Своими широко раскрытыми глазами, которые Нахоя как-то раз нарёк «совиными», Соя глядит на так и сочащиеся алой жидкостью, совсем слегка дрожащие руки, опустив пушистую бирюзовую макушку. Костяшки несчастных пальцев, конечно, убиты в мясо, а ещё Энгри чувствует, как болят оба указательных и левый безымянный. Он, верно, их сломал, но адреналин пока что берёт своё, и боль еле-еле ощущается. На некоторых пальцах ногти отсутствуют вовсе, вместо них — почти запёкшаяся кровь, перемешанная в некоторых местах с какой-то грязью. Но переломы и возможное заражение стоят последним номером в списке его проблем.
Потому что Соя понимает, что заплакал. А плач — его главный и самый страшный триггер ещё с детства.
Энгри вытирает обе стороны правой руки об потрёпанную толстовку (правда, кровь через секунды снова начинает сочиться) и теперь уже конкретно дрожащей ладонью касается щеки, медленно ведя ею вверх.
Слёзы всё сползают по едва заметным скулам солёными, стягивающими кожу дорожками, и блестят в свете уличного фонаря.
Соя опускает кисть и втыкает на свои руки так, как втыкают обычно на стену утром перед школой, сидя в кровати с одной штаниной на ноге, а потом оглядывается. Он, один в один демон, призванный с помощью ритуала, сидит в окружении пяти-шести сильно израненных тел. Энгри понял ещё незадолго до того, как прийти в себя, что эдакое "предсказание", данное Нахоей ещё в детстве, таки сбылось.
Он кладёт руки ладонями вниз на колени и, вздыхая, думает, куда подевался нии-сан. Соя помнит парня с какой-то заржавевшей палкой в кулаке, налетевшего на рыжего со спины, неясный приглушённый звук и почти неслышимый вскрик; помнит, как, раскидав в разные стороны ребят из вражеской банды, до этого прицепившихся к нему, со всех ног нёсся к распластавшемуся на асфальте Смайли, по пути треснув этого, что с дубинкой, и как сидел рядышком, придерживая брата под шеей; и помнит, что нащупал кровящую рану под копной рыжих кудряшек. А потом сильно закололо в носу.
Кажется, он оставил брата возле изрисованной граффити стены, но, повернув в её сторону голову, так никого и не увидел. Энгри кое-как поднимается на нещадно гудящие ноги и осматривает улицу, выискивая Нахою.
— Соя? — лёгок на помине, ну и ну.
Энгри узнаёт вечно насмешливый, но всё же с нотками волнения сейчас, голос брата. Младший оборачивается и, щурясь в темноту, слышит тяжёлые приближающиеся шаги, а через мгновение к нему выходит изрядно потрёпанный Нахоя. Он держится за голову именно в том месте, куда попала железка. И пусть этот удар был значительно слабее подло нанесённого перед битвой с "Поднебесьем", шатает его знатно. Соя подбегает к нему, стараясь сейчас не брать во внимание кое-какие детали в его внешнем виде, подхватывает под плечи и вместе оседают на асфальт.
— Нахоя... — Энгри не отпускает брата, обеспокоенно его осматривая.
— Всё путём, — утверждает, перебивая, Смайли. — Я с тобой.
На лице рыжего сияет улыбка, но не типично нечитаемая и даже несколько пугающая порой — сейчас в ней видится понимание, даже невзирая на то, что рта и почти всей нижней половины лица не разглядеть за толстенным слоем крови. Если приглядеться, то можно заметить, что она стекает не только по лицу, но и сочится изо рта. Соя замечает кровавые сгустки меж зубами. Проходит несколько минут прежде чем Энгри понимает, что́ нии-сан мог сделать.
— Ты ведь... — запинается Соя, и его зрачки при этом чуток сужаются.
