Понятно, что у такого человека как Итачи-сан могли и должны быть секреты. Шиноби его уровня и без секретов – да бред же. Кисаме сразу понял, как увидел своего напарника, – мир за плечами такого человека был огромным и сложным, и кровавым, конечно, куда ж без этого. Они тут, в Акацуки, все могли из своих жертв собрать приличное кладбище. А Итачи-сан, посмеивался про себя Кисаме, умудрился и вовсе притащить семейный склеп.
И вроде всё было до простого очевидно – вырезал клан, сбежал из деревни и присоединился к организации, которая за милую душу укрывала у себя талантливых убийц и живодеров. Но что за всем этим стояло? Не мог же такой человек, как Итачи-сан, только веселья ради или проверки, насколько он силен, пойти резать стариков и детей. Он и в пылу битвы с серьезными противниками избегал крови: вместо убийств забирал воспоминания, давал ранить, но не добить и тратил свой смертоносный шаринган на иллюзии. А тут самая настоящая бойня, тихая и безжалостная.
Кисаме было очень, ну очень уж интересно. Итачи-сан, услышав вопрос, сразу его осадил, сказал:
– Не твоё дело.
И на этом разговор закончился. Кисаме больше эту тему не поднимал, но мучиться любопытством не перестал.
Итачи-сан без сомнения был сильным, наверное, одним из самых сильных людей организации, и противопоставить ему что-то мог только Пейн. И, наверное, больше никто. (И это, кстати говоря, была еще одна причина, почему версия Итачи о проверке силы была бессмысленной).Но Кисаме уважал силу и уважал своего напарника, даже если его представление об идеально выполненной миссии было совершенно иным и не включало в себя много трупов, разруху и сытую Самехаду.
Итачи-сан говорил:
– Хватит, Кисаме. Отступаем.
И Кисаме подчинялся, гасил свою страсть, свою любовь к бесчеловечному. Она пела в нем громко и яростно и чем-то напоминала сексуальное возбуждение. Он убивал с наслаждением, а Итачи-сан – с сухим отточенным мастерством, без огонька, без радости. Как будто всё плотское было ему чуждо, кроме, быть может, сладостей.
Уходил Итачи-сан всегда в одном направлении – в сторону деревни Скрытого Облака. Где бы они ни завершали свою миссию, Итачи-сан после отчета Пейну и получения даты нового задания говорил:
– До встречи.
И уходил. Но была закономерность: уходил Итачи-сан только, если до нового задания было как минимум четыре дня, иногда чуть меньше или больше – зависело от того, где они расставались. В любых других случаях Итачи-сан прибивался к Кисаме или скрывался в ближайшем поселении. Кисаме никогда не был против компании своего напарника, несмотря на то, что молчали они гораздо чаще, чем говорили о чем-то. А если Кисаме собирался пройтись по красным кварталам, Итачи-сан вежливо отказывался и оставался отдыхать.
Так, наверное, даже было правильнее – во время заданий Итачи-сан тратил много сил на шаринган, даже обычный, которые не мангекё. Мангекё и вовсе выбивал Итачи-сана из строя на долгие дни. Кисаме мог по пальцам одной руки посчитать, сколько раз он видел черное пламя Аматерасу или жуткие конвульсии шиноби, мучимых Цукиёми.
И каждый раз он восстанавливался неделями, пропадал в деревне Скрытого Облака и подолгу не выходил на связь – Пейн ему это все прощал.
– Страшные вещи вы умеете делать, – сказал как-то Кисаме. Черное пламя ревело, жгло, пожирало все секунду назад, и его не могла погасить никакая техника. А потом все исчезло.
– Мангекё способен на большее, – ответил Итачи-сан, а потом устало привалился к дереву, утер со лба холодный пот. – Но цена слишком велика.
После этого они сутки прятались в холодном сыром ущелье, а на утро Итачи-сан подхватил свою шляпу доули, сказал:
– До встречи.
И ушел.
К кому?
Кисаме давно уже понял, что Итачи-сан возвращался к кому-то. И дело даже было в том, что из раза в раз он шел в деревню Скрытого Облака, и не в том, что Итачи-сан в тот единственный раз, когда им довелось вместе пройтись по красному кварталу ради задания, смотрел на всех без интереса, без смущения, смотрел никак, пусто, будто разглядывал самую скучную картину в своей жизни. Дело было в том, каким человеком являлся сам Итачи-сан. Нейтральным, никаким.
