кроваво-красное 'я'.

шинобу кочо всегда была одарённым ребёнком. ей было не привыкать со всех сторон слышать 'какая умная девочка' или 'зрелая не по годам' или даже 'какая талантливая дочь у вас растёт! и умница, и красавица, ну просто загляденье'. ходить она научилась раньше всех, бегло читала ещё в детском саду и была первой по всем предметам в начальной школе. в общем-то, ей всё давалось без каких либо усилий. её вполне устраивало такое положение дел, и получать похвалу от родителей, соседей и учителей было приятно и воспринималось как само собой разумеющееся. идеальная картинка дала трещину где-то классе в шестом–оценки постепенно начали скатываться, и вместо привычной похвалы и академического признания она получала лишь разочарованные взгляды и колкое 'могла лучше'. может быть, дело в том, что её просто не научили учиться? пока все дети старательно грызли гранит науки, для неё выполнить эту задачу было легче, чем разгрызть виноградную косточку. время шло, и держать планку становилось всё тяжелее. как выяснилось, её самооценка напрямую зависела от её академического успеха и, к сожалению, от мнения окружающих. как выяснилось, делать это основой собственной ещё до конца не расправившей крылышки личности было заведомо отвратительной идеей. она судорожно хваталась то за одно занятие, то за два других, она увлекалась литературой и историей, правом и естественными науками–как-то даже швырнуло в квантовую физику. она бралась за писательство и рисование, планировала поступить на журналистику, или в педагогический, или на дизайн, может быть, пойти в историческую науку? она знала всё сразу поверхностно и совсем ничего в сущности. она была маленькой и большой, была громкой и совсем ничего не говорила, одевалась только в чёрное и носила розовые браслеты на запястьях. она смеялась невпопад и рыдала из-за тройки по математике, она с головой погружалась в учёбу и не вспоминала о ней вовсе. она начинала учить столько языков, что и не вспомнит, и перегорала в первый же день. она спасала и была той, кого спасают. она худела и набирала вес, и худела снова, она добивалась ремиссии и затем рушила так кропотливо отстроенные песочные замки собственными руками, вызывая рвоту где-то в общественном туалете макдональдса. в сущности, она была абсолютно разной. шинобу была уверена–встреть её кто-то из другого периода жизни, приняли бы за незнакомку. 

она и не вспомнит сейчас, в какой момент в её душу закралось липкое и мерзкое ощущение того, что она всегда будет хуже остальных. что бы она не делала, всегда находился кто-то, кто был быстрее, выше, сильнее и красивее. всегда была кто-то худее, кто-то умнее и начитаннее, кто-то, чьи шутки смешнее и кто-то, у кого баллов больше. кочо не показывала этого, но если бы сам господь бог на страшном суде спросил бы её, какой грех её олицетворяет, она без промедления отчеканила бы едкое слово 'зависть'. 

что бы она не делала, как много бы информации не потребляла, как бы не насиловала себя лекциями, подкастами и научными статьями, она никогда не станет лучше. даже наивный, чистой души человек в первые же секунды мог увидеть, что она вся–будто пластиковая. такой себе наглядный макет с маленькой металлической биркой 'разочарование' в основании подставки. она и рада бы сказать, что работала не покладая рук, что разбивалась в крошку и продолжала ебашить, да не может. она знает, что делает и всегда делала недостаточно. не смогла сделать свою единственную в жизни девушку счастливой, не смогла защитить подруг, не смогла наладить отношения с родителями. она только брала-брала-брала, забирала самое ценное и давала лишь пустой фантик от конфеты взамен. пустышка. 

быть может, единственное, что она сделала в жизни правильно–оттолкнула от себя всех, исчезла из их жизней незаметно и безвозвратно, не оставив после себя ни записки, ни смс с коротким 'прощай'. складывалось ощущение, что все-все люди собраны на небесном ОАО «Человечество» правильно, не придерёшься, а у неё деталь..бракованная. безответственный у них персонал по контролю качества, ничего не скажешь. кажется, что эта крошечная деталь всю жизнь ей портит. и дело даже не в академическом успехе, бог с ним.

'научиться бы любить.'

никто не объяснил ей, как нужно правильно любить. может быть, именно поэтому она совершенно не способна поддержать построенные отношения? сблизиться с человеком достаточно просто, это шинобу поняла ещё на заре своего отрочества. достаточно лишь напоминать о себе изредка, говорить комплименты и слушать человека, стать для него чем-то безопасным, ассоциироваться с чем-то хорошим. только вот что делать дальше с этой близостью, она не знала, ведь не кубок же это пластиковый, чтобы на полочку поставить и пыль протирать раз в полгода? как же разговаривать с человеком дальше, когда рубеж 'доверие' уже пройден? это представлялось ей посложнее, чем квантовая физика. 

