А разве к мёртвым ревнуют?

 Что вы понимаете под этим? Может, это феерический взрыв эмоций, нескончаемая жажда тепла родного чужого тела, тяга к человеку, который сводит с ума только своим присутствием? Может, это грусть, печаль, страдания из-за неразделённой любви? Непременно, всё это — и есть та самая первая любовь, которую человек никогда не забудет, как сильно бы этого не желал, как упорно бы не старался выкинуть ненужные мысли из своей головы. Она как незаметно появляется, врывается в невинное, но обнажённое сердце, так и незаметно уходит, оставляя свой след, от которого ни один врач, ни один хирург не поможет избавиться. Это не лечится никакими таблетками, никакими операциями. Тот отпечаток настолько незаметный, настолько крошечный, что это может почувствовать только человек, — только он, обладатель этого неземного дара. Почему же то, что может принести много страданий и боли, что оставляет осадок в душе, называется неземным? Когда человек влюблён, то ему хочется парить над землёй, возвышаться над городом, людьми, и кричать о своей любви на каждом углу, радуясь тому, что твоё сердце больше не одиноко, что нашло вторую половинку, чтобы склеить две потеряшки вместе. Сердце невольно сжимается, а душа просит продолжения, чтобы заполнить пустующую чашу. Это горючее тепло шлейфом проходится по телу, заставляя содрогнуться и поёжиться от резких, но приятных ощущений. В душе всё цветёт: а ведь всё когда-то начиналось с простого семечка, случайно попавшего в сердце. Оно было ничтожным и жалким — никто бы и никогда не подумал, что когда-нибудь эта серебряная пылинка образует росточек, а затем и прекрасный цветок любви, глубоко проросший в недрах души, с неведомой силой сжимавший чувствительный бьющийся орган. За спиной словно вырастают невидимые крылья, позволяющие почувствовать свободу ото всего: свободу от этого бренного мира, который удерживает до сих пор на твёрдой земле. Но кто же знал, что когда-то это приятное чувство эйфории заменят чувства безысходности и отчаяния, листья любовного цветка потеряют свою великолепность, зачахнут, а корни будут сжимать сердце, словно колючая проволока, пронзая этими острыми иглами верхний слой, доставая до самого миокарда*?

      Это началось очень давно, задолго до того, как случилось непоправимое, что навсегда изменило жизнь многих, кто был близок с человеком, ставшим главным звеном в её жизни и истории. Они сами выстроили сложную цепь зависимости, следствия и причины. А само начало брало корни из одного места — школы, где люди заводят первых лучших друзей, впервые влюбляются, впервые набирают наихудшие баллы за промежуточные тесты, а после получают суровое наказание от своих родителей. Всё в этом месте впервые. И не только для учеников, но и для самих учителей, которые, как кажется, знают всё и обо всём, и могут справиться со всеми трудностями жизни, используя свои знания.

piano piano — it's my life

      Стоял знойный летний день. Солнечные лучи, обнявшись друг с другом, плескались в отражении окон, — эти золотые горящие нити окутывали комнату, не оставляя никому и ничему шанса скрыться от их влияния, — ослепляя своим свечением жителей небольшой, но уютной комнатушки, пробиваясь сквозь чуть приоткрытые шторы. В помещении царила тишина, сопровождаемая ходом часов где-то на тумбочке возле кровати, и размеренным, спокойным дыханием двух молодых людей, мирно посапывающих в нежных объятьях друг друга. По комнате тянулся шлейф душевного тепла и искренней заботы, что, без всякого сомнения, заставил бы дрогнуть сердце каждого, лишь завидев такую картину: каштановая макушка принадлежала симпатичному парню, с трепетом обнимавшего брюнетку, девчушку, которая, в свою очередь, плотно прижималась к надёжному и крепкому телу, словно ища защиты «под крылом». Каштанчик ни на секунду не выпускал её из своих оков, будто бы боялся, что кто-нибудь украдёт его самое желанное сокровище на свете… Эта нежность, этот трепет — редкость, диковинка, которую увидишь не всегда и не везде.

      Ещё одна минута. И невнятное мычание, томные сонные вздохи заставили этот вакуум долговременной тишины лопнуть, как мыльный пузырь. Послышался противный, режущий умиротворение в помещении скрип кровати: брюнетка со вздохом потянулась, хрустя затёкшими конечностями, продолжая ворочаться в постели.

      — О, уже утро, — под нос озвучила мысли девушка, смотря на щёлочку между шторами.

      Прикрыв рот ладошкой, она сладостно зевнула, переводя взгляд на всё ещё спящего рядом парня. Каштановые волосы были беспорядочно разбросаны по подушке, а небольшая челочка спадала на глаза, но даже так можно было отметить длину тёмных пушистых ресниц, что отдавали еле заметную тень на лице. Ворот футболки был сдвинут к краю плеча, благодаря чему можно было увидеть ярко выпирающие ключицы; а дополнением соблазнительной картины являлись правильные черты этой спящей красавицы — (или, правильней будет сказать, этого спящего красавца) — овал лица, манящие губы, аккуратный носик с небольшой родинкой на кончике и еле заметной на левой щеке под глазом. Брови были чуть нахмурены, губки слегка сжаты в тонкую линию, но вся серьёзность сходила на «нет»: щека парня была чуть приплюснута, прижатая под тяжестью головы к подушке, что от вида такой миловидной мордашки едва ли не хотелось визжать.

      Пак Чеён, не стесняясь, смотрела на лицо своего брата, Ким Тэхёна, сама понимая то, что опять делает это. Она снова наблюдает за ним, спящим, беззащитным. Она снова, чёрт, зависла. Когда это началось? Может, год назад, два? — она не знает, не помнит. Только лишь одна мысль неплохо проела плешь в мозге, вызывая грёбаную кучу взрывных эмоций и щекотливых чувств внутри: она любит его, и это далеко не любовь сестры к брату, а как девушки к парню. Это, своего рода, зависимость, соблазн, жгучее желание, от которого нужно избавляться. Но зачем? — этого девушка не понимает, да и не хочет понимать. Плевать она хотела и на общество, и на этот менталитет, желая разрушить глупые стереотипы. Жаль, что это желание с ней никто не разделяет…

      Молоденькая школьница, девчушка, у которой просто разыгрались гормоны, — именно это можно только сказать по этому поводу. К сожалению, так устроен мир: особенных людей уничтожают морально, никто не должен выделяться из толпы, никто не должен любить так, как хочет. Свобода? Личная жизнь? Право на выбор? Всё это просто бред, который давно потерял смысл и начал носить лишь формальный характер. Теперь никто не может быть свободен, пока люди не начнут видеть во всём необычном обычное, обыденное, не вычурное*.

      Кажется, что Чеён сойдёт скоро с ума от собственных мыслей и чувств, что кипят в ней, будто бы в адском котле, что обжигают душу и просятся наружу. Прямо здесь, рядом, лежит предмет её обожания, такой родной и тёплый… Она невольно протягивает руку, нежно касаясь кончиками пальцев непослушных каштановых прядей, чуть отодвигая их в сторону: ресницы парня чуть подрагивали, и это означало только то, что парень вот-вот проснётся, покидая царство Морфея, что никак не хотело выпускать из своих волшебных крепких объятий. Пак раздосадовано вздохнула, убирая руку от чужого лица, но, не отводя внимательного взгляда, — следила за пробуждением этого неземного цветка в облике старшего брата.

      — Оппа, доброе утро, — произнесла на выдохе девушка, садясь на краю кровати.

      Ким приоткрыл глаза, окидывая всё вокруг своим томным взглядом, и первое, что он увидел, была его малышка Чеён, с улыбкой на устах смотрящей на него.

      — Уж не знаю, насколько оно доброе, — сонно пробасил парень, чуть потягиваясь, разминая всё ещё спящие конечности, — но это мы узнаем, когда я проснусь до конца.

      — Конечно, — согласилась брюнетка, ещё больше растягиваясь в мягкой и по-детски невинной улыбке.

      Эта эмоция была без сомнения искренней, но в этот момент было кое-что, что скрыто от чужих глаз: внутри девушки просто всё искрилось, словно сотни бенгальских огней, зажжённых одновременно, в один миг. Её сводил с ума баритон Тэхёна. Чеён вздрагивала каждый раз, когда слышала эту медовою мелодию рядом с собой, и внутри не просто всё взрывалось — внутри всё таяло, как шоколад, плавилось под напором чувств, что были собраны в один комок где-то под рёбрами; а внешним признаком оставался этот пунцовый румянец — надо просто было видеть, как зарделись* её щёки.