В нем не было идеи Акацки, не было чего-то, что объединяло их всех: высших извращенных целей или чего-то более низкого вроде жадности или жажды убивать. Но в нем была тайна, огромный ум и человеколюбие, которое Итачи-сан так упорно скрывал за нелюбовью мараться о кровь.
Если, думал Кисаме, если такой человек, как Итачи-сан с огромным неизвестным миром за плечами, действительно что-то полюбит, действительно воспылает к чему-то, то он ради своей любви сможет уничтожить весь мир. Так думал Кисаме. Иначе зачем ему еще нужна была сила?
Когда Итачи-сан однажды не пришел на оговоренное место встречи, Кисаме почему-то даже не забеспокоился, что Итачи-сан мог их предать. Им предстоял недолгий путь в деревню Скрытого Облака, и Кисаме прятался рядом с одним из пограничных поселений. Через час ожидания он обратился к Пейну, и тот подсказал, где можно было найти Итачи-сана. Посоветовал как можно скорее отправиться туда.
И вот тогда Кисаме почувствовал волнение. Но приятное, такое, терпкое.
– Лидер, а ничего, что вы так запросто мне раскрыли это место?
– Ничего, – ответил Пейн. – Итачи разрешил, если что, сказать тебе. Ты все равно никому не сможешь рассказать или показать.
Кисаме усмехнулся.
– Даже не сомневаюсь.
Не Пейн, так Итачи-сан сам позаботится об этом – с их уровнем гендзюцу.
Через полчаса он вышел на нужную тропу. Место, где Итачи-сан прятался, было глухим, таилось в глубине густого безлюдного леса, практически в самом его центре. Удивительно было найти такой лес на землях страны Молнии, он был ужасно влажным, душным и теплым, похожим на тропики.
Кисаме думал – как же приятно, что Итачи-сан доверял ему. Как же интересно было посмотреть на этого Итачи-сана, который так усердно скрывался в дремучей чаще в небольшом домишке. Как же это все было захватывающе.
Рядом с домом стояло из сколоченных веток подобие сушилки – на ней висела пара белых простыней и черная мужская футболка.
Кисаме хмыкнул и закинул Самехаду на плечо – на всякий случай. Итачи-сан был достаточно высоким, но все же для него эта футболка оказалась бы великовата. Окна в доме были закрыты наглухо, шторы – задернуты. Тут явно не любили свет, хотя в таком месте его не то чтобы было в избытке.
Скрипнула дверь, простая, без замков. Видно, что дом строили долго, постепенно увеличивая площадь. Пол был разным в некоторых местах. Кухня отделялась от основной комнаты небольшой стойкой, за ней были две двери – видимо, туалет и уборная.
Когда кунай врезался в дверной косяк, Кисаме даже не моргнул. Итачи сидел на кровати – грудь голая, исцарапанная, волосы распущенные; такой непонятный и непривычный – и смотрел на Кисаме красными глазами.
– Выйди, – сказал он тихо.
Человек, лежавший рядом, даже не пошевелился. Спина бледная, широкая. Мужская.
Кисаме усмехнулся.
А вот ему та футболка была бы в самый раз.
Итачи-сан появился минут через пятнадцать, уже собранный, отрешенный, такой, к какому Кисаме за долгие годы привык.
– Прости, – сказал он. – Я, кажется, впервые в жизни проспал.
– Все в порядке, Итачи-сан. Рад, что вы смогли выспаться.
– Идем.
Кисаме кивнул. Они успели сделать несколько шагов, прежде чем дверь распахнулась и прозвучал голос:
– Нии-сан.
Вот это да. Подумал Кисаме, останавливаясь и оборачиваясь. Молодой человек, сопляк еще, лет может шестнадцать или семнадцать, стоял на пороге и смотрел на них. Успел только нацепить штаны, и следы того, что всю ночь он занимался любовью, красными пятнами пролегали от шеи до пупка.
Ну, Итачи-сан. Кисаме хотел смеяться, но не смел.
– Зачем ты вышел? – спросил Итачи. Он подошел к этому человеку – к своему младшему брату, и со спины уже ничего было не разобрать.
