельки выступающей крови. — Ну разве что совсем чуть-чуть.
Яэ — спонтанный вихрь, который Эи знает наизусть. Новые выпады и уловки — повторы чего-то давнего. Яэ будто создана исключительно для неё: резкая, шумная и хаотичная, но — вечная, постоянная, неизменная.
— Ещё раз прости, — поцелуй в краешек губ. Эи не сдерживается — успевает укусить её за губу, мстит.
— Не слишком ли много ты себе позволяешь? — напряжённый электричеством воздух. Эи не злится — шутливо угрожает, и Яэ знает это, чувствует.
Смех — перезвон колокольчиков на кагуре судзу.
— Возможно, — отстраняется, — но ты ведь за это меня и любишь?
Эи не спорит — признает поражение, думает, что если бы Яэ хотела убить её, то обязательно бы добилась таких отношений, а потом одной холодной ночью просто сомкнула бы зубы на её шее сильнее. И знаете, такой конец был бы поистине прекрасным. Заслуженным.
А может — скажите же, боги Селестии! — такова её судьба, Архонта Электро, спрятавшегося от всего мира далеко-далеко — умереть от зубов возлюбленной лисицы?
— Люблю. И погибну от этой любви, верно?
— Да кому же ведомо будущее, милая Эи.