если отсутствие так воспеваемой поэтами и художниками любви к окружающим можно было списать на легенду о 'той самой' которая должна волшебным образом появиться и разрешить разом все сомнения на этот счёт, то что же делать с абсолютной нелюбовью к родителям и семье? это те люди, которых, казалось бы, любит каждый живой человек. недаром все жужжат о том, что семья–единственные люди, которые всегда будут на нашей стороне. кочо не могла вспомнить, когда в последний раз откровенно говорила с матерью или отцом. кочо просто не испытывала к ним ничего, кроме лёгкого раздражения от того, что кто-то постоянно пытается ей что-то навязать. любовь, как она считала (или хотела считать?), вообще чувство весьма абстрактное, переоценённое и нереалистичное. сами посудите, ведь невозможно полюбить человека настоящего, живого, можно лишь любить его образ, ограниченный возможностями вашей фантазии. её вообще раздражал тот факт, что она была заперта в клетке собственной черепной коробки, потому как иногда ей становилось там чертовски тесно.

что-то мы слишком увлеклись воспоминаниями о былом и пустыми философскими метаниями, моя вина. в реальность здорово возвращает холод кафельной плитки, так некстати недавно положенной в ванной каких-то пару месяцев назад. дрожь пробегает по всему телу, словно ток по оголённому проводу, и резким рывком возвращает мысли на землю. шинобу совсем отвлеклась от увлекательного процесса собственного убийства, с кем не бывает. она абсолютно голая, но рядом аккуратной стопкой лежит запасная одежда и бинты (на случай, если всё снова пройдёт неудачно, и придётся поспешно приводить себя в порядок, ведь, как пелось в той песне, 'даже если тебя отпиздить, ты просто залижешь раны, и снова станешь красивой, весёлой и сексуальной'). тело продолжает бить крупная дрожь, а челюсть, кажется, свело от напряжения. в голове словно огромный термитник, где тысячи, десятки, сотни тысяч мелких насекомых ползают и грызут её череп изнутри, делая пребывание в сознании практически невыносимым, а правую руку обжигает ледяная ручка скальпеля. решившись наконец, она делает первый надрез, недостаточно глубокий и длинный, исключительно ради пробы пера. боль яркой вспышкой пронзает её сознание, и на секунду в голове становится тише, будто насекомые остановились, напуганные неожиданной вспышкой молнии на небосводе. кроваво красное 'я', подобно лесному ручью, рассекло её предплечье.

легче. тише. 

ещё пара-тройка надрезов, и в голове проясняется, словно после бури сквозь облака проглядывает солнце. страха не осталось, наконец. стало спокойно. один глубокий и длинный, занимающий всё предплечье разрез словно высвобождает томившихся под кожей термитов, и они вместе со свежей, горячей и липкой кровью покидают её хладное тело. ещё несколько подобных, уже на обеих руках и левом бедре, и у неё начинает кружиться голова (интересно, от боли или потери крови?). она поправляет непослушную прядь, выбившуюся из-за уха, и делает последний, словно перерезает ленточку на финишной прямой долгого и мучительного забега. спустя каких-то несколько минут (а может, и секунд? время абсолютно перестало существовать для неё, шинобу больше не волновали подобные мелочи) в глазах темнеет и мыслить становится всё труднее. кажется, она съезжает на ледяной пол окончательно, ударяясь головой о так некстати подвернувшийся плинтус, и наконец проваливается в долгий, чудесный сон без сновидений. последним, что она услышала, был приглушённый лязг выпавшего из её руки скальпеля и звук автомобильного клаксона с улицы–видимо, кто-то слишком задержался на проезжей части. 

'как неосмотрительно с их стороны..нужно быть аккуратнее, это ведь так опасно для жизни.'

хорошо, всё-таки, что она решила не покупать тот плащ–сейчас его бы некому было носить, и это стало бы пустой тратой денег. шинобу могла лишь надеяться, что все те добрые люди, которые имели несчастье быть с ней знакомыми, не сильно разочаруются в ней. расстроить кого-то–это последнее, чего бы она хотела. и всё-таки, какая же она бестолковая получилась. бестолковая шинобу, прожившая бестолковую, короткую и полную позора и пустых страданий жизнь. остаётся лишь надеяться, что жизнь после смерти–иллюзия, созданная людьми, которые до чёртиков боятся умереть, да и только.