      — Чеён, тебе сегодня опять снились кошмары, что ты пришла ко мне в комнату? — спросил Тэхён, потирая глаза, вновь заставляя сестру вздрогнуть.

      — Д-да, — ответила та с внезапным волнением в некогда мелодичном и ровном голосе, потому что причина крылась далеко не в кошмарах, которые прекратили ей сниться ещё в раннем детстве, как только брюнетка пошла в начальную школу, а в кое-чём другом, — если тебя это напрягает, то…

      — Не говори глупостей, всё нормально, — и вновь эта обворожительная улыбка, от которой едва ли не кружилась голова, — ты ведь моя младшая сестричка, тут нет ничего того, что бы меня напрягло.

      И тут сердце пропустило очередной смертельный удар. «Сестричка»… Как мило, но настолько больно, что хотелось выть волком. Сердце словно жгутом пережали, иголками кололи — оно кровоточит. Чеён бесконечно много раз слышала эти его «сестричка», но всё ещё не может свыкнуться с мыслью, что труслива, что не может, признавшись себе, признаться в своих чувствах и Тэхёну. Сколько не латай эти глубокие раны на чувствительном эпителии, всё равно будут появляться новые и новые, и так до тех самых пор, пока сердце просто не будет держаться на тончайших ниточках, которые после просто оборвутся, вновь впуская кровь в душу. Улыбка на лице брюнетки давно сошла на нет, но именно в это самое мгновение окончательно потеряла даже свои задатки. Уголки рта были едва заметно опущены вниз, губа чуть закушена изнутри от обиды. «Главное бы не зарыдать прямо тут и прямо сейчас», — подумала Чеён, опуская свой потерявший блеск взгляд. Разочарование, грусть, тоска, досада, боль — все эти пять чувств были готовы вот-вот собраться вновь воедино и ударить по хрупкому сердцу, но…

      — Так, — неожиданно начал Ким, поднимаясь с кровати, — а теперь дружно топаем умываться, а я пока приготовлю завтрак. Кстати, что ты будешь?

      Она подняла глаза и встретилась с его взглядом — девушке казалось, что Тэхён читает её мысли, будто бы понимает её, — и именно поэтому, очередной раз струсив, поспешила отвести скорее взгляд, чтобы окончательно не растеряться.

      — То же, что и всегда, — короткий ответ был последним за тот промежуток времени, что они находились в комнате вместе, потому что потом Пак поднялась и вышла из комнаты, скрываясь за дверью.

      Тэхён ещё несколько минут смотрел на уже закрытую дверь комнаты, сидя в объятиях тишины, что наступила после трагичного ухода школьницы. И вдруг шумный унылый вздох, и умиротворение мгновенно отступило, отстраняясь от Кима, который уже какой раз хотел себя уничтожить на опрометчивость, за неясность мысли, за своего рода жестокость.

Он всё знает, о чём думает его сестра, но ничем не может ей помочь.

Да и как он бы смог помочь, если он сам себя спасти не в силах?..

***

      В городе во всю кипела жизнь, отзываясь шумным гулом машин. Открывались магазины, прилавки. Ничто не предвещало беды. К счастью, погода была солнечной, да и дождя на сегодняшний день не передавали. Дождь всегда навевает только грусть и скуку, и порой человек впадает в некую задумчивость, отдаваясь в лапы той самой демагогичной* меланхолии, что будет пожирать весь свет, что остался лишь у него в душе, не оставляя ни единой сияющей бриллиантовой нити. Ужасающие толпы куда-то спешащих людей заполонили улицы: кто-то спешил на работу, кто-то в школу, а кто-то и на работу, и в школу.

      Вышагивая по узкой улочке, где было гораздо меньше народа, нежели в центре, идут двое молодых людей в сопровождении полной тишины, что неудивительно, учитывая сложившуюся ситуацию этим «ничего не предвещающим беды» утром. Чеён шла, упирая взгляд в асфальт и свои туфли, порой, даже рассматривая клеточки на школьной юбке, что была непозволительно коротка, по причине чего приходилось постоянно одёргивать её вниз. Пара пуговок на белой рубашке была расстёгнута, так как летнее солнце быстро нагревало воздух и бетонный асфальт, из-за чего становилось невыносимо жарко, словно девушку бросили в самое пекло, в жерло вулкана. Распущенные тёмные волосы добавляли огоньку, заставляя ещё больше плавиться под лучами солнца. Становилось ещё хуже, так что пот не прекращал литься по вискам ни на секунду. Уж очень сильно она не переносила эту адскую жару, и единственное, чего ей хотелось в этот момент, — не побыстрее попасть в класс, где не будет её рядом идущего братца, а просто прыгнуть в воду с разбегу, чувствуя, как та медленно остужает её изрядно разгорячённое тело.

      Тэхён же шёл рядом с девушкой, порой посматривая на неё, замечая то, как та вздрагивает, чувствуя его взгляд на себе; даже самому Киму порой становится не комфортно от этого, словно на месте брюнетки находится он сам. Вновь и вновь прокручивая моменты этим утром, слова извинения так и просятся наружу, но вдруг молодой человек осекается, понимая, что не может. Просто не может, нельзя выдать себя. Пусть это чувство плешью совести будет в его мозге, но он не сделает этого. Это неправильно. Тэхён шёл, приглаживая и без того хорошо уложенные каштановые волосы, сам плавясь под жарким солнцем, да ещё и похуже, чем его милая сестрица. Всем ясно, как день, что солнце очень «любит» чёрный цвет, тянется к нему, жаря заживо носителя «траурных» вещей. Чёрные классические с выглаженными стрелками брюки, идеально чистая рубашка, застёгнутая на все пуговички, тёмный галстук и в руках чёрный пиджак, и тёмная мужская офисная сумка — идеальная жертва в этот замечательный солнечный день! Можно сказать, одеться так в такую погоду — чистой воды самоубийство, не иначе. Но, к великому сожалению, если ты работаешь учителем в общеобразовательной школе, значит должен соответствовать дресс-коду, установленным в ней.

      Всю дорогу до школы — где училась Чеён и где работал Тэхён — родственники прошли в полном присутствии полного отсутствия друг для друга. Никто из них не проронил ни слова, хоть и желал разрушить сформировавшийся купол гнетущей тишины, изредка нарушаемой шумом проезжающей мимо машины. Оставалось несколько шагов до того, как те дойдут к нужному им месту. Уже не оставалось надежды на то, что они сегодня заговорят, но Чеён первая решила нарушить эту цепь событий, сместив одно из звеньев:

      — Тэхён, ты сегодня снова поздно придёшь домой? — голос звучал неловко, но каштанчик чётко расслышал сказанное.

      — Да, снова приду поздно, — ясно и по делу ответил он, переводя взгляд с ворот школы на свою сестру, — поэтому не жди меня сегодня, иди сразу домой.

      — Почему ты так со мной? — захныкала девушка, строя печальную гримасу. — Нет никого, кроме тебя, чтобы справиться с делами? Почему всё вечно вешают на тебя?

      — Чеён, — строго начал Тэхён, чуть нахмурив брови, — это моя работа, и я должен делать то, что от меня требуют, иначе я не смогу обеспечить нужным себя, тебя и наших родителей, которые не такие уже молодые, чтобы работать день и ночь, — но после того, как девушка совсем выпала в осадок, продолжил уже более мягко, — пойми, так нужно, и не обижайся на меня.

      — Я всё понимаю, брат, — горько вздыхая, ответила она, — просто мы с тобой только завтракаем, вот так в школу идём и говорим, а вечером ты приходишь уже слишком поздно, уставший и голодный, а после опять садишься за работу и засыпаешь поздно ночью.

      Чеён не то, чтобы не хватало внимания от Тэхёна, просто она безумно волновалась за него, за его здоровье. Не слишком ли он себя нагружает сверхурочном работой, за которую ему никто дополнительно не заплатит? Она считает, что так есть, — её брат слишком старается, слишком глубоко уходит с головой в работу, слишком себя загоняет.

      Однако, весь навалившийся поток мыслей девушки прекращается в тот момент, когда тяжёлая рука Кима ложится на её голову и чуть ерошит тёмные волосы. Чеён поднимает взгляд и видит, как её брат улыбается ей, так искренне и нежно, как может только он. Время словно замерло: секунды не складывались в минуты, а минуты цеплялись друг за друга, не давая образовывать часы. Формировался своего рода вакуум заботы, нежности…

      — Чеён, всё хорошо, не волнуйся, — мягко произносит Тэхён, — сегодня постараюсь прийти пораньше, обещаю.

