Здесь почти никогда ничего не менялось. Небо оставалось белым, воздух горячим, а несильный ветер вычерчивал на жёлтой траве нескончаемые узоры. Поэтому первую часть своей вечности я провёл, совершенно потерявшись во времени. Позже я научился улавливать, как иногда ослабевает давление света на кожу и становится немного легче дышать. Я условился с собой считать это время ночью. Впрочем, к тому моменту меня уже мало это интересовало. Моя ярость, раньше толкавшая на бесконечные разрушения, выгорела дотла, не находя себе применения. Здесь нечего было разрушать. Разве что сам Мир. Но почему-то этого мне как раз не хотелось. Забавно, ведь в своём родном Ехо я только об этом и мечтал. Мир виделся мне клеткой, тюрьмой, освободиться от которой я смогу, лишь спалив её без остатка. И я очень старался. Разрушать клетки, границы, рамки – это всегда была моя самая искренняя страсть. Но теперь, попав в настоящую тюрьму, я не спешил заняться тем же. Может, потому что я должен был умереть с этим Миром. А в Ехо… Непонятно, откуда, но я точно знал, что вместе с тем Миром я не умру. Нет, напротив, с его гибелью я наконец обрету свободу.
А может, всё ещё проще, и я просто готов был из кожи вон вылезти, лишь бы сделать наперекор этому Кеттарийцу. Хочешь сохранить Мир, спасти его от гибели? А я буду раскачивать его Стержень и выжимать досуха магию. Запер меня в Мире, стоящем на пороге гибели, в надежде, что я умру вместе с ним? Ну уж нет. Я выживу. Я вынесу. Я даже этот Мир удержу, лишь бы не стало по-твоему.
Чиффа. Я ведь ждал тебя. Ждал, когда ты придёшь проверить, как тут твоя жертва. Когда ты удивишься, почему этот морок ещё не рухнул вникуда, и шагнёшь на сухую жёлтую траву, чтобы удовлетворить своё лисье любопытство – как? И тогда я вцепился бы тебе в глотку.
Да, я помнил, что здесь ты сильнее, но мне было плевать. Моя ярость требовала выхода, любого, пусть самого безумного. Потом я чуть успокоился и решил, что не для того выжил, чтобы просто всё повторить. Нет, я буду умнее. Пусть моих сил не хватит, чтобы победить, но хоть удержать-то я тебя сумею? Хотя бы несколько секунд? Пока этот Мир будет корчиться в агонии, когда я одним ударом прерву его жалкое существование. Если уж ему и суждено погибнуть, то пусть погребёт нас обоих. Надеюсь, я успею увидеть удивление в твоих глазах, Чиффа? Или, может быть, даже страх? О-о-о, это стало самой большой моей мечтой ещё на кусочек вечности. Всё, что мне было нужно – понять, как удержать тебя.
К счастью, у меня было много времени, чтобы разобраться. Я научился понимать этот Мир, изучил его вдоль и поперёк, подчинил себе до последней травинки, до дуновения ветерка (кроме тех ураганных порывов, что мешали мне уйти, к сожалению). Я создал сети, оплетающие его так, чтобы ничто извне больше не могло его разрушить, но в то же время, мне для этого нужно было лишь малейшее усилие воли. Я выстроил защиту, чтобы никто не мог сюда войти. Никто, кроме тебя. И мне осталось только ждать. Иди же ко мне, Чиффа. Неужели тебе не интересно посмотреть, что я тут натворил? Где же твой любопытный лисий нос?
Но прошла ещё не одна вечность, а нос всё не показывался. Пламя во мне, порядком остывшее за время изучения Мира, превратилось в угли, потом они подернулись пеплом, а после и вовсе угасли. Ярость утихла, и вместе с ней ушли последние желания. Мне начало казаться, что я уже умер, ведь только мёртвым может быть ничего не нужно.
Поэтому, когда однажды натянулись и запели незримые нити моей ловушки, наперебой сообщая мне: «Он здесь! Он пришёл! Лови! Хватай! Круши!», – я вначале лишь поморщился. Сколько же бестолкового энтузиазма у меня когда-то было. Сколько пустой, ненужной суеты. Ну, пришёл, ну, здесь, и что теперь?
– И что теперь? – вслух повторил я, когда Кеттариец уселся на траву рядом со мной.
