Выстрел

      Дазай нанес последний удар раскрытой ладонью, как последний штрих, и отступил на шаг, любуясь своей работой. Грудь его вздымалась высоко, сердце колотилось бешено, в пересохшем горле от частого дыхания першило. Но каждый грамм* его черной, безумной души был пронизан восторгом.

      Рыжая голова подвешенного на цепях пленника уже давно повисла, упала на грудь; кудрявый хвост свалялся в колтун, прическа безобразно растрепалась. Щеки и заострившиеся скулы темнели багрянцем кровоподтеков, разлившихся под кожей. Один глаз заплыл после небрежного удара — больше Дазай себе таких «небрежностей» не позволял.

      Тонкая струйка крови текла из прежде красивого, тонко вылепленного носа, скатывалась по губам неровными зигзагами, по подбородку, марая шею, рубашку, грудь, капала прямо на пол. Голубые глаза уже довольно давно закатились.

      Дазай наклонился ближе, тронул пальцами линию челюсти. Тогда, когда Чуя только потерял сознание, он еще не был готов остановиться, еще не завершил свой шедевр. Теперь же…

      Осаму провел языком по своим растрескавшимся губам. Животная жажда сжигала. Ему хотелось еще. Еще больше крови. Больше ее душного медного вкуса и запаха.

      Дазай наклонился еще немного, за волосы на затылке поднимая чужую голову, и медленно лизнул чужие губы, разбитые, опухшие после ударов, прерывая проторенную кровью дорожку. Ручеек зазмеился по-новому, послушно изменив свое русло на чужом лице.

      Мужчина растер вкус по нёбу, выпрямился, разжимая пальцы и отстраняясь. Опалявшее нервы, искристое безумие уменьшилось, стало язычком алого пламени в ночи, и светлячки-искры его плясали по радужке темных, ставших равнодушными и мертвыми глаз.

— Пощады не жди, — спопугайничал он вдруг фальцетом, и ладони с окровавленными бинтами взяли избитое лицо в чашу. — Пощады… не жди, — повторил он.

      Черная рубашка липла к спине, алый шарф, снятый с чужих плеч, скомканной тряпкой вился по полу.

      Чуе дорого обошлась его верность — и предательство интересов бывшего напарника.

      Дазай улыбнулся вдруг, взводя курок извлеченного из-за пояса штанов пистолета, и приставил дуло к своему виску, отлично зная: пуля выйдет с другой стороны и войдет в еще одну голову, забирая сразу двоих по цене одного.

      Ничего страшного. Своего нового босса Чуя уже точно не переживет — все, как он и хотел, не так ли?

— Мы уйдем вместе, — заполошно шепнули потрескавшиеся губы. — Ты и я. Вместе.

      В глазах только-только очнувшегося пленника мелькнул ужас. Осаму прижался к избитому телу, игнорируя кровь, которой оба были перемазаны с ног до головы, положил свободную от пистолета руку на талию, как в танце, ломко и фальшиво мурча под нос джаз, услышанный когда-то в «Люпине». Качнулся из стороны в сторону раз, другой.

      Поцеловал шею со следами удушья от его рук.

— Не плачь, — попросил Дазай и потерся щекой о мокрую от слез щеку своего лучшего шедевра. — Пожалуйста, не плачь. Я больше никогда не брошу тебя одного. Мы будем вместе, как ты и хотел всегда. Ну же.

      Лишенный голоса Чуя беззвучно приоткрыл рот, но не смог издать ни звука, не смог даже засипеть.

— Доброй ночи, — нежно шепнул Осаму, снова целуя его в шею, потом в щеку, и закрыл глаза.

      Грянул выстрел.

(20 апреля 2020)