Гоэмон... Не такой, как другие. По правде говоря, ко многим его особенностям Дзиген всё ещё не привык. Если Люпен жутко умный, но при этом вполне предсказуемый в бытовом плане (особенно если живешь бок о бок с ним столько, сколько это делает Дзиген), то пытаться понять Гоэмона — как открыть сложнейший сейф. И это даже не говоря о том, что в их воровских делах Ишикава всегда следует каким-то своим принципам и соображениям, с этим все давно смирились и незлобно шутят на эту тему. Дело в... В отношении. Как понять, как Гоэмон вообще к тебе относится? Не то чтобы Дзигена это вообще волновало. Только вот с Люпеном всё куда понятнее: он друг, он говорит то, что думает. Иносказания же (а чаще и просто красноречивое молчание) Гоэмона Дайске повергали в пучину сомнений.
Ну, он бы и не думал об этом столько, если бы не пытался с ним сблизиться. Загвоздка в том, что именно пытался. Понять самурая, застрявшего во временах своего прославленного пра-пра, для Дзигена, далёкого от тонкостей древнеяпонских правил, по которым жил Гоэмон, было почти нереально.
А понять хотелось. Очень хотелось знать, почему Гоэмон всегда его защищает, хотелось знать, почему глаза Ишикавы светятся таким азартом в бою именно с ним, Дзигеном. И почему Гоэмон как будто скован чем-то невидимым, когда они одни.
А ещё хотелось бы с самим собой разобраться. Хотя чего тут думать: ну да, ну влюблён, но ведь пройдёт же? Ничего серьёзного. В первый раз, что ли? В первый раз хочется утонуть в чужих (родных) глазах, в первый раз хочется смотреть на него целую вечность... Нет уж! Такие вещи Дайске Дзиген за всю свою жизнь наловчился игнорировать. Как и мысль о том, что он может кому-то нравиться всерьёз.
На самом деле, спроси вы хотя бы Люпена о том, как у этих двоих с взаимопониманием, то он бы хитро улыбнулся, прикрыв один глаз, и приложил бы палец к губам.
— Не так громко. А то услышат, как я им на самом деле завидую.
И был бы совершенно честен. Работа в команде, умение поймать ещё невысказанную мысль партнёра... Да, они однозначно образуют отличный дуэт.
Единственное, чего оба не видят — то, как сильно их друг к другу тянет.
...Сидя на балконе под вечер, когда солнце уже почти зашло, и попивая виски из стакана, Дзиген злился. День у него был откровенно дерьмовый, настолько, что он был готов выстрелить в первого, кто выйдет на этот чёртов балкон. Мысль эта так его захватила, что он взялся за рукоять верного магнума, как только услышал тихие-тихие, почти кошачьи шаги, но тут же одёрнул себя. Так ходил только один человек, в которого Дзиген ни за что бы не выстрелил вот так, без договорённости, не в рамках дуэли.
Гоэмон не проронил ни слова. Просто сел неподалёку, как всегда, как бы обняв свой меч. Где-то на задворках утомлённого сознания Дзигена промелькнуло желание быть так же близко к Гоэмону, как Зантетсукен сейчас. У него не было даже сил отгонять такие мысли... Дайске смотрел на последние лучи заходящего солнца сквозь свой стакан и думал, что вот в кино в такие моменты главные герои обычно целуются. Жаль только, что главный герой — точно не он сам. Он обычно и не стремился, но сейчас жалел... Не знал сам, о чём. Если бы он был лучшей версией себя, если бы мог просто подойти к нему и сказать обо всём, что думает, поговорить по душам, тогда всё бы решилось. А так — только ловить взгляды из-под полуопущенных век, всегда покорно принимать его помощь и гадать, гадать, ради чего это всё. И сидеть вот так на балконе, глядя на небо и не перекидываясь ни словом.
Солнце опустилось за горизонт, наступали сумерки. Дзиген свой виски давно допил и боролся с желанием запустить стакан в стену. Самурай, конечно, промолчит и не станет задавать лишних вопросов, но показывать свою слабость перед ним очень не хотелось.
Голос Гоэмона неожиданно вывел стрелка из его невесёлых мыслей. Негромко кашлянув, Ишикава вдруг негромко, но отчётливо произнёс:
— Луна сегодня такая красивая.
Дзиген покосился на него и поджал губы. Вот и то, о чем он беспокоился. Снова ребусы какие-то, а может, Гоэмон просто озвучил свои наблюдения. А ответить что-то надо.
— Такая красивая, что умереть можно, — буркнул Дайске, отведя взгляд. Ничего лучше он не придумал.
«Поздравляю, ты всё испортил».