– Да ничего, – пожал плечами тот. – Поболтать вот зашёл.
– Поболтать, – усмехнулся я. – И только?
– Не только, – легко согласился он. – Скажем так, я пришёл проконсультироваться.
Его ответ всё-таки заставил меня поднять глаза от земли и взглянуть ему в лицо. Я тут же об этом пожалел – сознание на мгновение помутилось от давно забытого ощущения, меняясь, перестраиваясь… отражая. Уголок губ сам собой вздёрнулся в насмешливой улыбке, голос стал вкрадчивым:
– И какого же рода мои тайны могли внезапно заинтересовать великого Кеттарийского охотника? Ещё и столько лет спустя.
Тьфу, гадость. В старые времена я бы уже с ума сходил от желания испепелить на месте того, в чьи ощущения был вынужден так резко и глубоко окунуться. Сейчас это вызывало не более чем далёкое глухое раздражение. Впрочем, я преувеличиваю, собеседников, подобных этому, я ценил даже тогда. Обычно мне приходилось отражать куда менее приятные вещи: сплошь страх, раболепие и унижение. Отвратительно. Это вполне заслуживало быстрой смерти. Но Кеттариец был не таков. Его ухмылка злила невозможностью её не отражать, но не сама по себе.
– Никаких страшных тайн. Меня интересуют всего лишь твои успехи в области овеществлённых наваждений.
Тут ему удалось совершенно сбить меня с толку. Овеществлённые наваждения? Мои успехи? Разве я тратил время на подобную ерунду? Я уже хотел было озвучить ему последнюю мысль, когда до меня внезапно дошло.
– Ты это про моих детишек, что ли? Решил тоже обзавестись потомством, лис? А чем тебе традиционный способ не угодил?
– Не угодил, – сердито ответил тот, доставая откуда-то трубку и начиная набивать её табаком. – Долго, муторно и с непредсказуемым результатом.
– А тебе надо прям сейчас и чтобы всё по-твоему? – я не выдержал и рассмеялся, откидываясь на траву. Слишком уж нелепым получался разговор.
– Вот именно. Сейчас и по-моему. Ты не переживай, тонкости создания меня уже не интересуют, это всё я сделал. Даже пару твоих недоработок, вроде рассеивания вдалеке от Сердца Мира, исправил, экий я молодец. Мне интересен именно момент воплощения. Не хотелось бы какой-нибудь глупой ошибкой пустить насмарку столько трудов.
– А ведь ты серьёзно, – я замер в изумлении. – Ты правда решил воплотить какое-то своё наваждение. Что же это такое должно быть?
– Согласишься помочь – увидишь. Ты оценишь. Немногие смогут, но ты – да.
Я фыркнул:
– В любом случае, мне-то с этого какая польза? Что ты можешь мне предложить за подобную услугу, Чиффа? Не свободу же?
– Нет, свободу не предложу, – согласился он. – Хочешь, позволю взглянуть на Ехо? Работать всё равно предстоит там, – я так выразительно скривился, что он сразу понял: – Вижу, не хочешь. Может, реванш в нашей схватке тебя заинтересует?
Я зевнул. Даже дара предвидения не надо, чтобы понять, кто победит. Снова. Нет, в эти игры я больше не играю.
Чиффа склонил голову набок и хитро прищурился, приняв окончательное сходство со своим тёзкой.
– Хорошо, давай так, я покажу тебе, над чем работаю, а дальше ты сам решишь, хочешь ли помогать и за какую цену.
– А что изменится? – я встряхнул головой, завешиваясь от Кеттарийца стеной волос – знаю же, что это не моё любопытство сейчас гложет душу, но сделать с ним всё равно ничего не могу.
– Увидишь, – сказал он, поднимаясь с земли. – Идёт?
Я закусил губу. А, плевать, моё оно или нет. Главное, что удовлетворение этого любопытства принесёт мне удовольствие – этим мне сейчас грех разбрасываться. А там, и правда, посмотрим.
– Идёт, – согласился я. – А ты что, готов так вот просто притащить меня в Ехо? Не боишься?
– Не боюсь, – отрезал Чиффа. – Но и не потащу, не нужно это. Я тебе приснюсь. Так уж и быть, этот фокус я тебе подарю, причём совершенно бескорыстно. Просто когда в следующий раз ляжешь спать, скажи: «Я хочу увидеть Джуффина».
