По стеклу с внешней стороны и по обившему карниз металлу стучало. Дождь выбивал неравномерную дробь, шелестел об асфальт, стоял плотной завесой, не давая рассмотреть даже жилища, находящиеся на противоположной стороне улицы.
В форточку время от времени врывались порывы свежего ветра, теплые и пахнущие свежестью, сырой землей, мокрой листвой, едва-едва успевшей развернуться в теплую пору, и каким-то неповторимым, естественно повисающим в воздухе запахом надвигающегося лета.
Чуя проснулся из-за стойкого ощущения скользящего по обнажившимся стопам сквозняка. Пошевелил пальцами, убедившись, что одеяло уползло в сторону, оставив конечности обнаженными, дернул локтем и натянул материю на голое плечо, вжимаясь в подушку щекой, из-под ресниц пристально поглядывая на ссутулившегося мужчину, сидящего на краю кровати.
Спина саднила, чувствительный зад ныл, ощущаясь неправильно — наверняка между ягодиц все покраснело и припухло. Чуя отлично знал, что попытка коснуться себя отзовется жжением и болью, и потому не дергался — без жирного крема там все равно делать нечего.
Мазать себя сам он мог, но не любил — предпочитал подставляться под пальцы, даже зная, что любовник не удержится и протолкнет их глубже, растягивая только утихшие мышцы заново.
От одной мысли об этом тепло стекло в пах и так там и осталось. Чуя поерзал, после чего перевернулся на спину. Осаму, слишком погруженный в его бумаги, даже не обернулся, продолжая сортировать всю эту макулатуру и где надо подделывая подпись — в этом он был настоящий мастер.
Чуя наблюдал за процессом с растущим в груди и животе теплом: пассивное созерцание того, как кто-то работает вместо него, будило шаловливое желание мешать процессу.
Прижаться к широкой спине, стягивая полосы бинтов со старых шрамов, стащить очки с кончика носа; чем оставаться в них, лучше бы уж включил лампу.
Холодная нога поползла по ткани, пока Чуя не уперся ею в бедро Дазая. Горячая кожа приятно ощущалась под стопой, Чуя слегка вжал пальцы, пытаясь украсть больше этого тепла, потом повел ими вверх — по боку, по спине, по лопатке.
Сполз с подушки на середину постели, но смог довести кончики пальцев до чужого плеча — и соскользнул. Ноготь задел тонкую светлую кожу на бицепсе, не укрытом бинтом, провел безболезненную белую полосу сверху вниз от острой косточки плеча к локтю.
Дазай поймал ее уже почти у сгиба своей руки, охватил горячими пальцами лодыжку и икру и потянул Чую так, что тот, собрав гармошкой простынь, прижался к нему задницей, так и оставшись на спине с задранными ногами.
Подъема стопы коснулись губы раз, другой. Чуя еще изгибался от побежавших по коже мурашек, а Осаму уже успел отложить бумажки и принялся за дело всерьез, покрывая поцелуями лодыжку, чтобы через мгновение провести языком долгую мокрую линию к пальцам, втягивая большой палец в рот.
От этого Чуя взвился, а за окном словно специально потемнело еще сильнее, ливень превратился в ураган.
Дазай не отпустил его, ни когда в спину ему уперлась вторая стопа, ни когда Чуя заизвивался от щекотки, стекшей по нервам к нему в живот и в пах.
Все облизывал пальцы, обсасывал, держа стопу бережно и крепко двумя руками, поглаживая Чую против рыжих волосков на ноге, отчего его только сильнее дергало, словно от ударов током.
— Дазай, — сдавленно позвал Чуя, царапая себе грудь: в солнечном сплетении щекотало, он мечтал задохнуться, лишь бы не ощущать этот сквозняк, гладящий его по нервным окончаниям во всем теле. Член набух кровью, но не встал до конца, без стимуляции рукой оставаясь мягким.
Чуя знал, что будет не кричать, а визжать, если его сейчас коснуться.
Но Осаму не трогал. И не планировал трогать. Нога Чуи очень ему понравилась, и можно было даже представить, как он будет бережно разувать его, когда они окажутся здесь в следующий раз. Усадит на кровать, опустится на колено и стащит туфлю, потом отбросит носок. Будет долго мять стопу в руках, а от массажа у Чуи встанет до закатывающихся глаз, и он получит по рукам за то, что расстегнул штаны. Розовая головка члена будет торчать из-под резинки трусов, сочась смазкой, вот как уже сейчас, и он будет ныть, ныть и хныкать, умоляя партнера отпустить его пятку и взять кое-что еще.
Желательно в рот, конечно, но и от взаимной услуги Чуя не откажется. Сосать, когда отсасывают ему, Чуе нравилось.