      И Чеён верит. Верит каждому сказанному им слову. Потому что это он, её любимый брат. Но она не видит того, как фальшь сочится сквозь его улыбку, олицетворяя истинные мысли, чувства, действия…

***

      Наверное, слово «школа», наверняка, в наше время не будет ассоциироваться с чем-то светлым и уж тем более не будет являться чем-то запоминающимся. В ней происходят разные вещи, начиная с замечательных и заканчивая отвратительными, о которых даже говорить тошно, — порой, отвратительных вещей намного больше, что крайне прискорбно. Слухи, сплетни, насмешки, унижения и оскорбления — всё это есть и будет, пока есть те, кому доставляет удовольствие издеваться над теми, кто слабее, показывая этим своё превосходство в плане силы и влияния на окружающих, — конечно, жаль, что не в плане мозгов. Поэтому тут важно не упасть в грязь лицом. У школьных стен везде глаза и уши: стоит же сделать один шаг, как люди, спокойно разговаривающие друг с другом, оборачиваются, наблюдая за твоими дальнейшими действиями; а слова и вовсе решают то, как будут к тебе относиться.

      Самым нормальным и спокойным событием в школе, наверное, является только урок, где тебя намного реже достают, но этот факт принадлежит к разряду вещей, что подлежат проверке.

      Далее слышится звонок, оповещающий о том, что занятие окончено. У учеников третьего года старшей школы, где, впрочем, и числилась Чеён в списке класса, закончился урок физкультуры, и все гурьбой поспешили по раздевалкам, чтобы снять с себя липкую от пота спортивную форму. В женской раздевалке как всегда стоял гул: девушки болтали без умолку, словно после окончания этого ада у них открылось второй дыхание, называемое «словесный понос». Пак же не упустила момента, чтобы над кем-нибудь подшутить, за что та получила отвесную порцию вселенского гнева и обиды, но и то быстро превратилось в обычную шутку, над которой посмеялась вся девичья компания. Было действительно весело переодеваться после физкультуры, учитывая остроумие одноклассниц. Задушив очередную волну смеха, Чеён медленно стала снимать потную футболку с себя, кидая ту на скамью рядом с собой, но вскоре услышала, как к ней обращается одна из её подруг-одноклассниц:

      — Вау, Чеён-и, ты такая стройняшка! — пролепетала она в искреннем восторге.

      — Да ну, скажешь тоже, Джису, — смущенно отреагировала та, накидывая школьную блузку.

      — Да я тебе серьёзно говорю! — всё не унималась подруга. — Эх, я тебе завидую… Наверняка, парень есть.

      — Эм, — немного растерялась брюнетка, — нет, у меня его нет.

      — Да как же так? — Лицо одноклассницы исказилось то ли в недоумении, то ли в удивлении, чувствуется доля досады. — Прям даже на примете нет никого?

      И тут перед глазами Чеён вырисовывался образ брата, такого мужественного, сильного, заботливого, но в то же время обворожительного, красивого и элегантного по своей натуре. Но девушка быстро отогнала ненужные мысли, слегка качнув головой, давая понять своей собеседнице, что даже «на примете» никого нет. Послышался разочарованный вздох, от чего Пак чуть улыбнулась уголками губ.

      — Знаешь, есть один парень, которому ты нравишься, он мой друг детства, — внезапно говорит Джису, показывая его фотографию на телефоне, — он старше нас с тобой на год.

      На фото в телефоне Чеён видит красивого высокого темноволосого парня со спадающей на глаза чёлкой и сама поначалу не замечает, как её щеки постепенно становятся горячими и красными. Эти блестящие бездонные глаза, милые щечки и пухлые губки; даже через ткань школьной формы она видела, насколько хорошо было накачено его тело, начиная с торса и заканчивая сексуальными бёдрами.

      «А мой Тэхён лучше», — проносится мысль, да и Пак не пытается себя одёрнуть, тут же отводя взгляд от телефона.

      — Ну, что? Понравился? — интересуется Джису, кладя телефон обратно в сумку.

      — Ну, если только самую малость, — брюнетка осторожничает, ибо каждое слово может потом влиять на целую жизнь.

      — Так и думала, что он тебе понравится, — улыбаясь, сказала девушка, хватая свою сумку, и, прежде чем выйти из раздевалки, заканчивает: — его, если что, зовут Чон Чонгук!

***

      Всегда наступает такой момент свободы от обязанностей, когда ты можешь вздохнуть с облегчением. Учебный день подошёл к концу, и все ученики могут с лёгкостью расходиться по своим домам. В школе постепенно исчезает былой шум и гам, и в коридорах становится тихо до такой степени, что можно услышать эхо собственных шагов на другом конце. Чеён, задержавшись из-за того, что переписывала очередную заваленную проверочную работу, вышагивала по пустому коридору, погрузившись глубоко в свои мысли. Она думала о своей подруге, Джису, и парне, Чон Чонгуке, который, как оказалось, неровно дышит к брюнетке. Конечно, её это волновало меньше всего. С размышлений об этом красивом парне, что заставил Пак смутиться, как только та увидела его фото, всё плавно перешло в размышление о своём собственном брате, с упоминанием которого в животе тут же просыпались бабочки. Вновь она на ходу фантазировала, как они вместе идут за руку, даря друг другу влюблённые улыбки, обнимаются, как Тэхён украдёт её первый поцелуй на глазах у всех… Но когда Чеён приходит в себя, то понимает, что слишком уж раскатала губу и ей следует быть более приличной в своих мечтах, которые в глубине души она считала несбыточными и бесполезными. Сердце снова кольнуло, да к тому же так внезапно, как будто укус комара, но только в несколько раз больнее. Эта тупая боль эхом ударялась о стенки плачущей души. И подумать только: ведь когда она впервые увидела его, Ким Тэхёна, что представился её кровным по отцу братом, то и подумать не могла, что всё это так далеко зайдёт... Чеён действительно не думала, что обычное сострадание со стороны Тэхёна будет ей так нужно; не думала, что его искренняя забота заставит её привязаться к нему; не думала, что эти близкие и тёплые отношения заставят её влюбиться и видеть в Киме не только брата, а парня. Сначала она списывала всё на подростковый максимализм, здраво рассуждая о том, что пусть они и не родились от одной матери, но всё ещё являются кровными родственниками; однако, позже она всё равно пришла к выводу, что она без ума от Тэхёна. Уж слишком глубоко он засел в её сердечке, словно семя какого-то прекрасного любовного цветка, что вскоре пророс и расцвёл. Чеён со временем действительно начало казаться, что внутри неё настоящая оранжерея из чарующих полевых цветов, так невообразимо любимых школьницей.

      Вереница мыслей прекращается, стоило девушке услышать звуки и голоса неподалёку. Она делает последний шаг и останавливается, слыша решающее эхо, что отдалялось, ударяясь о стены школы. Знакомый до боли голос звучал из-за угла, и брюнетка, не мешкая, тихим ходом прошла дальше, заворачивая и тут же застывая. Посреди коридора стояли двое: какая-то вульгарная девица и предмет обожания, занимающий большую часть её мыслей, Ким Тэхён. Надоедливая школьница открыто, без утайки, жалась к парню, что оставался как никогда спокоен, и лишь иногда на лице проскальзывала тень отвращения и желания нагрубить.

      — Сонбэним, ну, пожалуйста, станьте моим репетитором, — сладко тянула юная особа, а Пак, ставшая свидетельницей всего безобразия, стояла, замерев на месте, мозгуя ситуацию.

      — Извини, О Сора, но я не преподаю на дому, — буквально выдавливая из себя улыбку, сказал Ким, пытаясь мягко оттолкнуть свою ученицу, — я уже повторил это несколько раз, но ты по-прежнему настаиваешь. Это ничего не поменяет.

      — Ну, сонбэним… — снова приторно тянет, — может, вы передумаете, если… — И её рука медленно тянется к верхним пуговицам на рубашке, а после та расстёгивает первые две, открывая на вид на зону декольте.

      — О Сора, что Вы себе позволяете?

      Это стало последней каплей Чеён. Она, не думая ни о чем и ни о ком, сделала шаг вперёд, навстречу неизбежному, специально звучно шагая по полу, привлекая к себе внимание. Ким первым обернулся на звук цокающих по полу каблучков, но успевает лишь произнести имя сестры, прежде чем звук шлепка раздаётся по всему коридору, а затем и звук падающего на пол тела.