– Всего-то? А ну как я стану приходить ко всем подряд в своих снах? Я ведь и во сне многих до потери Искры довести могу.
– Охотно верю, но ничего у тебя не выйдет. Нужно, чтобы тебе ещё и хотели присниться. Не переживай, я буду очень хотеть.
С этими словами Чиффа крутанулся вокруг себя и исчез. Ветер подбросил горсть песка на том месте, где он только что стоял. А я вытянулся на траве и задумался, куда – и главное, зачем – я влез.
***
Кеттариец меня не торопил. «Когда в следующий раз ляжешь спать» – это не прямо сейчас. С одной стороны, у меня было время подумать, с другой… о чём? Но радовать его излишней спешкой тоже не хотелось, поэтому я решил символично дождаться «ночи». Вытянувшись в траве и прикрыв глаза рукой от вездесущего света, я проворчал: «Хочу увидеть Чиффу», и, уже проваливаясь в сон, лениво подумал, что стоило, наверное, использовать его настоящее имя, всё-таки в магии это часто имеет значение. А я, привычно произнеся старую кличку, могу увидеть совершенно не тот сон.
Но похоже, что значения это не имело. По крайней мере, снилось мне тёмное помещение вполне в стиле просторных спален Ехо. Мягкая, густая темнота, с которой я так давно не имел встречи, заняла меня в первые минуты, так что Чиффу я заметил не сразу. А заметив, поначалу не узнал.
– Грешные Магистры, на кого ты стал похож?! Тяжёлые же у тебя времена настали, что ты так постарел. Или это я задержался? Сколько лет прошло?
– Не так уж много, сотня с небольшим. А на лицо не обращай внимания, должность, понимаешь ли, обязывает. Мирные граждане у нас не очень доверяют всяким бывшим Кеттарийским охотникам.
– Бывшим? И чем же ты теперь занимаешься, Чиффа, бывший наёмный убийца?
– Да всё тем же, – он махнул рукой, – только не нарушая закона. Потому что теперь я – закон.
– Хорошо устроился, значит, старый лис. И не скучно?
– Без тебя немного скучно, – внезапно признал он. – Но я справляюсь. Уж очень ты затратное мероприятие.
Я не ответил на его ехидство, потому что заметил в полумраке окно. Как зачарованный, я медленно подошёл к нему, сомневаясь, хочу ли я снова увидеть очертания не слишком любимого, но всё же родного города. Стекло было мутным, словно запотевшим, но когда я коснулся его пальцами, муть разошлась и открыла мне вид на бесконечные жёлтые степи. Я зашипел от неожиданности и отдёрнул руку. За окном вновь воцарилась размытая темнота.
– Извини, любой выход для тебя будет вести обратно, – в его голосе мне послышалась нотка сочувствия, но это лишь подхлестнуло злость, собирающуюся где-то внизу живота.
– Ладно, Чиффа. Я не видами сюда любоваться пришёл. Ты, помнится, обещал показать мне нечто более интересное.
– И ничуть не отказываюсь от своих слов. Вон же оно, у тебя за спиной.
Я оглянулся и нахмурился. У меня за спиной была собственно вся комната, пойди угадай, что этот хитрец имеет в виду. Впрочем, спальня была почти пуста. Мягкий пол, груда одеял и подушек. Надеюсь, ты не сторонник подобных шуток, Чиффа? Я ведь могу и правда разозлиться.
Но тут я понял, о чём он говорил. В противоположной стене зиял провал. Словно темнота в темноте, особенно плотная, хоть руками её трогай. Мне пришлось встряхнуть головой, разгоняя наваждение, чтобы сообразить, что это всего лишь зеркало. Точнее, что это выглядит как зеркало, тут уж меня не обманешь.
Я подошёл ближе, неосознанно замедляясь, будто подкрадывался. Темнота манила и пугала. Торопила, но заставляла замедлять шаг. Я замер на расстоянии вытянутой руки от стеклянной глади, но как ни напрягал зрение, не мог проникнуть взглядом за пелену этой тьмы.
