Девчонки ахали от восторга и толпились около ледяного медведя, то и дело прикасаясь ладошками к его морде и бокам, на которых отсветами играли цветные лучи прожекторов. Иногда кто-то что-то говорил, и все начинали смеяться.
Мальчишки же облюбовали трон деда Мороза. Он был высоченный — даже долговязый Ванька смог взобраться на него, только взяв хороший такой разбег. И то чуть не сорвался с ледяного и наверняка скользкого сидения, если бы другие мальчишки не подтолкнули его руками под задницу. Ванька важно уселся, чуть поерзал и, уперев руки в бока, гордо оглядел площадь.
— Волынский! — пронзительный голос Марьи Николаевны был слышен за километр, не меньше. — Немедленно слезай!
Ванька еще пару секунд красовался на троне, но потом все же слез на землю, чуть не навернувшись. Марья Николаевна строго погрозила ему пальцем и отвернулась обратно к воркующим девчонкам.
Сережа сидел в стороне, на низкой лавочке, и из последних сил старался не разреветься. Пальцы замерзли так сильно, что в какой-то момент просто перестали разгибаться, как бы глубоко Сережа ни пытался спрятать ладони в карманы куртки.
Варежки — смешные синие рукавицы с белыми вышитыми снежинками — он потерял еще два дня назад. Точнее, не потерял — Сережа подозревал, что их просто вытащили из кармана его куртки другие мальчишки и выбросили по дороге из школы, но кто ему поверит?
Точно не Марья Николаевна. И уж тем более не выдаст новые. Сережа сморгнул слезы (он не плакал, он уже взрослый, а взрослые никогда-никогда не плачут) и поднял голову. Марья Николаевна все так же стояла в окружении девчонок и тоже гладила ледяного медведя по голове, напрочь игнорируя мальчишек за спиной, которые снова брали штурмом ледяной трон.
Марья Николаевна вообще почему-то на дух мальчишек не переносила, а особенно Сережу. Так что Сережа не жаловался. Никогда. И не только ей.
Потому что всем плевать. А он сильный, он не будет плакать.
Даже если отмерзшие пальцы потом придется отрезать.
Сережа снова опустил голову и поежился от холода. Ледяной питерский ветер неприятно прикасался к щекам и начинал задувать под куртку. Сережа понимал, что лучше всего было встать и хотя бы походить вокруг этот несчастных ледяных скульптур, посмотреть на которые их и привели на добровольно-принудительных началах, но сил на это не было. Да и желания.
— Слышь, придурок.
Ваньке и его гоп-компании, по всей видимости, надоело штурмовать высокий трон, и они все же вспомнили о существовании Сережи. Тот даже головы не поднял. Слишком много чести этим придуркам — внимание на них обращать.
— Придурочный!
В плечо прилетело снежком, и Сережа все же поднял голову. Ванька противно усмехнулся и, нагнувшись и набрав еще снега, швырнул в Сережу. Тот невольно поежился от ледяного прикосновения.
Пальцев он все так же не чувствовал.
— Придурочный! — повторил Ванька. — Ты чё расселся как принцесса.
Сережа не ответил — лишь, прищурившись, оглядел их гоп-компанию. Всего четверо, Гришка заболел и не смог поехать. А, нет, все так же пятеро. Сережа не сразу обратил внимание на стоявшего чуть поодаль новенького. Черноглазый и темноволосый, с каким-то всегда серьезным взглядом, тот чаще всего молчал. Сережа в первые пару дней даже посмел надеяться, что этот новенький, ну, нормальный, а не такой же балбес, как все остальные. Но Ванька быстро затянул новенького в свою банду, а Сережа окончательно убедился в одном.
Всем плевать, он сам по себе.
— Придурочный!
В Сережу снова прилетело снегом, да так сильно, что часть попала за шиворот. Сережу передернуло от холода. Он с трудом вытащил чуть трясущуюся руку из кармана и так же медленно, с усилием достал снег из-под ворота. Мальчишки рассмеялись. Марья Николаевна даже не обернулась.
— А че этот придурок расселся как принцесса? — спросил кто-то. — А че на скамейке? Принцессе же трон положен.
И мальчишки загоготали, противно так и громко. А Сережа замер, всем телом чувствуя, что сейчас что-то будет.
Ванька не смеялся. Он, скрестив руки на груди, некоторое время рассматривал Сережу, словно в первый раз увидел, а потом усмехнулся. Противно так и мерзко.