— Да. Тебе дадут немало, пришлось ухищряться как-то, — Нахоя всегда старался казаться старше (и он воспринимает в штыки тот факт, что родился минут эдак на пять раньше), поэтому произносит это как можно более стойко и непринуждённо, так, словно они кто угодно, но только не съехавший с катушек убийца и каннибал. — Но мы ещё будем живее всех живых.
Соя думает, что братишка его — безнадёжный оптимист. Но Энгри знает Смайли слишком хорошо, так (он не побоится разбрасываться такими словами), как не знает на всём земном шаре никто другой. Младший просто понимал, что если его накроет и всё закончится не просто сильнющими ударами и больницей, как было в детстве, или с тем же, например, треклятым "Поднебесьем" — Нахоя вытворит что похуже брата, лишь бы заиметь хоть крохотный шанс оказаться в неволе вдвоём.
В глазах Нахои слёзы. Они ведь просто дети, кто бы что ни говорил.
Братья ещё некоторое время сидят рядом, ничего не говоря, пока убийственную тишину не разрезает, как катана, звук полицейских сирен. Они пока ещё были далеко. Соя смотрит на брата утомлённо, с безнадёжностью, глазами печальными и что ни на есть заколебавшимися. Смайли, подняв голову высоко вверх, кидает взор сначала на луну, а потом на младшего, и сжимает губы в усмешке. Он притягивает брата к себе за шею и крепко-крепко, но так, чтобы не травмировать и без того травмированное в край тело, обнимает. Соя ему всегда будет младшим братом, и он его всегда будет защищать, будет с ним. Потому и сожрал человека, авось повезёт оказаться где-нибудь вдвоём.
— Тогда давай несколько минут посидим так, не волнуясь ни о чём, — произносит Соя несколько разбито, а Нахоя, раньше думавший, что все эти "я это что, вслух сказал?" в фильмах и книжках — бред пьяного ослика, делает недоумённое лицо, а потом весело хохочет.
Такой его смех заливист, звонок и очень-очень заразителен. Соя любил, когда брат смеётся, особенно вот так, поэтому сам улыбается, только заметно это довольно слабо. Но Нахоя всё видит и лыбится шире. И улыбка его сейчас искренняя. И пусть ненадолго, но они забыли о проблемах.
Две взъерошенные пушистые макушки прижались друг к другу, и руки одного обнимали другого за плечи, когда красно-синий свет настиг их.
И в мыслях оба извиняются перед всеми, кто дорог.
***
Сквозь сон Нахоя слышит глухой удар и через секунду резво садится на кровати, сразу же оглядывая освещаемую лишь фонарями с улицы комнату, игнорируя при этом характерную для только что проснувшегося человека рябь в глазах. Рыжий ни черта не понимает до тех пор, пока до ушей не доносятся сдавленные вдохи-выдохи откуда-то с пола. Улыбашка вмиг смекает, что за звук его разбудил — это Соя упал с постели, и слезает на пол, сразу же опускаясь на мягкий ковёр.
Руки младшего плотно сжаты в кулаки так, что на ладонях явно останутся ранки-полумесяцы. Он хмурит маленькие бровки и вертит головой то в одну сторону, то в другую, дыша при этом прерывисто, будто задыхаясь, и часто-часто, на лбу выступили капельки холодного пота, а ещё он что-то неразборчиво шептал.
Кошмары для Сои были чем-то сродни хронической болезни с самого детства, ещё до обнаружения этого странного феномена со слезами. Мама говорила, что во времена детского садика он прибегал к ней по ночам, треща что-то про кучу смеющихся страшных детских лиц и ложился рядом, но не у стены — объяснял это желанием защитить её от подкроватных монстров. Кстати, в такие ночи к ним часто прибивался Нахоя, которому спать без Сои было как-то не так. Старший впоследствии вспоминал этот самый детский сад, в котором их на пару с братом дружно загнобили за столь необычные причёски и неменяющиеся выражения лиц, поэтому-то младшему и снились их маленькие и злые одногруппники. Именно с детского сада, надо сказать, их "карьера" и началась, а клеймо драчунов и, впоследствии, гопников, закрепилось за спинами.