– Так сложно разглядеть, – сказал Кеттариец, невесть откуда взявшийся за моим плечом. Я бы отшатнулся от неожиданности, но был слишком зачарован тьмой, сгустившейся за стеклом. Меня можно было голыми руками брать. Впрочем, во сне все мы несколько забываем об осторожности. А я ведь сейчас просто спал.
Тем временем Чиффа достал откуда-то небольшую свечу, коснулся пальцами фитилька, который мгновенно занялся ровным тёплым огнём, и поставил её на пол у зеркала.
Тьма неохотно отступила. Всего на полшага, но мне хватило, чтобы наконец увидеть – у меня перехватило дыхание – по ту сторону невидимой стеклянной границы было… наваждение, человек, совершенно чуждая Миру тварь и самое идеальное и гармоничное на свете существо. Голова немного кружилась, тщетно пытаясь соединить в одном образе абсолютно несоединимые свойства.
– Нравится? – вкрадчиво поинтересовался Чиффа.
Я помотал головой, не столько отвечая, сколько пытаясь привести себя в чувство. Ты сошёл с ума, Кеттариец, если хочешь это воплотить. Да ещё и с моей скромной помощью.
– Ты не удержишь его человеческим телом, – сказал я, сам удивившись, как изменился мой голос. – Точнее, ты не удержишь его даже настоящим человеческим телом, не то что каким-то наваждением. Мои дети были совсем другими, не стоит и сравнивать.
– Видишь ли, Лойсо… – Кеттариец задумался, словно решая, посвящать ли меня в свои секреты. – Видишь ли, ты не слишком интересовался, хотят ли те, кто стал твоими детьми, собственно, ими быть. А он, – Чиффа положил руку на стекло, – мне кажется, вполне не прочь с нами поиграть.
Тьма шевельнулась, словно отвечая его словам, а у меня, признаться, волоски на всём теле дыбом встали. «Вполне не прочь с нами поиграть», – хорошая же формулировка. Очень меткая.
– Что до тела, тут ты, конечно, прав. Обычное наваждение долго такого не выдержит, но эту проблему я решил, заодно разобравшись и с привязанностью к Сердцу Мира... Ты был на Тёмной Стороне, Лойсо?
Я возмущенно фыркнул. Конечно, Истинной магией я занялся куда позже, чем следовало, но на Тёмной Стороне побывать успел. Пугающее место. Прекрасное, но пугающее. И тут до меня дошло, к чему Чиффа задал столь внезапный вопрос. Непостижимое сочетание идеальной гармонии и полной иррациональности того существа в зеркале. Вот откуда оно мне знакомо. Именно такая она – Тёмная Сторона.
– Ты что, создавал его там? В этом жутком месте, на Тёмной Стороне? – вырвалось у меня.
– Я создавал его из Тёмной Стороны, – с какой-то странной нежностью ответил Кеттариец. – И как у тебя только язык поворачивается называть её «жутким местом»? Беда с вами, самоучками. Небось был там без наставника и без стража, вот и испугался не пойми чего.
Я хотел было огрызнуться, чтобы он не позволял себе совсем уж откровенной наглости, но тут он с лёгкой грустью продолжил:
– Эх, если б не вся эта дурацкая история со Смутными временами и прочим концом Мира…
Фраза повисла в воздухе. Я поёжился, невольно ощутив на себе эту грусть. Потом дёрнул плечом, вспомнив, наконец, как умел когда-то отлично избавляться от навязчивых чужих чувств, и спросил почти угрожающе:
– То что?
– То я бы мог ещё столько интересного тебе показать, – сухо закончил Кеттариец. И, не давая мне возмутиться, подытожил: – А теперь давай работать.
– Эй, я ещё не давал своего согласия! – я оторвал взгляд от зеркальной глубины и повернулся к Чиффе.
Тот снова удивлённо наклонил голову набок, разглядывая меня, словно впервые видел. Потом внезапно ухмыльнулся:
– И всё-таки ты не понял. Увидеть смог, а понять – нет. Ладно, смотри внимательно. Я ведь не красоты ради говорил, что именно создал его.
Кеттариец вдохнул, закрыл глаза и снова коснулся рукой стекла. На его лице появилось выражение какой-то непонятной сосредоточенности. Так музыкант прислушивается к первым аккордам своего самого любимого произведения, слетающим со струн под пальцами. В этом было что-то от вдохновения и гордости, а ещё вроде щемящей нежности, вот только я был уверен, что на это Чиффа попросту не способен.