      — Сука, — шипит уже лежащая на полу девица, откидывая густую копну волос за спину. — Что ты себе позволяешь?! — На что Пак только хмыкает.

      — Чеён…

      Тэхён смотрит на сестру, но тут же застывает, когда встречается с её ледяным всепоглощающим ненавистным взглядом, что, умей бы Чеён стрелять глазами, она бы давно здесь всех перебила к чертям. Если заглянуть в глаза девушки, то там можно увидеть только злобу, что адским огнём горела, и каштанчик заглянул и почти был уверен, что попал в самое настоящее жерло вулкана. Мелкая дрожь пробежала по позвоночнику Тэхёна: он никогда не видел свою сестру такой и, как уже отметил, никогда бы не пожелал видеть, и если бы знал, что когда-нибудь увидит, то всеми возможными способами постарался бы избежать этого случая.

      Чеён, честно, сама от себя не ожидала такого — просто шла на поводу своих чувств, что благополучно вырвались наружу благодаря той чертовке, что лезла к её брату и испытывала терпение. Не дожидаясь того, что скажет Тэхён по поводу произошедшего минутой ранее, девушка схватила его за руку и потащила за собой, словно свою собственность. Куда они идут? Пак сама не знала, она просто шла, желая скорее покинуть ту часть школы, чтобы не дышать одним воздухом с той назойливой школьницей, что изрядно щекотала нервы брюнетки.

      Бесит. Бесит. Бесит. Очень сильно бесит.

      — Чеён, остановись, куда мы идём? — спрашивал каштанчик, но не препятствовал движению сестры, хотя с лёгкостью мог вырвать свою руку из некрепкой хватки.

      Она молча вела Кима дальше, пока не наткнулась взглядом на открытую дверь одного из классов, и, нисколько не раздумывая, зашла внутрь, затаскивая за собой спутника, слегка толкая его вперёд, а сама закрыла дверь. К её счастью, класс был пуст, поэтому никаких проблем не возникло. И наступила уже такая родная для них тишина, и лишь размеренное дыхание двоих служило неким аккомпанементом, вливая хоть какую-то долю разнообразия. Брюнетка стояла к парню спиной и лицом к двери, а Тэхён пристально смотрел на свою сестру, ожидая хоть каких-то объяснений по поводу её бурной реакции. Да, он бесконечно благодарен ей за помощь — сам бы он не осмелился тронуть девушку, — но это, на его взгляд, переходило все рамки дозволенного. Хотя, ему бы рассуждать о том, что можно, а что нельзя?

      — Чеён, может, скажешь хоть что-нибудь? — парень уже начал терять терпение, которого у него было и так совсем немного, но, к его счастью, реакция не заставила его в этот раз долго ждать.

      — Что ты хочешь от меня услышать?! — начала сразу говорить на повышенных тонах Пак, поворачиваясь лицом к неизбежности и к своей технической ошибке. — Что меня жутко бесит, когда тебя касаются другие девушки и уж тем более откровенно домогаются? — парень уже хотел было ответить, но был перебит: — Может то, что меня бесит, что ты даже ничего не делаешь в таких ситуациях? Джентльмен ты чёртов, ненавижу!

      — Чеён, прекрати так разговаривать, мы в школе!

      — Да мне совершенно фиолетово, где мы! — язвит, не желая слушать нотации Кима в данной ситуации. — Почему ты так со мной? Что я не так сделала, что заслужила такое наказание в виде тебя? Почему, скажи мне?!

      — Пак Чеён, заткнись и выслушай теперь меня! — строго и даже колко начал Тэхён, заставляя девушку замолчать. — Что ты сейчас мне предъявляешь? Ты сама себя слышишь? Мне надоело всё это! Это уже даже не первый раз случается. Ты всякий раз, как видишь меня с девушкой, стараешься сделать гадость, а в этот раз уже руки распускать начала? — злость бурлила внутри парня, и он уже абсолютно потерял контроль над тем, что говорит. — И ты сейчас мне жалуешься, что я такой непутёвый, такой плохой? Ты считаешь, что если девушка ко мне пристаёт, значит я тут же должен её ударить? Я бы и без тебя избавился от её присутствия, но ты просто невыносима. Ты…

      Но речь внезапно прерывается, не закончившись. По помещению эхом разносятся глухие всхлипы, исходящие от Чеён. Глаза девушки были наполнены горькими слезами отчаяния, боли, что стекали по щекам, затем беззвучно соприкасаясь с пыльным паркетом. Больно… До безумия больно и чертовски обидно. Сердце разрывается. Словно, действительно, на нём нет живого места, и теперь те тонкие нити одна за другой, словно струны гитары, лопались, в конец затапливая душу кровью. А цветы… Пак чувствовала, как они вянут внутри, не находя живительной влаги, только лишь кровь, что обагрила пожелтевшие листья. И та поляна превратилась в море крови, в котором она сама тонула, захлебываясь. Казалось, что кислорода в лёгких вот-вот перестанет хватать.

      — Ты такой дурак, Ким Тэхён! — сквозь слёзы проговорила она. — Ты действительно таким и являешься или мастерски таким прикидываешься? Совсем меня не замечаешь?

      Девушка билась в отчаянии, цепляясь за воротничок собственной рубашки, словно за спасательный жилет, а рука невольно тянулась к горлу в неловкой попытке удушить себя, потому что и без того воздуха окончательно перестало хватать; и всё, что оставалось, — это судорожно глотать ртом воздух, в немом крике души открывая рот, выпуская накопленное наружу. Совершенно уже плевать она хотела на то, сколько сил ей потребовалось, чтобы не показывать своему брату, Тэхёну, истинных чувств; совершенно плевать и на то, что её старания не окупились ничем, оставляя лишь шлейф боли, что тянул за собой то, что заставляет ещё больше страдать от собственной ничтожности, мелочности…

      — Я, правда, старалась быть для тебя самой лучшей младшей сестрой на свете, но как тут ей быть, когда я смотрю давно на тебя ни как на своего брата… — Чеён уже в мыслях видела, как лицо Тэхёна исказилось в гриме ужаса и отвращения к ней, но каково было удивление, когда она увидела лишь его грустный и такой всепонимающий взгляд, который она видела каждый раз, когда… И тут она поняла. Она всё поняла. Однако, сказать по этому поводу она не успела.

      — Я всё знаю, Чеён, всё знаю, — его встревоженный и взволнованный голос ударялся о стенки головного мозга глухим эхом, — знаю о твоих мыслях, о твоих чувствах — обо всём.

      — Так почему ты молчал, ничего мне не сказал? — хрипло спросила Пак, вытирая со щёк слёзы, что не прекращали литься из глаз. — Ты знал, как я страдала всё это время? Знал, что мне хотелось просто исчезнуть, чтобы не видеть тебя? — На что каштанчик лишь виновато отвёз взгляд. — Мне было больно. Скажи мне, ты ведь струсил? Испугался, что подумает о тебе это грязное общество и заклеймит преступником? Ты жалок, чёрт… — Чеён уткнулась в свои ладони, продолжая рыдать так, словно не плакала всю жизнь, выпуская боль, обиду и гнев одновременно, но легче не становилось ни на секунду. — Я смотрела на тебя, как на брата, старалась смотреть до последнего, но ты не оставлял мне шанса вернуть прежнее отношение к тебе. Каждый раз, видя тебя с какой-то шалавой, внутри меня разгорался пожар: я ненавидела и её, и тебя. Её — за то, что липла к моему любимому брату, тебя — за то, что давал ложную надежду. Я даже и подумать не могла, что буду смотреть теперь, ни как на кровного родственника; никогда бы не подумала, что можно влюбиться из одной только ревности…

      Тэхён всё это время стоял неподвижно, боясь даже пальцем пошевелить: его сковывал стыд за свои поступки, ненависть к самому себе и страх, который обволакивал с головой, пробираясь в озябшую душу. Ему нечего было сказать. Он снова струсил. Вновь начался процесс самообмана, за которым начался необратимый процесс саморазрушения.

      — Забавно было за мной наблюдать, правда? — немного успокоившись, сказала Чеён на полном серьёзе. — Ну, как? Наигрался в заботливого братика?