В более осознанном возрасте Соя к маме уже не бегал, потому что та работала как не в себя. В памяти близнецов навсегда останется та ночь, когда похожая на ходячего мертвеца из фильмов женщина от сильнейшего переутомления упала в обморок прямо на кухне, задев предварительно полку с кастрюлями и сковородками. Грохоту тогда было немало и разбуженные им братья, вооружённые хоккейными клюшками, вбежали в помещение, а потом, разобравшись в ситуации, насильно уложили маму спать. Тогда они впервые попытались что-то приготовить. Нахоя обнаружил, что ему интересны не только драки, а Соя, тоже впечатлившись, понадеялся на то, что синяков и ран на теле нии-сана станет хоть чуточку меньше.
Тогда-то Энгри и стал проситься к старшему в кровать. Он не мог лечь без разрешения, даже зная, что брат против не будет, а потому легонько тряс его за плечо и, наконец услышав сонное вопросительное "М-м?", спрашивал. А потом залезал под одеяло под пассивно-агрессивный бубнёж. Только спустя несколько месяцев Соя научился ложиться рядом с ним, не спрашивая.
На протяжении двух недель после самого первого слёзного приступа кошмары Сою мучали ежедневно. В школе он просто умирал, а спустя пару дней и вовсе свалился с температурой и сильными головными болями. Каждую, каждую ночь во сне мальчишка видел себя в роли убийцы. А потом проваливался в тёмную бессонную дремоту, благодаря чьей-то небольшой ладони, что мягко трепала его по волосам. И страшно переставало быть. Когда же Энгри приоткрывал глаза, Нахоя выбирал из своего арсенала самую тёплую и не несущую желания набить кому-нибудь лицо улыбку и просил поспать, говоря, что будет рядом. И укладывался подле него.
Когда они начали встречаться, Соя познал всю суть братских объятий. Он реально думал, что близнец, обнимая, придушит его к чертям собачьим. Засыпая, Нахоя обычно обвивал своими ногами ногу Энгри, руку перекидывал через его живот и утыкался рыжей копной младшему в шею. А иногда, после того, как они, уставшие и тяжело дышащие, обессиленно падали на кровать, Нахоя целовал и без того алеющие щёки, клал голову брату на грудь и обхватывал талию. Его объятия что перед и во время сна, что после секса крепкие, вечно голодные, а поцелуи дразнят и дразнят. Соя же обнимал аккуратно и невесомо, словно куколку фарфоровую, хотя старший такую не напоминал даже отдалённо, и дарил поцелуи мягкие, тёплые. В это время они уже окунулись в омут жизни гопников с головой, поэтому кошмары частенько снились ему после боёв.
После битвы с "Поднебесьем", пусть он никого и не убил, Соя был плох от слова совсем. В больнице ему выдавали снотворное, видя его полутрупное состояние (что подмечали также ребята из Тосвы, приходившие навестить товарища), даже рецепт при выписке вручили. Только вот он обнаружил, что без таблеток спать не может и, решив, что это чревато нехилыми такими последствиями, от препарата отказался. Первые два дня и ночи дома прошли без сна, хотя парень честно-честно пытался, но в итоге Нахоя с утра находил его за письменным столом: Соя сидел на стуле, положив на руки голову, окольцованную большими наушниками. И потом вместе шли в ванную чистить зубы. Смайли, пусть прятал это за парадной улыбочкой, смотрел на младшего с волнением. Не давали ему покоя страшные синяки под глазами и "зомбированность" младшего. Во время готовки Нахоя даже пытался забрать всю работу себе, на что получал испепеляющий, метающий молнии взгляд и оскал. А часам к девяти вечера рыжий нашёл Сою спящим в своей (Нахои) кровати и через пару часиков прилёг около него. Теперь вот, пытается решить, что с младшим делать.