Но Осаму сейчас почему-то всецело покорила его нога, и отвлечь его не получалось, хотя Чуя не отказался бы сейчас даже, чтобы его развернули на живот, шлепнули по заднице до жжения, а потом еще и еще, раскрытой ладонью и чем-то мягким — почти под самыми яичками, когда он прогнется. Чтобы мошонка закачалась, подтягиваясь к телу, а Дазай вжал пальцы между яиц до темноты в глазах и дрожи в хрустнувшем позвоночнике.
Чуя мелко и часто дышал, приоткрыв рот, и член у него на глазах поднялся, даже дернулся пару раз, поджавшись к животу. Осаму бросил на него пронзительный взгляд и выпустил его ногу, резко заинтересовавшись неожиданным возбуждением.
— О чем ты думаешь? — низкий голос чуть хрипел, когда Осаму помог Чуе подняться повыше на кровати, чтобы лечь самому.
— О тебе, о следующем разе здесь, о том, что мы могли бы еще сделать, — голос Чуи стал ниже, более тягучим. Трахаться хотелось так, что свербело, зудела кожа — хоть с себя ее снимай.
Сердце бухало, и все тело стало одним сплошным сердцем. Чуя тек, возбужденный, член лежал на животе, набок с головки текло прозрачное, теплое и вязкое, не сильно — но очень показательно.
— Поделись со мной, — почти приказал Дазай, и от властного тона Чую прошило от макушки и до пят мгновенно.
— Лучше покажу, — он одним движением перевернулся на живот, встал на колени, прижимаясь грудью и выпячивая зад, не видя интереса на лице Дазая и как тот облизнулся, глядя на приоткрывшуюся в такой позе розовую дырку, припухшую с ночи.
Большая ладонь с длинными пальцами легла на ягодицу — очень правильно, крепко, как надо. Чуя слегка поводил бедрами, и Осаму взялся двумя руками, стискивая пальцы, разминая упругие половинки, разводя, чтобы посмотреть, трогая пальцем — так, что у Чуи сбивалось дыхание.
— Шлепни, — выдохнул он. — Так, чтобы было хорошо.
— Тебе или мне? — уточнил Осаму.
— Обоим, — Чуя облизал пересохшие губы и уткнулся в свои руки.
Шлепок и последующая хватка не заставили себя ждать. Чуя выдохнул «еще» и так снова, и снова, и снова, ощущая, как горит зад и как дергает мышцы: сладко, больно, а у него стояло и текло, и было хорошо, и даже не верилось, что можно так расслабиться, так довериться, так отпустить себя, стать бескостным.
— Ты похож на нашкодившего мальчишку, — Осаму ухмыльнулся, любуясь красной задницей любовника, задранной повыше, следами своих ладоней, и снова ударил, с оттягом, растирая кожу, стискивая ее, с лихорадочным румянцем отмечая, что у Чуи так и не упал, а головка блестит смазкой. И капает.
Хорошо, что он не подложил подушку под бедра: Чуя слегка покачивался, и было очевидно, до чего ему хочется подрочить себе.
— Трогать себя нельзя, маленький проказник, — Осаму почти урчал, хищно отметив, как Чуя дернулся.
Но его ответ заставил дернуться уже Дазая.
— Хорошо, папочка, — глухой голос, хороший глухой голос, когда от возбуждения сковывает голосовые связки, говорил, что они все делают правильно.
Осаму шлепнул подставленный зад еще несколько раз, искренне наслаждаясь процессом, после чего с хлопком опустил ладони на горячую кожу, вырвав из Чуи стон — того перекорежило, мышцы заиграли под тонкой кожей плеч, спины, рук, а потом снова затихли.
— Хороший мальчик, — Осаму погладил пышущую жаром кожу, сжал в кулак мошонку, помял выставленные яйца, играя с их плотной тяжестью, а потом опустился на четвереньки сам.
Чуя рискнул пискнуть, когда чужой язык вылизал ему промежность и опустился на мошонку, подцепил поочередно яички и прошелся по члену, не давая, однако, толкнуться в рот.
Ловкий язык, он кружил по навершию по самому краю; по щели, дразня, заставляя головку обнажиться — ярко-розовую, гладкую, мокрую — а потом язык пошел обратно, надавив за яйцами так, что Чуя заскулил и тут же застонал в матрац, когда Дазай пальцами растянул анус.
— Лежи смирно, — холодная смазка мало способствовала, но за это Чуя получил еще два шлепка и весь сжался, ощущая, как щекотно маслянистая субстанция растекается по промежности.
А Дазай уже развел ягодицы и, пролизав ложбинку между ними, подобрался к самому чувствительному месту, разлизывая припухшее кольцо мышц, прежде чем втолкнуть язык.
