Дазаю кажется, что он сходит с ума. Вместо сна он видит алые кошмары, проваливается сквозь дым шашек и падает в лужи, смешанные из воды с чем-то красным. Красная вода льет с небес, пахнет кровью, мажет вещи, разъедает кожу. Он прячется под навесом, но и это не спасает.
Он просыпается от собственного крика, просыпается в слезах и судорогах, и даже когда зеркало не отражает следов, он ощущает фантомную боль.
Тело помнит, как умирало, разъедаемое каплями красного дождя.
Ночь за ночью, кошмары преследуют его.
Дазай моется после сна и меняет бинты на чистые, но даже это не помогает ему избавиться от наваждения. Люди вокруг шепчут, что он сходит с ума, Осаму думает, что, вообще-то, уже давно. Смерти во снах мучительны, пальцы не чувствуют жар, ладони покалывает холодом. Кажется, руки слушаются его постольку-поскольку.
Чуя задумчиво смотрит, как он монотонно чистит пистолет, раскладывая детали на белом носовом платке — это даже не пистолет Дазая, откуда такое рвение? Мысли рыжего угадываются по выражению глаз и мелкой моторике — Чую вообще легко читать.
Осаму хочется собрать пистолет и выпустить в напарника всю обойму, хочется напиться до беспамятства, но страх заснуть душит все чувства. Дазай допивает ледяной кофе не ощущая вкуса, всю ночь пишет отчеты, утром отчитывается боссу, планирует следующую операцию…
— Сколько ты не спал? — Чуя стоит напротив, Осаму не помнит, как он пришел, где он сам и что делает. Перед глазами накрапывает алый дождь, его ум иссяк, а логика скончалась в муках. В руках распечатка со знаками вопроса — Мори не спрашивает, что за хуйня там понаписана, Мори возвращает ему ответ и сценарий, Мори посылает к нему Чую.
Дазай с трудом воспринимает чужую речь, не помнит, как Чуя привозит его домой, как заталкивает в ванну, не ощущает горячий душ. Кожа красная, ошпаренная, Чуя ругается — он по губам читает и не улавливает, что тот говорит. Вокруг все красное-красное, Осаму кажется, что он умирает, бесконечное чувство тревоги и неровный пульс заставляют вырывать себя в реальный мир, дергаясь от чужих движений, таких непредсказуемых, улавливаемых с опозданием.
Чуя вырубает невменяемого напарника ударом по шее и тащит на плечах в кровать — Дазай не помнит, как начал бредить, он холодный и уставший. Накахара ругается, но, одев напарника в подобие пижамы, раздевается сам и ложится рядом, на всякий случай крепко прижимая к себе чужое тело — чтобы чувствовать, что тот все еще дышит.
Дазай плывет в алом кошмаре, дождь убивает-убивает-убивает его, но со спины сверкают алые зарницы. В темном мире с алыми дождями восходит совершенно алое солнце, как будто газовый гигант уже переродился, и умирая в алом мире, он ощущает, как солнечный ветер несет его прах.
— Надеюсь, из пепла здесь тоже растут цветы.
— Надеюсь, ты все-таки проспишься и перестанешь нести хуйню, — голосом Чуи отвечает солнце, и Дазай позволяет себе смешок, прежде чем навсегда покидает мир красного дождя.
Темнота мира снов, в которой он не был уже почти два месяца, тиха, безмолвна — и пахнет одеколоном Чуи, чье присутствие согревает не менее успешно, чем его прижавшееся к спине тело.
Осаму не просыпаясь натягивает одеяло на мерзнущее плечо и засыпает окончательно.
С этого момента для снов и чужих миров он становится совершенно недоступен.
(17 декабря 2020)