Нахоя легонько бьёт по бледным щекам, параллельно шерудя по тумбочке в поисках стакана воды. Он поставил его туда ещё в день возвращения Сои.
— Ну же, ну... — Нахоя хмурится и облегчённо выдыхает, видя распахнутые аквамариновые глаза.
Он опирает брата спиной о тумбочку и, поглаживая по предплечью, протягивает стакан воды. Соя медлит немного, а потом берёт предложенное, делает пару коротких глотков и выливает на свои кудряшки оставшуюся воду, задирая голову к потолку. Нахоя всё понимает и терпеливо ждёт.
Всё то время, пока они шли к ванной комнате, рыжий держал младшего за руку. Соя подошёл к раковине и, включив на полную, начал растирать взмокшее, в холодном поту, лицо. Нахоя прислонился спиной к дверному косяку, скрестив руки на груди, и смотрел на ну очень заинтересовавшие его баночки с кремами, шампунями и бальзамами. Он не хотел тревожить брата лишний раз. Однако когда перестал быть слышен шум воды, рыжий чуть ли с места не подорвался.
Соя напряжённо смотрел на него через зеркало. Нахоя осторожно подходит к брату, и по мере его приближения младший опускал взгляд в раковину. Он кладёт Энгри руку на плечо.
— Ты съел человека.
Рыжий в недоумении склоняет голову вбок, широко улыбаясь.
— В моём сне. Чтобы меня не наказали одного.
Нахоя медленно ведёт головой вверх, и затем так же медленно вниз. Ему уже приходилось задумываться о том, что бы делал он, загреми братишка в убийцы. Первые разы он гнал эти мысли прочь, следующие несколько прикидывал, что пойдёт за ним, а после — корил себя, думая, что только хорохорится, не сможет защитить его и вообще, на словах все герои. Но сейчас ему отчего-то казалось, что кошмар Сои в чём-то был прав. Смайли решает ничего не говорить на этот счёт в данный момент. Слишком младший настрадался. Пусть отдохнёт.
Рыжий со спины обнимает брата, сцепляя руки в "замочек" в области ключиц. Он смотрит в зеркало и прищуром встречается с распахнутыми голубыми глазами. Нахоя перестаёт лыбиться натянуто и теперь делает это легко. Эта его улыбка редкая, но она самая живая и настоящая. Так он улыбается только самым близким. Он чувствует, как более-менее ровно дышит сейчас Соя, руки его больше не дрожат, а накрывают сомкнутые на ключицах пальцы старшего, медленно их гладя.
— У нас есть ещё четыре часа, чтобы поспать, — растягивая слова, сладко произносит Нахоя и опускает макушку в плечо брата.
— Пойдём, — Энгри треплет его по волосам.
***
Соя чувствует себя словно в плену у какого-то медведя, что захватил своими тёплыми лапищами его руки-ноги. Но нет, это просто объятия Нахои. Рукой он обнял скрытый футболкой живот, а ногами, словно залезая на дерево, обхватил левую ногу.
— Задушишь, нии-сан.
Ноль реакции.
— Я знаю, ты не спишь.
Тихое "хи-хи-хи" куда-то в шею, уже давно переставшую реагировать на щекочущие волосы, — и Соя видит такой родной прищур и усмешку. Он думает, что если его глаза "совиные", то Нахои — лисьи, причём самые что ни на есть. Смайли невесомо прикасается своими губами к его, слегка покусывая, и благодаря начавшему вставать солнышку видит порозовевшие щёки младшего, после усмехаясь в поцелуй.
— Спокойной...утра? — зевая, задумчиво произносит Соя, когда снова ощущает прикосновение непослушных волос к своей шее.
— Спокойной утра. — отвечают ему снизу.
Нахоя не чувствует, но младший касается его лба сухими губами.
И этой ночью Соя спит без кошмаров.