Он целует его, словно клеймит — жестко, жадно, крепко, и неотвратимо держа за горло, ощущая дрожь кадыка и бешено бьющийся под пальцами пульс шейных вен.
Он кусает любимые губы, стонет низко и голодно, ощущая иступленное желание, разлитое по телу равномерным потоком. Бедра прижимаются к бедрам вспышкой жара, кожа ноет без касаний любимых рук — и тогда он притискивает желанного к стенке, сходя с ума от его близости, от его доверчивости, от того, как горячие пальцы скользят по его влажной спине снизу вверх, от поясницы к плечам, заставляя покрыться мурашками, умирая от желания.
Чуя зарывается пальцами в темные волосы, тянет к себе — требовательно, нетерпеливо и неотвратимо, заставляя то ли встать на колени, то ли поднять себя — и Осаму выбирает второе, подхватывая, сминая руками упругие ягодицы, захлебываясь всем, что переполняет его нутро; чувства рвутся поцелуями-метками на шею, пальцы рвут рубашку, отдирая мелкую череду пуговиц у воротника.
Его, весь его — он жадно дышит запахом из ямочки над ключицей, засасывает тонкую кожу так, что лиловый синяк на ней будет еще пару недель сходить. Он кусает шею, целует, лижет следы зубов — и знает, что завтра красная кайма рта ни на йоту не пройдет, оставшись на коже воспаленным кругом-черточками зубов.
Они умирают, хоть мгновение не касаясь друг друга, не лаская губами, ртами, всем телом, воздухом, горячо выдыхаемым на кожу. Осаму выпутывается из пальто и помогает требовательным рукам вытащить свою рубашку из брюк. Позволяет ерзать задом по паху. Позволяет сползти со своих рук на пол — сразу на колени.
Чуя раздевается под его взглядом, не отводя глаз — эти свои перчатки без ладоней стягивает зубами, спускает с плеч ремешки портупеи, расстегивает загубленную рубашку, позволяя ей опасть, огладив спину.
Осаму ласкает влюбленным взглядом его поджарое тело, нависая, прижимая руки к стене, но не в силах подавить — не тогда, когда следующим действием Чуя расстегивает ему брюки и сквозь ткань боксеров мелкими движениями языка лижет оттянувший ткань член.
Дазай стонет в голос, запрокидывая голову и бессмысленно, мелко толкаясь бедрами вперед, прежде чем тканная преграда пропадает и на пути оказываются разомкнутые губы и пальцы. Рука Чуи обманчиво ласково поглаживает его под яйцами, а потом сгребает их в ладонь, сжимая твердо и надежно — Осаму хрипло смеется, пытаясь не кончить в этот момент, а по хребту льдинкой скатывается острое чувство опасности.
— Ты совершенно, абсолютно невыносим, когда не контролируешь себя, — доверительно сообщает шатен своему любовнику, и тот с пошлым хлюпом всасывает член глубже в глотку, заставляя звезды вспыхнуть перед глазами. С движением обратно припухлые губы скользят вдоль члена, останавливаясь поцелуем на головке. Рыжий щелкает языком по самому кончику, заставляя вздрогнуть, а потом с пошлой ухмылкой поднимает голубые глаза к лицу оппонента и выдает:
— Не такой невыносимый, как твое желание кончить, не так ли? — и охватывает ладонью ствол, твердо, даже жестко двигая рукой, доводя Дазая до беззвучного вскрика, кончающегося бесконтрольной разрядкой прямо на стену.
У них в крови — два стакана виски, а на совести — три попытки игры в рулетку, один заклинивший револьвер, пара испорченных перчаток, следы крови в ванне и ощущение осевшей на коже отвратительной несмываемой грязи.
Чуя облизывает опавший член, заставляя Дазая трястись и стискивать зубы, а потом поднимается и запрыгивает на бильярдный стол, приспуская собственные штаны. Его член выпадает наружу, мокрый и твердый, стоит ослабить шнуровку штанов, под которые никто никогда не предусматривал белья.
Осаму думает, что на зеленом покрытии стола сперма будет смотреться очень уместно — примерно так же, как его член, погруженный в упругий зад Накахары.
Словно слыша его мысли, Чуя перебирается, перебрасывая вес на одно бедро, и разводит ноги. Тяжелый член, сочащийся терпким эякулятом и плотные округлые яички требуют внимания твердой руки, губ, языка. Его дырка мокрая от смазки, а под взглядом Осаму она сжимается крепче, и мужчина может представить, как она втянет на глубину его пальцы.
Никаких сомнений и колебаний в нем нет, когда он приближается, потираясь о ягодицу и быстро становясь твердым снова.
— Кричи для меня, — просит Дазай, а потом толкается одним движением в самое чудесное тело на земле, порабощенный жаром и теснотой, в которых он оказывается всего через мгновение.
Низкий крик, полный нескрываемого долгожданного блаженства и свирепой радости, как ничто иное говорит: это был правильный выбор.
Чуя подставляется с ожесточенностью, прямо говорящей: с одного раза он не насытится. И Дазай совсем не против того хищного голода, с которым Накахара стал насаживаться на его член, стоило ему немного пообвыкнуться.
Чуя кончает от его руки, извиваясь на зеленом покрытии стола, кончая себе на живот и одной рукой проломив этот чертов стол. С опавшим членом, растянутой шнуровкой на паху и без рубашки он выглядит скорее опороченным, чем порочным, но Осаму искренне хочется кончить еще раз, забрызгав все вокруг своей спермой для завершения картины.
Дазай выбирается из повисших на лодыжках брюк и переступает босыми ногами по полу.
— Ванна там, — Чуя не глядя машет ему, указывая направление, а сам остается курить на своем уничтоженном ебаном столе для бильярда.
Осаму уходит в душ, словно это его только что трахнули, а Чуя, в очередной раз затянувшись, думает, что, приглашая напарника к себе спустя пять лет, планировал эту встречу немного иначе, но — получилось лучше задуманного.
(21 января 2020)