Фемт создаёт. Снова. Из-под привыкших ко всему рук в перчатках рождается очередное нечто. Нет, в этот раз не так, из-под палки и ради веселья за завтраком. Как там... Не ради людей, а ради искусства.
У нечто ограниченный срок жизни. Оно разложится потом, распадется на атомы. Ну, через недели две. А до того будет услужливо смеяться над его шутками с летальным исходом, будет стоять рядом, когда она взорвет во-он тот раздражающий до одури небоскрёб, и даже подаст нож, если вдруг подвернётся материал для операции. И будет улыбаться. Не так, как надо. Чего же он не доложил, где не постарался? Отчего его творение так противно ему самому уже после двух недель общения?
Хотя какое общение... Вон те ребятки, которых за завтраком слепишь, и то живее. Лапочки! Ну так они на высокий интеллект и не претендуют. А это...
— И ваши нервы, словно нити, надёжно пришиты к пальцам моим, — напевает он, разрезая и сшивая, снова разрезая и снова сшивая, добавляя всяких порошков и плюясь ядом. Знает же, что вскоре его детище ему опротивеет и оттого погибнет. И всё равно делает. Да это и погибелью не назовёшь: просто перестаёт существовать. Как и не было. И как бы ни была кукла остра, что бы ни говорила, это всё равно.
— Уколы их метки, но все они марионетки, — смеётся Фемт. Король Разврата, на тебя уже глядит твоё детище, глядит пусто, и тебе уже прямо сейчас мерзко. Алигура, кстати, не раз замечала, что живые люди — более интересный материал. Дилетантка! Один раз поработала с людьми и выпендривается. Да ещё и ради себя любимой. Фу.
Сколько у Фемта в прихвостнях марионеток, а сколько — не его рук созданий? Он и сам не помнит. Какая разница? Главное — они есть. Вот, кстати, чудовища лучше выходят. Такие симпатяги! Для своих апартаментов Фемт старается больше всего. И главное, главное! Разум у этих самостоятельный. А куклы... Человеческий мозг такой мощный и одновременно бренный, что Фемт и не берется изучать. Зачем? Проще создать это.
Он даже не записывает то, как создавал — каждый раз импровизирует. Выглядит забавно! А чувствуется, как рутина. Но зависимость от хобби, что тут поделать.
Слепит, сошьёт — и гуляй. А что, есть не просит. Разве что само съедят его «малыши». Ну и не жалко.
Выходишь на балкон и упиваешься хаосом. Он как будто течёт сквозь тебя. Нет, он живой, он дышит! Хаос был ещё задолго до Фемта, оттого уважения в Короле Разврата ещё больше.
— Старею я, — жалуется он в никуда. — Ну никакого размаха! Только кукол каких-то клепаю... Нет, ну они неплохие же, а!
Неплохие, это да. Но нет в них того будоражащего кровь духа Хаоса. Да в последних его творениях вообще нигде ничего подобного.
— Фу. Хоть кури.
И курит — от самодельной сигареты, кажется, исходит слезоточивый газ. Ну, ему что за печаль? Глаз-то нет... В пределе досягаемости газа. А вот людям в городе несладко. Ну и что?
— Слезоточивый газ, куклы... Тьфу, ну бред, ну бред! Где размах, где боль и страдания, где веселье?!
Возможно, он просто не хочет признавать, что творческим кризисом не только люди мучаются.