Чуя бессильно метался, подвывая, постанывая и тщетно подаваясь навстречу. Осаму держал его в клещах своих рук, не давая своевольничать, вылизывал внутри, заставляя мечтать стать еще чувствительнее.
Чтобы, как под наркотой, кончить сейчас вот от этого, от тисков пальцев. Даже соски заныли, и он тер их сам, дергаясь, когда тело прошивало удовольствием.
— Осаму, — захныкал Чуя, когда терпеть стало невмоготу. Член болезненно пульсировал, кончить хотелось, но он не мог. Не мог сам. Рот был сухим, наполняющимся голодной слюной, когда он чуял запах чужого тела. — Хочу 69.
Дазай в последний раз сжал его ягодицы руками и отстранился.
— На бок, — скомандовал он, ладонью давя на бедро и заваливая Чую, у которого от напряжения затекли все мышцы. Тот упал со стоном, повозился, перекатился, потянулся и, наконец, лег. Мокрый член оставил на бедре влажный след, который Осаму проводил внимательным взглядом.
Большая часть их разницы в росте пришлась на ноги, и это было очень удачно. Чуя мог и любил отсасывать, исполнение минета под толикой давления заставляло его делать это по-настоящему грязно, жадно и с полной самоотдачей.
Они устроились, и Осаму довольно простонал, толкнувшись в тугой рот головкой и тут же направив любовника рукой, умоляя взять глубже.
— Какой же Чуя-кун жадный до члена, представить невозможно, — хрипло вздохнул он.
У Чуи загорелись уши.
Осаму дал себе две минуты, наслаждаясь заслуженной лаской. Лицо пекло, Чуя в его руках тоже пылал, держась за его бедра двумя руками, успевая и контролировать толчки, и дразнить Осаму мелкими полизываниями юркого языка.
Дазай смаковал каждое мгновение, а потом заставил себя собраться и подошел к делу со своей стороны.
Возбужденный член гладко вошел, головка проехалась по языку, и он пропустил ее дальше, вбирая член глубже и смыкая губы плотным кольцом. Сосать он привык почти не выпуская изо рта, оглаживая каждую вздутую венку, каждый миллиметр бархатной кожицы.
Под ладонями ритмично гуляли чужие бедра: инстинкт не позволял лежать смирно, но Осаму был и не против. Длинные пальцы надавили между ягодиц, и те разомкнулись, принимая пальцы в себя. Жарко, тесно, влажно. Осаму выпустил член, чтобы горячо выдохнуть, подул на головку — Чуя дернулся, его зубы опасно надавили на кончик, и Осаму даже зажмурился. Терзать такими играми Накахара мог мастерски, и ведь он кончал от этих опасных манипуляций.
Пальцы задвигались, ими Осаму задал ритм, и оба под него подстроились. Волнующее место внутри чужого тела от плотного касания развязало Чуе язык. Он стонал, исступленно работая губами, и Осаму несдержанно кончил первым, жалея, что не выйдет заставить Накахару кончить на пальцах.
Впрочем, Чую тоже хватило ненадолго. Осаму выдоил его до капли, продлевая оргазм, заставляя глухо мычать с так и не выпущенным изо рта членом вместо кляпа: мелькнул страх быть укушенным, но пропал, погребенный адреналиновым возбуждением.
Они расцепились с трудом, свалились как попало потной грудой, Осаму смахнул игнорируемый прежде пот с лица, а Чуя вытер мокрый живот и ладони. Кожа блестела в утреннем сумраке, дождь и не думал заканчиваться, будто кто-то остановил время.
— Взять смазку в душ? — из всех ленивых тонов этот у Дазая был самым ленивым; голос сытости и достатка, голос абсолютного удовлетворения.
— Хочешь в следующий раз посмотреть на меня в шортиках, папочка? — Чуя со смехом ухмыльнулся, вспоминая мелькнувшие в процессе обращения.
— Лучше в школьной форме. Женской. Не забудь полосатые трусики, потеснее, хочу давить языком тебе на яйца сквозь ткань и видеть, как у тебя встает, — Дазай широко раскинул руки.
Они ни о чем не жалели. Напарники в прошлом, любовники в настоящем; у них был общий дом, в котором они прятались иногда, а в остальное время — был огромный, просто грандиозный спектакль, в котором они играли свои роли.
Дождь закончится, выглянет солнце, и мир снова увидит их маски.
Один из самых странных детективов Вооруженного Агентства, Дазай Осаму.
Один из опаснейших Карателей Портовой мафии, Накахара Чуя.
Здесь и сейчас, сегодня
просто они.
Осаму и Чуя. Вместе.
(25 мая 2020)