      Слова заживо резали сердце Кима, словно острыми ножами, принося невыносимую боль. Но единственное, что смог сказать парень в этом ситуации, это жалкое одно слово:

      — Прости…

      Такое короткое и безнадёжное. Брюнетка смотрела на Тэхёна с безразличием в глазах, за которым таилась небольшая надежда; потому она продолжала стоять, ожидать того, что скажет парень, не желая, чтобы этот ясный луч в душе окончательно погас и больше никогда не загорался. А тот лишь стоял, вновь терзая себя изнутри, борясь с желанием сказать то, что сам давно скрывал ото всех. Он действительно трусил, действительно боялся реакции общества — жалкий и подлый трус, которого волнует мнение других.

      — Я люблю тебя, Тэхён… — наконец-то вымолвила Чеён, но ответом послужила тишина, — просто люблю…

      Затем она развернулась, опустив взгляд в пол, и вышла из класса, тихо закрывая за собой дверь, оставляя лишь лёгкий отголосок эха. Умиротворение тут же заполнило помещение, обнимая всё ещё дрожащего от беспомощности Кима за плечи в успокаивающем жесте, но вскоре и оно вмиг исчезло, оставляя его ещё в большем одиночестве:

      — Я тоже люблю тебя, Чеён… — тихо произнёс Тэхён, но та уже давно его не слышала.

И не услышит больше никогда.

***

sd — dynasty

      Поначалу всё казалось глупой шуткой судьбы, но ведь после того злополучного дня действительно многое изменилось, переворачивая жизнь вверх дном. Звенья цепи были перепутаны между собой, из-за чего всё пошло под откос, меняя течение времени. Она больше не страдала от неразделённой любви, а он мучил себя мыслью о том, что ранил её слишком сильно своим молчанием. Глупец. Их разговор состоял лишь из коротких взглядов — ни единого слова, что теперь сам Тэхён ощущал жгучесть и горючесть этой ненавистной смеси, что бурлила внутри, танцуя на углях его сердца. Так вот что чувствовала его сестра всё это время… Как она выдерживала всё это? Как? — каштанчик не понимал, всеми силами стараясь заглушить эти страдания, ещё с большей силой погружаясь в работу. Он заметил, что девушка больше не приходила к нему поздно ночью, жалуясь на плохие сны; больше не приносила в его комнату кофе, видя, как тот устал после тяжёлой сверхурочной работы; она больше не смотрела на него, поворачиваясь к нему спиной. Ну, что, Ким Тэхён, ты добился того, чего так хотел, да? — говорил его внутренний голос, насмехаясь над глупцом, и на губах самого парня проскальзывала тень горькой усмешки. Он ведь действительно думал, что если Чеён перестанет быть так привязана к нему, то так будет лучше. Эгоизм? Нет, это определённо чистой воды садизм и мазохизм. Кому лучше? Ему? Ей? Горечь неразделённой любви всегда делает больно, и это каштанчик знал с самого начала. Дурак. Идиот. Он реально считал, что лучше сделать больно раз, нежели страдать всю жизнь от презрения общества. Страх за свою репутацию сделал своё дело.

      Не прошло и двух недель, как Тэхён видел свою любимую сестру в компании других парней, и каждый раз были всё новые и новые. Казалось, что Чеён, испив эту чашу боли до дна, вновь пыталась наполнить её, ища в них своего брата. И ведь правда…

Она и сама перестала замечать, что, ища любовь, просто искала в других Тэхёна…

      Спустя ещё какое-то время судьба преподнесла Киму ещё один подарок, от которого ему хотелось просто сигануть с крыши к чертям: он увидел её, Чеён, идущей за руку с парнем, Чон Чонгуком, из его класса, в котором преподавал сам каштанчик. Желваки заходили ходуном, кулаки сжаты, губы изогнулись в кривой улыбке. Как сильно бы гнев, ненависть и ревность не загоралась в нём, он ничего бы не смог сделать. Он больше просто не имеет на это никакого права. Вообще никакого.

Он сам себя не смог спасти, так пусть позволит помочь ей другому, более достойному, чем он сам.

      Они проходят мимо, и Пак лишь мимолётно окидывает брата взглядом, в котором читалось полное безразличие, от которого в душе всё вмиг похолодело и стало безжизненно. Сжатые кулаки сразу расслабились, и каштанчик лишь закусывает от обиды губу, отводя взгляд, словно прячась от чужого взора.

      — Доброе утро, Тэхён-сонбенним, — улыбаясь, произнёс Чонгук, прижимая к себе Пак за плечо.

      — Доброе утро, Чон Чонгук, — взяв в себя в руки, Ким тут же, встретившись с ним взглядом, уже так привычно улыбнулся, а в глазах по-прежнему буйствовали чёртики.

      Пара прошла дальше, а Тэхён застыл на месте, сгорая от чувств, что посетили его сердце сразу, заставляя чуть ли не рыдать и злиться на весь мир одновременно. Но толку-то от этого? Сделанного не изменишь. Что было — то прошло. Теперь остаётся лишь жить с этим.

      И так день за днём Ким начал проживать свою жизнь, утопая в собственной лжи и самобичевании: уходил он рано утром, чтобы не говорить с девушкой, а приходил поздно вечером, когда та уже ложилась спать. И ведь доставать других своей тирадой на тему его тупости и безвыходности он не очень-то хотел, однако…

      — Ну, ты, конечно, влип, друг мой, — досадливо вздыхая, произнёс Пак Чимин, тот самый бессмертный друг Тэхёна, по совместительству учитель литературы, что вынудил его всё ему рассказать, начиная с самого начала и заканчивая последними событиями. — Что делать собираешься?

      — А что я собираюсь делать? Ничего. Она и без меня счастлива, как видишь, — и каштанчик кивнул головой в сторону, где стояла брюнетка в компании ненавистного Кимом молокососа, что посмел касаться его девочки.

      — И что? — Пак изогнул дугой бровь, удивляясь банальности действий своего друга. — Если она счастлива, то ты должен мучиться? Поживи для себя, чёрт бы тебя побрал. Поговори с ней, выясни всё, чтобы ты нормально жить начал. Всё время невозможно вести такой образ жизни, ты себя в гроб сведёшь.

      — Думаешь? — мягкая улыбка, и у Чимина уже просто начало подпекать.

      Всегда он такой: сильно печётся о Тэхене, как о брате-близнеце, который родился на пару секунд позже. Но Ким даже рад, что такие люди действительно есть и что его друг действительно такой человек, а никакой-нибудь другой. Кинув короткое «спасибо», каштанчик зашагал в сторону брюнетки, что даже не подозревала о том, что будет в следующие несколько минут её школьной жизни, поэтому спокойно разговаривала с подругами и со своим парнем.

      — Кхм, — кашлянул парень, привлекая всеобщее внимание, в том числе и внимание Чеён, что удивлённо уставилась на него. — Пак Чеён, не могли бы вы мне уделить пару минут?

      Без всяких лишних вопросов брюнетка, отпустив руку Чонгука, кивнула и направилась к своему брату, в непонимании оглядывая того со спины. Когда же родственники отошли на приличное расстояние от компании школьников, то каштанчик повернулся, заглядывая в глаза напротив. Они смотрели некоторое время друг на друга, и что Тэхён, что Чеён, — оба плавились от даже не совсем опасной близости. В горле Кима першило, и начать было слишком сложно, смотря, как на лице девушке проскальзывает заинтересованность, прикрытая тем же самым лживым безразличием. Глаза Пак были похожи на бескрайний океан, в котором тонул каштанчик, а глаза каштанчика казались бездной, в которой девушке когда-то хотелось утонуть навсегда, лишь быть всегда с предметом своего обожания.

      — Ты что-то хотел? — будничным тоном спросила она, заставляя собеседника вздрогнуть от неожиданности.

      — На самом деле, да, — опустив взгляд, сказал Ким, выдерживая приличную паузу между фразами. — Чеён, — имя из его уст звучало настолько сладко, что казалось, будто бы парень пробует на вкус мёд, — скажи мне одну вещь, и я больше не потревожу тебя, обещаю, — горечь чувствовалась, как не пытайся её скрыть, потому что боль настоящая, колющая, ноющая, — ты счастлива?

      Эти слова словно громом среди ясного неба обрушились на девушку, заставляя ту перестать дышать на мгновение. Снова это чувство в груди. Снова ей больно. Зачем он так с ней? Зачем вновь врывается в её жизнь без позволения? — просто «зачем». Сердце в груди судорожно билось, словно при тахикардии*, и Пак сложила руки на груди, пытаясь собраться в мыслями, чтобы дать ответ, который жаждет услышать её когда-то горячо любимый брат.