— А действительно, — произнес он тихо. — Принцессе трон положен. Пацаны, хватайте.
Сережа отбивался целых пять секунд, пока кто-то не додумался снова окатить его снегом. От холода на мгновение перехватило дыхание, а мальчишки успели за это время крепко ухватить его под руки и потащили в сторону трона.
Вблизи он казался еще выше, чем раньше. Сверкающий и переливающийся под светом разноцветных фонариков. И холодный.
Они запихнули его на этот трон до обидного легко, словно Сережа ничего не весил. От удара о спинку трона Сережа больно прикусил язык и не смог сдержать короткого, но громкого оханья. Внизу обидно заржали. Сережа с трудом, стараясь не прикасаться руками ко льду, развернулся и сел, опасливо глядя вниз.
До земли оказалось чуть больше метра. Не так уж высоко, можно было легко спрыгнуть, но лед у самого трона был раскатан. Сережа даже прикусил губу, в красках представив, как падает на этом льду и разбивает себе голову.
Прыгать надо было чуть дальше, в сугроб. Но это означало, что придется опереться руками о ледяное сидение. Замерзшие пальцы тут же свело судорогой.
Сережа бессильно поднял голову. Ванька внизу лишь довольно усмехнулся и махнул рукой.
— Пацаны, пошли. Принцессе надо оглядеть свои владения.
И они ушли к девчонкам, все так же толпящимся около проклятого медведя. Марья Николаевна все так же не обращала на всех остальных ни малейшего внимания.
Сережа опустил голову, пытаясь сдержать слезы. Ему было больно и холодно. Так холодно ему еще никогда не было. Он сжал пальцы в кулаки и глубже спрятал их в карманы.
Одну минутку. Он посидит так одну минутку и вытащит руки. Он коснется льда. И спрыгнет вниз.
Через минутку.
Или две.
— Эй, ты.
Сережа вздрогнул и открыл глаза. Внизу, у самого подножья трона, стоял новенький. Он чуть ослабил шарф, открывая лицо, и не сводил своего внимательного взгляда с Сережи.
— Слезть сам сможешь? — голос его был чуть хрипловатым и негромким, но почему-то Сережа прекрасно его слышал.
Он вздернул нос.
— Разумеется, — гордо ответил он, — я и сам могу слезть.
Новенький фыркнул.
— Так слезай, — произнес он. — Или ты там реально свои владения осматриваешь?
Сережа почувствовал, как лицо вспыхнуло от румянца гнева. Но ответить не успел: новенький шагнул еще ближе и неожиданно протянул руки.
— Прыгай, — велел он. — Я поймаю.
И почему-то у Сережи не возникло даже тени сомнения в этом. Он поймает. Несколько секунд Сережа просто смотрел, а потом осторожно пододвинулся к краю сидения и, вздохнув и зажмурившись, соскользнул вниз.
Новенький действительно поймал. Покачнулся, чуть сам не свалился, но удержался на ногах. Сережа уткнулся носом ему в шею (он оказался его выше на добрый десяток сантиметров) и так и замер.
Первым отстранился новенький. Отошел на полшага назад, поправил на Сереже сбившуюся шапку, оглядел цепким взглядом, остановившемся на спрятанных в карманах руках. А потом неожиданно стащил с рук рукавицы и протянул Сереже.
— Подержи, — произнес он и щелкнул суставами на пальцах. — В интернате отдашь.
— А ты? — начал было Сережа, но новенький покачал головой.
— Мне они сейчас не понадобятся, а в интернат мы поедем буквально через пять минут.
И, резко развернувшись, пошел в сторону ледяного медведя. Сережа, не отводя взгляда от его спины, медленно натянул рукавицы, не слишком понимая, что происходит.
Новенький громко свистнул и окликнул:
— Слышь, Вань!
Свита его расступилась, пропуская новенького, а Ванька неспешно, словно в замедленной съемке, обернулся. Чтобы тут же взвыть от боли.
Новенький одним быстрым движением ударил его по носу, разбивая сразу в кровь.
— Волынский! Волков! — почти на ультразвуке завопила Марья Николаевна. — Вы что творите?
Сережа не смог сдержать улыбку. Он прижимал к груди руки в ярко-красных варежках, смотрел, как катаются по снегу новенький с этим придурком Ваней, и чувствовал, как что-то его греет.
Изнутри. Под самыми ребрами.