Интересно, какое у него было выражение лица. Как много любви было в этих глазах. Что там происходило с одним из самых сильных людей Акацки, когда он смотрел на своего младшего брата. Тот был очень похож на Итачи – может, чуть выше, но такой же белый вострый благородный Учиха. Без сомнения – красивый.
– Ты обещал, что разбудишь перед уходом, – сколько обиды и капризности было в этих словах – в этом доме, кажется, было совсем привычным делом помыкать Итачи-саном как вздумается. Тот обнял младшего брата, прижал к себе и, кажется, что-то прошептал на ухо – младший брат покраснел и вцепился в ответ.
– Опять что-то обещаешь, – сказал он с укором. – И я ведь тебе снова верю.
– Все будет точно так, как я обещал, Саске, – ответил Итачи-сан.
– Хорошо.
Саске.
Понятно. Этот Саске очаровательно улыбался, тут, конечно, было не поспорить. Итачи-сан обхватил его лицо ладонями, поцеловал, не стесняясь свидетеля, и только потом отступил.
– Я вернусь через неделю, – сказал он.
Саске кивнул и отстранился и уже обратил свой взгляд на Кисаме, пристальный, цепкий. Он простоял всего пару секунд, а потом ушел обратно, прикрыв за собой дверь. Итачи-сана подошел к Кисаме.
– Идем. Мы уже достаточно задержались.
Они летели стремительно, и времени на разговоры совсем не осталось.
Кисаме и думать не думал, что все было _так_. И в его голове созрела шутка про то, что у Итачи-сана всегда были какие-то небывалые отношения с родственниками. Он либо их убивал, либо любил. Очень сильно. Понятно, что такая шутка могла дорого обойтись Кисаме. Он над ней сам тихо посмеялся и тут же забыл от греха подальше.
Но впечатление от ситуации… Да, какой же все-таки необычный человек, этот Итачи-сан. Кисаме верил в то, что он до конца жизни так и не сможет толком узнать этого человека, и от увиденного его вера усиливалась. Ему было немного досадно, но спокойно. У таких как Итачи-сан все было под замком, запечатано страшным глубоким чувством.
На мгновение вспомнился пристальный взгляд – из-за плеча Итачи Саске смотрел на него шаринганом, предупреждал, оценивал. Щенок. Наверняка тоже до одури сильный, такой пригодился бы организации. Но Пейн, скорее всего, о нем знал и вербовать не спешил – наверняка была какая-то между ними договоренность.
Уже позже, когда они прибыли на цель, затаились, Итачи-сан тихо обратился к Кисаме. Сказал:
– Кисаме, о том, что видел, – никому ни слова.
– Хорошо, Итачи-сан, – Кисаме хмыкнул. – Меня уже предупредили, что я в любом случае не смогу ничего рассказать.
– Но ты можешь попытаться.
– Могу, но зачем, Итачи-сан? Какой в этом смысл? У вас там свой рай в шалаше, мне же от этого легче.
Итачи-сан посмотрел на Кисаме вопросительно. Тот оскалился:
– Итачи-сан, я очень хорошо к вам отношусь. И мне радостно знать, что где-то есть человек, который ждет вас и ради которого вы так стараетесь не использовать мангекё.
Поджав губы, Итачи-сан отвернулся. А Кисаме про себя хохотнул: что, угадал? Про мангекё-то?
– Спасибо, Кисаме, – благодарность прозвучала искренне. И в такие момент Кисаме как никогда радовался, что именно он стал напарником этого человека. Возможно, ни с кем другим он так хорошо и не сработался бы.
– Да не за что.
– Я тоже хорошо отношусь к тебе, – Итачи-сан улыбнулся, сдержанно, но тепло, как будто на мгновение в темном-темном доме приоткрыли плотную штору и впустили тонкую полоску света.
Через несколько дней, когда они покончили с заданием и отчитались Пейну, Итачи-сан нацепил свою шляпу доули и сказал, как и всегда:
– Увидимся.
Но впервые за все годы Кисаме обратил внимание на то, как сильно менялся Итачи-сан, когда прощался и уходил в сторону деревни Скрытого Облака. Это было что-то тонкое и неуловимое, но на контрасте – заметное невооруженным глазом. Итачи-сан даже шел по-другому.
А, может, Кисаме выдумал себе. Черт его разберет.
Так или иначе это было не его дело. Правильно тогда Итачи-сан сказал.