      — Тэхён, я счастлива, — мягко говорит она, что можно услышать впервые за столько дней, — а ты счастлив, брат?

      Он смотрит на неё нежным и слегка печальным взглядом, бережно касаясь чужой хрупкой руки, чуть сжимая, чувствуя их теплоту. Душа кричит, надрывает, в горле густой ком, что душит и не даёт нормально дышать. Внутренний голос кричит о том, что парень не счастлив ни капли! Каким может быть счастье, когда любимую девушку обнимает другой? Каким может быть счастье, когда эта девушка больше не твоя? И, поддавшись этому гнетущему чувству, Тэхён тянет за руку на себя Чеён, заключаю в свои крепкие объятия, не давай выбраться из них. Да и никто не пытался освободиться. Ким утыкался носом девушке в шею и прижимал хрупкое тельце к себе, последний раз чувствуя тепло её тела. Раньше он мог долго лежать в кровати рядом с ней, чувствуя, как та сопит ему в грудь; мог, утыкаясь носом в родную тёмную макушку, ощущать терпкий запах апельсинов и лаванды. И, наконец, слышать, как бьётся её невинное сердце, что сейчас отстукивало бешеный ритм у обоих. Из-за этого диссонанса каштанчик запутался и не мог понять: чьё сердцебиение он слышит — своё или же Чеён?

      — Я счастлив только тогда, когда счастлива ты, Чеён, — тихо произнёс Тэхён, слыша, как девушка внезапно всхлипывает, уткнувшись лицом в грудь парня, и сам чувствует, как глаза начинают щипать от подступающих слёз.

Они сами виноваты во всём. Только они — никто больше. Ведь сами выстроили эту сложную цепь зависимости и следствия.

Остаётся лишь пожинать плоды того, что они посеяли. А посеяли они в сердцах друг друга не любовные цветы, а семена раздора. Именно в тот момент, когда один из них влюбился, начался обратный отсчёт…

***

      Ужас сковывает человека — это можно сказать с уверенностью. Но здесь имеется в виду не состояние оцепенение, а чувство, когда ты не ощущаешь земли под ногами, тело не слушается тебя, и ноги сами несут тебя подальше в жалкой попытке к бегству. Ужас ходит рядом с моментальным чувством страха: и нет, ужас и страх — вещи похожие, но сильно отличающиеся друг от друга. Ужас — олицетворение чего-то неизбежного, а страх — это его следствие, как нервный отросток — дендрит*. Но иногда и страх, и ужас, соединившись вместе, образуют диссонанс такой силы, что сложно себе представить.

      — Помогите, кто-нибудь! — кричала девушка, а её эхо ударялось о стены домов.

      Это был поздний вечер. В такое время, обычно, школьники и школьницы находятся дома, готовясь ко сну. Угораздило же Чеён согласиться на это… Зачем она позволила себе довериться парню, которого знает всего-то от силы несколько дней? Но осознание приходит слишком поздно, когда брюнетка почти находится в ловушке, из которой не сбежать. Мышеловка захлопнулась, мышь поймана — бежать некуда. Надежда убивала Пак изнутри, потому что в глубине души она давно знала, что это её конец. Но пока есть возможно бежать — Чеён бежала, надрывала глотку, моля о помощи. Печально лишь одно: никто не придёт к ней на помощь. Все лишь пекутся за собственную шкуру, зная, что угрызения совести они чувствовать никогда не будут, вскоре забыв о том, что когда-то какая-то девчонка была здесь.

      — Чеён, — этот знакомый мелодичный мужской голос звучал за спиной девушки, и она чувствовала, как преследователь вот-вот настигнет её, — малышка, почему же ты убегаешь? Я что, такой страшный? — а затем этот ехидный, пробирающий до дрожи смех, от которого в животе сводило. — Не убегай, я ведь так люблю тебя!

      Нет, она не могла так просто сдаться, однако, ещё пара минут бега, и брюнетка падает на холодный асфальт, по которому прошло до этого несколько десятков людей. Колени содраны в кровь, как и локти. Ноги болят неимоверно, при попытке встать она терпит поражение, что неудивительно при сложившейся ситуации. Почему она не осталась сегодня дома? Будь она там, сейчас бы встречала Тэхёна с работы, вновь приветливо улыбнулась и налила чашку его любимого кофе. Всё было бы, как раньше. Сегодня она действительно поняла, что ей было по-настоящему важно: чувствовать себя нужной. Ей уже было всё равно, видит ли Ким в ней девушки или нет, просто она хотела быть рядом. Если бы была возможность всё вернуть на свои места, то Чеён бы никогда и не за что не отпускала руку своего брата.

      «Тэхён, — по щекам брюнетки текли слёзы, которые та даже не пыталась остановить, слыша уже знакомые шаги позади, — если можешь, прости меня за всё… — даже в мыслях её голос дрожал о грядущей неизбежности, — я люблю тебя, и прощай, брат…»

***

      Вечер. Город, что совсем недавно кипел жизнью, постепенно погружался во тьму. Зажигались фонари, свет в окнах домов. Лишь изредка можно было встретить людей, идущих домой с работы или подработки. Таким был и Тэхён. Он вышагивал спокойно по улице, свободно дыша, потому что, наконец-то, был свободен от дел и мог быть спокойным, и не волноваться ни о чём. Кроме одной вещи. Чеён — та самая маленькая проблема. Мысли были заполнены лишь ей: Ким по-прежнему чувствовал тепло хрупкого тела и биение её нежного сердечка, словно это было пару минут назад. Размеренные шаги, стук мужских туфель распространялся по мосту. Каштанчик останавливается и переводит взгляд: солнце зашло за горизонт, и небо заревом кровавым пламенело. Когда он смотрел на вечернее небо, то появлялось неописуемое чувство восторга: ему хотелось дотянуться рукой до кремовых облаков, почувствовать их нежность на ощупь. Мечтатели могут завороженно смотреть на этот пейзаж, представляя какой-нибудь необычный или просто приятный момент в жизни: романтик мог представить себя, сидящим на берегу моря, а рядом с ним будет сидеть его любимый человек, полным страсти взглядом смотря на свою пассию; художник же нарисует саму красоту заката, вложив все чувства, что томятся внутри под семью замками, словно он был влюблён в этот закат. Ему кажется, будто это что-то непостижимое, невинное, красивое. А поэты… Они будут ждать. Ждать, когда эта красота исчезнет, оставив после себя приятное послевкусие. Эти люди потом будут сидеть и вспоминать тот момент, когда они увидели нечто невообразимо прелестное, а затем вновь восстанавливая картинку в памяти, и именно в этот момент они будут по-настоящему счастливы. Однако, Тэхён не был никем из них, поэтому так сильно завидовал этим людям.

      Не прошло и десяти минут, как Ким оказался дома, уже с порога чувствуя стрепню мачехи, что заменила ему погибшую много лет назад мать. Это было действительно удивительно, ведь редкий случай, когда мачеха относилась к неродному ребёнку, как к своему собственному. Парень, улыбнувшись своим светлым мыслям, скинул с себя пиджак и чёрные запылившиеся туфли, проходя в глубь коридора. Навстречу каштанчику вышла женщина средних лет и приветливо улыбнулась.

      — Тэхён, ты, наконец, вернулся.

      — Да, матушка, — и ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ, — не нужно было меня ждать, уже достаточно поздно.

      — Что ты! — фраза звучало слегка возмущённо, но тон не терял своей былой теплоты. — Я не могу уснуть до тех пор, пока мои дети не дома.

      — Дети? — уточнил он, сгорая от непонимания. — Разве Чеён не дома?

      — Она ушла со своим парнем на прогулку.

      — Матушка, и вы её отпустили с этим типом?!

      — Да, но он хороший парень, настоящий защитник!..