Тут он был неправ: если бы он посмотрел на лицо Гоэмона в этот момент, то понял бы, что это было лучшее, что он мог сказать. На лице самурая медленно проявился едва заметный в сумерках румянец, а его пальцы крепко сжали меч. Спустя недолгое время он поднялся со стула, чем привлёк внимание Дзигена, и подошёл к нему... Достаточно близко, чтобы у стрелка в голове возникла сразу целая куча вопросов. Эта куча увеличилась сразу вдвое, когда Гоэмон осторожно стянул с его головы шляпу.
«Чёрт, чёрт, чёрт, что ты—»
Шляпу Гоэмон аккуратно отложил на столик и на секунду нерешительно замер, встретившись взглядом с Дзигеном. И Дайске сдался, проиграл этим глазам, смотревшим на него настолько нежно, что это казалось сном: он несмело взял самурая за руку, бессознательно и мягко погладил большим пальцем его узкую ладонь... Лицо Гоэмона растерянно вытянулось на несколько мгновений, затем он зажмурился и, наклонившись к Дзигену, быстро и неловко чмокнул его в губы.
Дзиген был настолько шокирован, что, пока пытался что-то сказать, Гоэмон успел выпрямиться, нерешительно потоптаться рядом и направиться к выходу с балкона. Голос Дайске настиг его уже в дверях:
— Погоди.
Самурай замер.
— Ты... Ты уже закончил? Я, может, продолжения жду, — Дзиген поднялся, стараясь держаться как обычно. Загоревшийся в комнате свет, проходящий сквозь задвинутые шторы, осветил его лицо, буквально горящее от произошедшего. Гоэмон, поглядев на него через плечо, развернулся и вдруг несмело улыбнулся, и от этой улыбки у Дзигена закололо в сердце.
— Ты прекрасен, — вырвалось у него быстрее, чем он смог обдумать то, что говорит.
Гоэмон моргнул и отвёл взгляд.
— И ты, — спустя несколько ужасно долгих для Дзигена мгновений ответил самурай. У стрелка перехватило дыхание. В происходящее он всё ещё до конца не верил... И когда Гоэмон снова подошёл к нему, медленно, как будто тоже не решался, у Дзигена задрожали колени. Это... Это чувство было несомненно сильнее, чем всё, что он испытывал ранее. По крайней мере, сейчас он был в этом уверен.
— Гоэмон, я... Я был уверен, что этого никогда не произойдёт, но ты... — Дайске замолчал: ему не хватило воздуха. Но Гоэмон покачал головой, прикрыв глаза.
— Ничего не говори. Ты уже всё сказал.
В следующий миг Дзигена крепко прижали к себе сильные самурайские руки. И если до этого ему просто не хватало воздуха, то теперь он, кажется, вообще перестал дышать, думать и функционировать. Гоэмон обнимал его... Не по-дружески, не просто так, и этих объятий хватало, чтобы заменить тысячи несказанных слов. Неловко и неуверенно, но Дайске обнял его в ответ и с этого момента как будто исчез. Он не запомнил, сколько они так стояли, только мерное дыхание Гоэмона возле его уха отсчитывало время...
— Я люблю, — тихо выдохнул в шелковистую шевелюру самурая Дзиген.
— Тебе не... холодно? — как будто невпопад пробормотал Ишикава, но Дайске лишь улыбнулся.
— С тобой — никогда.
Освещённые лишь слабым светом лампы из комнаты, пробивающимся сквозь шторы, они стояли, крепко обнявшись...
Луна в ту ночь была закрыта тучами, так и не показавшись.
***
Дзиген стоял, сжав кулаки, и был в микроскопическом шаге от того, чтобы ударить Люпена. Причина заключалась в том, что Арсен лежал на диване и наглейшим образом над ним смеялся. Да как смеялся: заливался хохотом, болтая длинными ногами в воздухе, и иногда сипел что-то нечленораздельное.
— Это, чёрт подери, не смешно!
— Прости, Дзигенчик, но это звучит, как анекдот! — Люпен утёр проступившие слёзы. — Давай повторим: ты ничего не слышал о том, как японцы признавались в любви, и тем не менее ответил правильно?
— Да откуда мне знать было! Дурацкий способ какой-то, — буркнул весь красный Дайске. Он только сейчас пытался уложить в голове масштабы своего везения.
— Но ты так естественно ему ответил, что напрашивается вывод: если способ дурацкий, — Люпен состроил хитрую рожицу, — то ты...?
В него тут же с размаху прилетела подушка.
«Очень сильно влюблённый дурак», — подумал Дзиген, выходя из комнаты, и улыбнулся. Гоэмон ждал его во дворе.
Кажется, первый шаг к решению проблем с взаимопониманием сделан.