Тьма прильнула к стеклу с той стороны: клубилась, ластилась и изменялась. Протянулись новые нити, зазвучали, словно ноты, вплетающиеся в уже существующую мелодию. Это завораживало, но… Я встряхнул головой, пытаясь разогнать странное, абсурдное наваждение. Существо в зеркале неуловимо изменилось. И я был совершенно уверен, что теперь оно умеет неплохо играть в крак… Что за бред? Пока я в недоумении таращился в зеркало, Чиффа обернулся, оглядел мою озадаченную физиономию и засмеялся:
– Да всё правильно ты понял, не надо делать такое лицо.
– Но зачем?
– Надо же было наглядно тебе показать. То, что я считаю необходимым, я ему уже дал: и способности, и удачливость… и много ещё чего, да ты и сам неплохо рассмотрел. Не понял только, что всё это у него от меня, – Чиффа снова ласково коснулся стеклянной преграды. – А теперь будет ещё одна приятная мелочь, почему бы и нет. Заодно и мне будет с кем в карты перекинуться.
Я качнул головой. С одной стороны, всё встало на свои места, с другой – полностью вышло за рамки разумного. Чиффа хотел не просто заключить бесплотный дух в оболочку-наваждение, как это делал я. Он действительно создавал это существо. Творил его, как творит художник. А ещё он, конечно, был прав: теперь, разобравшись, что происходит, я ни за что не упущу шанс принять в этом участие. Хотя бы чтобы сломать эти самые свои «рамки разумного».
– Хорошо, будь по-твоему. Я помогу тебе с техникой воплощения. И даже почти ничего за это не попрошу. Нет, у меня всё-таки будет одна просьба, но столь незначительная, что, пока не окончим работу, нет смысла об этом говорить. И я не пытаюсь поймать тебя в ловушку обещания. Не захочешь – и ладно, не буду настаивать. Помогать тебе я согласен и без этого. Более того, даже сделаю тебе подарок. Точнее, конечно, не тебе, а ему.
Я шагнул ближе к зеркалу. Чиффа, вопреки моим опасениям, легко посторонился, не мешая мне снова вглядеться в его глубину с расстояния не больше ладони.
– По-своему, отличный подарок… Ты сделал его удачливым, как ты сам, да и магией своей поделился с лихвой… оптимизма и способностей не пожалел… – я разглядывал тьму, поражаясь, как мне открываются одна за другой всё новые грани этого существа. Собственно, я уже выбрал и знал, что буду делать, но мне почему-то хотелось подразнить Чиффу. – Знаешь, что всегда было лучшей и самой надёжной моей защитой? Впрочем, ты-то знаешь, это кто-нибудь другой стал бы называть заклинания, щиты, магию и прочие глупости.
– Знаю, конечно. Тебя не хочется убивать. По крайне мере – при личной встрече, а это, как правило, так и происходит. Обаяние – твой главный и лучший щит, а вовсе не магия.
– Верно. Моё, как ты называешь, обаяние – моя главная защита, хотя это и не мешает ему быть также главным проклятием. Но речь не о том. Я действительно хорошее «зеркало», и это не раз меня спасало. И ты наверняка в курсе, что «зеркалами» в той или иной мере были все мои «дети». Но это получалось у меня совершенно неосознанно, до сегодняшнего дня я не понимал, как. Но теперь, я думаю, смогу сделать куда лучше. Ведь быть «зеркалом» твоему творению явно не нужно, а вот лишняя защита ему, пожалуй, не повредит.
Я протянул руку и коснулся стекла. Тьма прижалась к моей ладони с той стороны, словно понимая, что я хочу сделать, и принимая мой дар. Кеттариец не только не пытался мне помешать, но ещё и довольно щурил свои раскосые глаза. Впрочем, он-то наверняка отлично видел, что я делаю. Ну и Тёмные Магистры с ним. Я быстро увлёкся так, что мне стало уже не до этого лиса. Сам не заметил, как положил на стекло вторую ладонь, а потом прижался и лбом, и практически всем телом. Ощущения были потрясающие. Я делился собой, но не ощущал ни капли потери. Мной владел какой-то бешеный восторг, сродни тому, что кружит голову на Тёмной Стороне.