      Дальше Тэхён слушать не стал, да и просто не хотел. Он сжал кулаки, минуя вопросы отца, что смотрел на парня с лёгким испугом, когда встретился с Кимом взглядом. Он был не просто зол. Он был в ярости! Это чувство поглощало его полностью, обволакивая стенки души. Цепи, что сковывали сердце, начали сжиматься до такой степени, что казалось, что они сейчас пережмут артерии, и не будет больше ничего: ни злости, ни навязчивого чувства ревности. Тот парень, Чон Чонгук… Тэхёну он не понравился с самого начала, как только увидел его в своём классе: взгляд кровожадный, жестокий с лёгкой дымкой сумасшествия, а эта его фирменная ухмылка и вовсе бесила до дрожи, что желание стереть её с лица этого наглеца было слишком велико — Тэхён кое-как сдерживал свои садистские порывы, далее следуя положенным правилам поведения. Придя в комнату, он упал на свою кровать и уставился в такой же одинокий потолок, как и он сам. Вопросы сами собой крутились в голове парня: как сейчас Чеён, где она, что делает. Но от понимания того, что ответы он не получит, говоря со своим спящим внутренним голосом, тяжко вздыхает, закрывая глаза тыльной стороной ладони. Тяжесть во всём теле, жуткая слабость — отсутствие сна неплохо так сказалось на его нынешнем состоянии. Поэтому вскоре, когда стало совсем невыносимо, он провалился в глубокий сон, даже не подозревая того, что ожидает его в завтра…

      Тэхёну снился очень странный и страшный сон. Вокруг была лишь тьма и он, оставшийся с ней наедине. Не было ни единого лучика света, что рассеял бы этот гнетущий мрак. Ким смотрел по сторонам, звал кого-то, но никто не откликался. Всё вокруг было так безжизненно и пусто, и бархатный голос растворялся в пустоте, иногда разгоняя туман, что не давал и сделать шагу, потому что казалось, что там, за пределами этого туманного мирка пропасть, в которой пропадёт парень, бездна, в которую упадёт он и будет падать вечно. Сердце почему-то сжималось от страха, по телу пробегали мелкие и неприятные холодные мурашки, заставляя Кима поёжиться. Ещё один пустынный миг, и каштанчик, всего лишь раз моргнув, оказывается в своей комнате, стоя посередине: было тихо, как и всегда, из-за чего обострялось чувство одиночества и непримиримой тоски по потерянному. Только вот волновало парня совсем другое: он, кажется, спал, так почему же стоит, а не лежит? «Наверное, всё-таки это сон», — подумал парень, осматриваясь по сторонам. И именно в этот момент он заметил девушку, что неподвижно стояла около двери, пристально смотря на него.

      — Чеён, что ты здесь делаешь? — удивлённо произносит Тэхён.

      — Где? — звучит как-то уж слишком безжизненно из её мертвенно бледных уст.

      — Здесь, в моём сне… Это ведь сон?

      Пара смотрела друг на друга, и парень успел отметить, как сильно его сестра исхудала: слегка впалые щёки, бледная кожа, синяки под глазами, обсохшие синеватые губы — самый настоящий мертвец. Опустив взгляд, он увидел кровь на белой рубашке и подоле школьной юбки, что была порвана, словно кто-то специально сделал это в попытке сорвать с девушки одежду. Увиденное повергло Тэхёна в ужас, руки затряслись в судорогах, и он, не мешкая, подбежал к Пак, хватая ту за плечи.

      — Что с тобой, брат? — спрашивает Чеён, улыбаясь уголками губ. — Ты никогда не видел мертвецов?

      — Ч-что?

      Ким застыл, колени его задрожали, а мысли, что были пару секунд назад, мгновенно испарились. Перед ним же, действительно, его родная Чеён? Почему ему снится это? Страх обуял его полностью, и парень начал оседать на пол, судорожно пытаясь снять галстук-удавку, в попытке вдохнуть новую порцию воздуха, которой так стало не хватать.

      — Я умерла, Тэхён… — девушка присела рядом с парнем, кладя свою ледяную руку парню на щёку. — Прости меня, что оставила тебя одного.

      — Не говори глупостей! — вдруг начал кричать Ким, а в его глазах зажглись искры безумия. — Ты — не моя любимая сестра! Ты — сон! Ты — плод моего воображения! Не смей говорить, что ты — Чеён!

      — Разве ты когда-нибудь мечтал о моей смерти, Тэхён?

      И он замер. Она была права: каштанчик никогда не думал о том, что когда-нибудь Пак умрёт. Но всё же это было всё слишком нереальным и не поддавалось никакому логическому объяснению, почему он видит её, почему ему это снится.

      — Тэхён, прости меня, — продолжала извиняться девушка, смотря на то, как быстро эмоции на лице парня сменялись одна за другой, — я так глупа, опрометчива… Я должна была остаться в тот день дома, встретить тебя после работы, как всегда, помнишь? — из глаз тут же покатились слёзы, чертя дорожки на бледных впалых щеках.

      — О чём ты говоришь?..

      — Чон Чонгук — имя моего мучителя и убийцы. Тэхён, не приближайся к нему! Он монстр! Он не жалеет никого! Тэхён, прошу тебя…

      Голос Пак становился всё тише и тише, пока он не стал сливаться с текстурой и пока образ мёртвой совсем не размылся перед глазами парня.

      — Чеён! — вскочив с кровати, закричал Ким имя девушки.

      По вискам скатывался холодный пот, губы дрожали, сердце билось, как бешеное. Страх по-прежнему не отпускал парня, заключая в ещё более сильные объятия ужаса, нежели до этого. Ким всё ещё ощущал эти ледяные прикосновения на его щеках. Мысль о том, что его горячо любимая сестра может быть мертва, нагнетала. И Тэхён, не думая ни о чём, сорвался на бег, вылетая из комнаты и спускаясь вниз, встречаясь со взглядом родителей. Эти глаза были странными, не такими, какими были раньше. Чего-то явно недоставало, и это было сильно заметно. И тут Ким понял: блеск, тот самый живой и счастливый блеск, — его не было. Две пары глаз смотрели на каштанчика, а тот встревоженно наблюдал за их выражением лиц: отец вскоре отвёл взгляд, и парень не мог видеть, как заблестели от слёз его глаза; а мачеха, не скрывая своей боли, рыдала, держа в руках мобильный телефон.

      — Что здесь произошло, чёрт возьми? Что с вами?

      — Тэхён, сынок, ты уже взрослый, — начал мужчина, поворачиваясь лицом к сыну, — поэтому должен понимать, что бывает в жизни, и…

      — Что случилось?! — перебивая, прокричал каштанчик, не желая слушать никак вступлений.

      — Тэхён, — всё ещё плача, назвала имя парня женщина, привлекая его внимание, — Чеён умерла…

      И больше Ким ничего слышал: ни рыданий мачехи, ни слов отца; только лишь то, как его изрядно израненный орган сделал решающий удар. Дыхание спёрло, перед глазами всё плыло. События калейдоскопом мелькали, от чего Тэхён окончательно ушёл в себя, не желая возвращаться. Известность в ту самую минуту превратилось для него в наказание, а ржавые цепи оледенело упали на землю, освобождая сердце от оков…

Имя: Пак Чеён

Возраст: 18 лет

Предположительная дата и время смерти: 18 августа 2018 год, 21:33.

Внешние признаки и причина смерти: следы изнасилования, многочисленные ножевые ранения, следы удушения.

***

      Морг. В помещении, слабо освещенном свисающей с потолка лампочкой, стоял резкий запах химических растворов. Холод, что стоял в полупустой комнате, пробирал до самых костей. В самом центре стоял стол, на котором лежало очередное мёртвое тело молодой девушки, прикрытое, словно вуалью, светлым тканевым полотном. Стояла тишина, только лишь жужжание холодильных камер заставлял её рухнуть, словно по щелчку пальцев. И тут отворяется дверь комнаты, впуская нескольких: сотрудника морга, двух людей, которым явно было за сорок, и молодого человека, что сначала мешкал, словно колеблясь, неуверенный в том, что, действительно, хочет видеть то, что ему предстоит увидеть. Патологоанатом подходит к столу и отодвигает ткань с лица удавшейся жертвы неуловимого маньяка. И в следующую минуту помещение наполняется женским плачем, что скорбит по погибшей, эхом разносясь повсюду.

      — Чеён, моя милая маленькая доченька, — рыдала госпожа Пак, прижатая своим мужем к груди, — за что?..

      Тэхён сделал неуверенный шаг навстречу тому, чего он так сильно боялся и чего так сильно не хотел, во что так сильно не верил. Сердце сжималось, билось, словно в замедленной съёмке. Когда же он подошёл ближе, он замер в оцепенении, смотря на пустую мертвую оболочку: бледная кожа, иссиня-чёрные губы, яркие синяки под глазами. Голова жертвы была пробита чем-то тяжёлым, твёрдым, и, видимо, ударили не один раз, что можно было увидеть рану, что больше не кровоточила: кровь запеклась, оставляя своего рода плешь. Кима стало мутить — он прикрыл рот рукой, опираясь о край стола и чуть оседая, тошнота поступала к горлу, голова стала кружиться, в глазах рябит. Он не хотел верить, не мог…

      — Мама, отец, я выйду, — не дожидаясь ответа, каштанчик вылетел из помещения, где он отчетливо чувствовал легкий трупный запах, что пробирался к лёгким.