Когда всё закончилось, я отступил от зеркала на пару шагов, чтобы полюбоваться результатом. Да… хорошо вышло.
– Хорошо вышло, – эхом отозвался Кеттариец. – Даже от тебя не ожидал. Что значит гений. «Зеркалом» ему, конечно, быть ни к чему, а так – прекрасно.
– Простой народ всё равно будет его бояться, как это было и со мной. Обратная сторона медали. Зато любой, кто подойдёт поближе…
– Будет безусловно очарован, – Чиффа внезапно вздохнул. – Я бы решил, что ты придумал очень красивую месть, но ты ведь сам не понимаешь, какой хороший капкан на меня поставил.
– Капкан? – я изумился. – Но ты ведь не собирался его убивать? Ни с одной жертвой так не возятся. Или…
– Что бы ты знал… Впрочем, ты прав, убивать я его действительно не собираюсь, не волнуйся. Что не отменяет факта, что капкан хорош. Ладно, довольно лирики, пора завершать наши посиделки. Готов как следует поработать?
Я был готов. Кроме зудящей на кончиках пальцев магии Сердца Мира (ох, как же я отвык от этого чувства) что-то другое, гораздо большее, теплилось в груди. Существо за стеклом хотело воплотиться, а я был лишь хорошим инструментом для этого. Кажется, именно так описал суть Истинной магии Чиффа, когда мы расстались с ним в едва живом Мире чуть больше сотни лет назад. Тогда его слова прозвучали абсурдно, но теперь я, похоже, их понимал.
***
Всё закончилось совсем быстро. Зеркало снова стало просто зеркалом. Зато в груде одеял теперь спало… спал… самый обычный человек. Я даже присел рядом, вглядываясь в его безмятежное лицо, пытаясь уловить хоть отзвуки того, чем он был буквально пару минут назад. Ничего.
Довольный Кеттариец неспешно раскуривал трубку, не мешая мне удовлетворять своё… или его любопытство. У него ещё будет время наиграться вволю.
– Так и что там была за просьба? – наконец спросил он, выпуская первое колечко дыма. – Такая… неважная.
– Он так похож на человека сейчас. Совершенно непонятно, что у нас получилось, а что нет.
– Всё получилось, не переживай. Отлично вышло.
– Я верю. Но всё же, мне бы хотелось взглянуть на него ещё, когда он уже начнёт становиться тем… чем он должен быть. Достаточно невинная просьба? – я улыбнулся Кеттарийцу, позволяя своему дару взять надо мной полную власть. И сам поразился, насколько грустной вышла эта улыбка. О чём же ты так грустишь, Чиффа?
Сам он, впрочем, выглядел совершенно невозмутимо, неторопливо затянулся и ответил:
– Ну что ж, вполне справедливая просьба. И понятное мне любопытство. Увидеть творение, в которое ты столько вложил, что может быть логичнее.
Холодок пробежал по моей спине. Слишком уж явно он выделил эти слова. Слишком насмешливо щурился, прячась за клубами дыма. Я уже готов был опустить глаза, безмолвно признавая поражение, когда он продолжил:
– Кто я такой, чтобы мешать подобному желанию? Думаю, он быстро освоит мастерство сновиденья, он просто создан для этого. А я не буду мешать тебе ему присниться. Даже немного помогу. Ты ведь запомнил, как это делается, Лойсо?
Очередной клуб дыма окончательно заслонил его от меня, а через мгновение я почувствовал, что уже не сижу на мягком полу, а валяюсь на жесткой сухой траве. И в глаза мне бьёт свет ненавистного белого неба.
Я сел и отбросил назад волосы. Сон я помнил до мельчайших деталей и нисколько не сомневался в его реальности. Но всё же, почему… Ты ведь всё отлично понял, Кеттариец, всё увидел, что я пытался скрыть. Так почему?
Впрочем, неважно. Мне теперь остаётся ждать и «очень хотеть присниться» этому странному существу, этому обычному человеку, этому непостижимому Вершителю, в которого я «столько вложил». Столько себя. Не только пресловутое обаяние и сопереживание, но и безрассудную лёгкость, весёлую ярость, искрящую на пальцах Силу… А ещё непреодолимое стремление разрушать любые клетки.