      Оказавшись в коридоре, он отошёл подальше, глубоко вдыхая воздух, которого ему так не хватало, но слёзы, что начали щипать глаза, душили своим напором. Нет смысла сдерживаться. Тэхён чувствовал, словно Чеён, стоя у него за спиной, нежно обнимает того сзади, пытаясь успокоить своим присутствием. В груди всё сжималось, кровью заливая внутренние органы. Парень сам не заметил, как из кофейных глаз начали идти слёзы: он снова видел эту мертвецки-бледную кожу и закрытые глаза, что больше никогда не откроются.

      И тут каштанчик слышит шаги, и переводит помутневший от слёз взгляд: брюнет с нездоровыми огоньками в глазах направлялся в его сторону.

      — Чон Чонгук… — шептал Ким себе под нос.

      Придя тут же в себя, парня обуяло чувство гнева, ненависти и желания убивать. Сердце в бешеном темпе билось, и Тэхён сорвался с места, направляясь к школьнику, что сразу заприметил недобрые намерения. Как только между ними оставались считанные сантиметры, каштанчик хватает Чонгука за ворот рубашки, чуть приподнимая.

      — Воу-воу, спокойно, учитель Ким.

      — Ублюдок, — тот шипит, язвит, — что ты здесь забыл?

      — Мне позвонили и сказали, что моя девушка умерла, я и пришёл. Что в этом такого? — будничным тоном сказал парень, словно это для него не впервые.

      — Мразь, — и Тэхён наносит ударил по лицу, развивая брюнет губу в кровь, — сука, это ты виноват! Зачем ты появился в жизни моей сестры?! Если бы не ты, она бы была жива! Ты… — Желваки ходили ходуном. — Ты, блять, убил мою сестру. Убийца.

      И на устах Чона тут же сформировалась ухмылка, что с каждой секундой приобретала ещё более безумный характер, зрачки становились крохотными точками. Казалось, что перед ним стоял совершенно другой человек.

      — А ты недалек от истины, Ким Тэхён, — и смех, словно перед ним не просто другой человека, а самый настоящий дьявол.

      — Мразь, сдохни, ёбаный псих.

      Тэхён заносит руку, готовясь нанести решающий удар, но в самый последний момент его руку перехватывает кто-то посторонний, кем являлся отец Кима, господин Пак.

      — Тэхён, немедленно прекрати это!

      Воспользовавшись смятением каштанчика, Чонгук вырывается из ослабевшей хватки, вытирая кровоточащую губу.

      — Я понимаю, что сейчас такой период, — начал отец, держа руку Тэхёна, — но прошу, держи себя в руках.

      Парень ничего не слышал, да и не слушал: его внимание было занято Чонгуком, что, обогнув пару, прошёл в сторону морга, ухмыляясь себе под нос. И мысль, что металась по стенкам мозга, вскоре наконец-то осела:

«Он убил мою сестру».

***

      — Здравствуйте! Это вести на канале SBS! Сегодня нам стало известно, что знаменитого всеми маньяка, у которого на счету тридцать пять жертв, нашли! Его зовут Чон Чонгук, девятнадцать лет. При попытке сбежать он ранил двоих сотрудников полиции! Но, как говорят очевидцы, загнанный в угол молодой маньяк выпрыгнул с окна. Спасти его не удалось, и он умер по пути в реанимацию.

***

      В этом мире всему есть причина: без дождя не было бы солнца, без животных не было бы и людей. Всё зависит друг от друга, и от этого никуда не деться. Как уже было сказано ранее, люди сами выстроили эту сложную зависимость причины и следствия, увеличивая сложность до такой степени, что остановиться просто невыносимо. Порой, мы бросаемся в огонь и воду, хотя боимся обжечься и утонуть, но причина вся кроется в том, что люди просто-напросто не думают о том, что будет завтра. Чаще всего их волнует лишь прошлое и настоящее, тем самым совершая огромную ошибку в своей жизни.

      Новый день, новая глава в книге под названием «Жизнь». На дворе две тысячи девятнадцатый год, восемнадцатое августа. Для кого-то это обычный летний день, но не для тех двух парней, что, склонив головы, шли по кладбищу, взглядом проводя по надгробиям, словно пересчитывая похороненных раньше времени людей. Волосы одного из парней имели каштановый оттенок, благодаря чему сразу можно догадаться, кто это:

      Ким Тэхён.

      Его друг, Пак Чимин, и он сам, медленно шли в полной тишине, не желая никак разрядить обстановку, что созывала тоску и откровенную печаль. Каштанчик держал в руках букет полевых цветов, что были так любимы его погибшей сестрой. Тот день, который стал последним днём, когда Тэхён видел Чеён, навсегда запечатлился в его памяти, да так отчётливо, что ему самому порой кажется, что тот по-прежнему преподаёт в той самой злополучной школе, о которой остались не самые приятные воспоминания.

      — Тэхён, всё хорошо? — интересуется рыжеволосый, явно беспокоясь за своего друга, видя, как его лицо исказилось в гримасе сожаления.

      — Спроси что-нибудь попроще, — ответил тот, вновь возвращая родную безмятежность.

      Ещё пара шагов, и Ким останавливается, взглядом прожигая дыру в человеке, который накинул на голову капюшон, который стоял возле могилки его милой Чеён. Лицо незнакомца было закрыто, но каштанчик точно знал, кто это был, с силой напрягая челюсть.

Чон Чонгук, трагично известный, как маньяк, якобы покончивший с собой в момент его задержания.

      — Это тот, о ком я думаю, да? — интересуется Чимин, устремив свой взгляд на парня.

      На что Тэхён согласно кивнул, посмотрев на плод его всепоглощающей ненависти. Желчь съедала всё изнутри, и Ким был готов вот-вот сорваться и прибить этого ублюдка на месте, прямо на глазах его сестры, прямо тут, на кладбище. Но Чимин кладёт руку другу на плечо, в отрицании качая головой, и тот успокаивается, мгновенно взяв себя в руки. Чонгук, положив букет лилий возле могилки, встал, в виноватом жесте склонив свою голову. Действительно ли ему было жаль свою жертву? Нет. Просто это была своего рода традиция: приходить к убитым в день их смерти, что принесла столько удовольствия маньяку и столько горя родным и близким. Чон Чонгук — это бесчувственная мразь, родители которой заплатили огромные деньги за фальсификацию смерти самого молодого маньяка. Вскоре он уходит, а двое парней смотрят ему вслед до тех пор, пока вдали не стало виднеться чёрное пятно.

      — Если бы Чеён была жива, ей бы исполнилось уже девятнадцать лет, — внезапно заговорил Ким, и Чимин внимательно взглянул на друга. — Она мечтала о счастье, о том, как было бы круто вместе съездить куда-нибудь. Как жаль, что смерть была впереди неё на несколько шагов…

      В голосе чувствовалась горечь. Но Тэхён лишь усмехнулся, делая несколько шагов, приближаясь к надгробью. Прекрасные цветы лилий лежали рядом, олицетворяя смерть и покой, но от вида этих, как казалось, безобидных цветов у парня просыпалось чувство отвращения, и тошнота поступала к горлу, вставая комом.

      — Как мерзко, — он фыркнул, беря в руки этот адский букет и откидывая в сторону, кладя на его место букет полевых цветов.

      Дело даже не в том, кто положил лилии, а именно в них: Тэхён по-прежнему не мог смириться со смертью Чеён, и всё, что только оставалось, — это приносить ей её любимые цветы раз за разом.

      — Выглядит немного так, будто бы ты ревнуешь, — грустно говорит парень.

      — Кого и к кому? — давится смешком каштанчик, понимая, что его друг пытался разрядить обстановку.

      — Чеён к этому парню.

      — Может, когда-то, когда сестра была жива, то да.

      — А сейчас? — Чимин выжидающе смотрел на друга, что в тот момент опустил голову.

      Они любят друг друга, но вместе никогда не будут. Он не тот, она — не та; он внизу, она — наверху. Остается лишь смотреть на то, как известность превращается в наказание, а ржавые цепи оледенело падают на землю, освобождая сердце от оков.

      — А разве к мертвым ревнуют?